Поторапливайся, велит она.
Не такого приема ожидала Оливия и все же подхватывает чемодан и шагает внутрь, за спиной захлопывается дверь, отгораживая ночь.
Хозяин дома не одинок. У него три тени: короткая, тонкая и широкая. Они смотрят, как он поднимается из своего кресла, и бесшумно следуют за ним, как и подобает теням.
Меж второй и третьей имеется зазор, и внимательный наблюдатель догадался бы, что когда-то, вероятно, была и четвертая. Вероятно, да, но теперь их лишь трое, и они крадутся за хозяином по дому то пустому, то нет.
Из углов таращатся мертвые твари. Те, что прежде были людьми. Склоняют свои омерзительные головы и отступают, забиваясь в щели, когда мимо проходят хозяин и его тени.
Порой кто-то из них поднимает взгляд и пронзительно смотрит. Порой кто-то из них вспоминает, как очутился во тьме.
Господин ведет ногтем по стене, что-то мурлыча, и гудение проносится будто сквозняк. Слышны и другие звуки: шепчет ветер, что треплет рваные занавески, трещит и осыпается штукатурка, весь особняк словно стонет, кренится и оседает. Но призраки хранят молчание, а тени не могут говорить, поэтому единственный голос, что раздается в доме, принадлежит хозяину.
Часть вторая
Особняк
Глава пятая
В подобных домах Оливия никогда не бывала. Арки холла возвышаются, будто ребра какого-то исполинского зверя, лампы заливают пространство мягким желтым светом. Она озирается, удивляясь всему, что видит: величественной лестнице, высоким потолкам, богато инкрустированным полам. Взгляд перебегает с картины на картину, с обоев на ковер, с зеркала на дверь. Ханна ведет ее из холла в гостиную, где перед камином стоят диван и пара кресел. Оливия рассматривает комнату, ожидая, когда на краю поля зрения что-то мелькнет, но не видит никаких зубов, глаз, ни малейшего следа призраков. Она бросает взгляд на Эдгара и Ханну когда же они позовут ее дядю, но те лишь стоят в проеме двери, тихо и быстро переговариваясь, будто гостья их не слышит.
Просто прочти! бормочет Ханна, вдавливая письмо в его руку.
Вздор какой-то
Артур хоть знал
Он бы что-то сказал.
Она точь-в-точь как хмурится Эдгар.
Грейс.
Ханна с болью произносит это имя, и в тот же миг Оливия понимает понимает, что буква «Г» на обложке дневника матери, та самая, почти стертая от касаний пальцев, означает не Габриэль, не Генриетту и даже не Гертруду, а Грейс.
Оливию захлестывает облегчение. Они знали ее мать. Возможно, знают и что с ней случилось.
Оливия начинает Эдгар, словно пробуя ее имя. Откуда ты взялась?
Она указывает на конверт с адресом на лицевой стороне. «Мериланс. Школа для девочек».
Ханна хмуро смотрит, но не на конверт на Оливию.
Ты потеряла голос?
Оливию пронзает гнев. «Нет! показывает она, резко, решительно. Ничего я не теряла!» Конечно, ответ предназначается лишь для нее самой. Оливия знает: они не поймут.
По крайней мере, она так думает, но вдруг Эдгар ей отвечает, подкрепляя слова жестами:
Мне жаль.
Оливия поворачивается к нему, настроение сразу приподнимается. Она очень давно ни с кем не говорила, и теперь ее пальцы так и порхают по воздуху.
Но старик выставляет вперед руку:
Помедленнее, просит он. Я почти все забыл.
Кивнув, Оливия пытается снова тщательно сформулировать первый вопрос.
«Где мой дядя?»
Эдгар переводит. Ханна хмурится.
Когда ты получила письмо?
Оливия вздыхает. «Сегодня».
Эдгар качает головой.
Это невозможно, говорит он. Артур уже
И вдруг в холле слышатся шаги.
Ханна? окликает голос, и мгновение спустя в гостиную входит юноша, разглядывающий свои садовые перчатки.
Он на несколько лет старше Оливии, почти мужчина, высокий, худой, а волосы у него рыжевато-каштановые.
Похоже, шипы становятся все острее. Тут еще одна прореха, возле большого пальца
Наконец он поднимает взгляд и видит гостью, стоящую у камина.
Ты кто такая? требовательно вопрошает юноша, голос его мгновенно становится резким.
Мэтью, это Оливия, начинает Ханна и, помолчав, добавляет: Твоя кузина.
У нее был дядя, она стала племянницей, а теперь вот кузиной.
Всю жизнь Оливия мечтала о семье. Мечтала однажды проснуться и узнать, что больше не одинока.
Мэтью, это Оливия, начинает Ханна и, помолчав, добавляет: Твоя кузина.
У нее был дядя, она стала племянницей, а теперь вот кузиной.
Всю жизнь Оливия мечтала о семье. Мечтала однажды проснуться и узнать, что больше не одинока.
Новость Мэтью не слишком радует. Он отшатывается, точно его ударили.
Это же нелепо. Прио́ров больше не осталось.
Видимо, остались, мягко говорит Эдгар, будто само существование Оливии вызывает сожаление.
Нет Мэтью трясет головой, словно пытаясь прогнать и саму мысль, и непрошеную гостью. Нет, после Тома Я последний
Она от Грейс, весомо произносит Ханна.
Оливию задевает идея, что можно быть чьей-то, даже если его самого уже нет.
Но кровное родство Отец же говорил! возмущается Мэтью. Вы знали?
Нет, конечно нет, отвечает Ханна, только слишком неуклюже, Оливия улавливает в ее голосе запинку, панические ноты.
Врет.
Но Мэтью ничего не замечает он не слушает.
Должно быть, это ошибка. Что она вам сказала?
Я прямо здесь стою, думает Оливия, руками рисуя в воздухе слова, но юноша ведет себя с ней точно с призраком, на которого можно запросто не обращать внимания, поэтому она тянется к ближайшей бьющейся вещи вазе на каминной полке и смахивает ту на пол.
С приятным оглушительным грохотом безделушка падает на деревянные половицы и разлетается на куски достаточно громко, чтоб Мэтью прервал свою обвинительную речь.
Он оглядывается на Оливию.
Ты. Кто ты на самом деле такая? Откуда взялась?
Она не говорит, вставляет Эдгар.
У нее приглашение, протягивает письмо Ханна.
От кого? требовательно спрашивает Мэтью, выхватывая у нее тонкий конверт.
От твоего отца.
Весь свет в нем точно гаснет. Весь жар, вся ярость. Мэтью в этот миг выглядит юным и испуганным. Его лицо вдруг становится безучастным, он бросается к камину и швыряет письмо в огонь.
Оливия рвется к очагу, но кузен оттаскивает ее. Бумага тут же сгорает. Слова дяди обращаются в дым.
Посмотри на меня, велит Мэтью, хватая ее за плечи. Его глаза, серые, как у кузины, но светлее и с проблесками синевы, с отчаянием вглядываются в нее. Мой отец не посылал тебе письмо. Уже больше года он мертв.
Мертв.
Оливия будто глохнет.
Но это же бессмысленно Она закрывает глаза, вспоминает уверенный почерк.
Приезжай домой, дорогая племянница.
Мы с нетерпением ждем встречи.
Мэтью пытается подольститься Ханна, а вдруг оно было написано до того
Нет, резко, будто захлопывая тяжелую дверь, припечатывает тот.
Он хмуро разглядывает Оливию, крепко сжимая ее плечи. Кузен худой и выглядит так, словно несколько недель не спал, но что-то в его взоре пугает.
Он говорил, я последний из рода. Сказал, больше никого не осталось. Голос Мэтью пресекается, будто ему больно, но пальцы безжалостно впиваются в кожу Оливии. Тебя не должно здесь быть.
Она вырывается, а может, он сам ее отталкивает. Так или иначе, но меж ними вдруг появляется расстояние в один шаг. Пропасть такая узкая, но непреодолимая. Они не отрывают взгляда друг от друга.
Тебе не следовало появляться в Галланте. Мэтью указывает на дверь. Уходи.
Оливия покачивается на каблуках, Ханна и Эдгар переглядываются.
Слишком темно, наконец возражает старик. Ей нельзя уходить сегодня.
Мэтью бормочет ругательства себе под нос.
Значит, с первыми лучами солнца, заключает он и направляется к выходу, бросая через плечо: Вон из этого дома, и никогда не возвращайся.
Оливия зло и растерянно таращится ему вслед. Смотрит на Ханну, на Эдгара, надеясь на хоть какие-то объяснения, но никто не говорит ни слова. Они так и стоят втроем в гостиной, где слышны лишь топот сапог Мэтью, треск очага и прерывистое дыхание Оливии.
Она смотрит в камин: письмо исчезло, а с ним и мечты о Галланте. Озирается в поисках чемодана, потом оглядывается на дверь.
Куда же ей идти?
Сегодня об этом тревожиться ни к чему, вздыхает Ханна. Утро вечера мудренее.
Она устало откидывается на спинку дивана, и Эдгар кладет руку ей на плечо. Оливия замечает: Ханна склоняется к нему.
Мне жаль, говорит она. Мэтью нынче сам не свой. Когда-то он был славным мальчиком.
В это Оливии верится с трудом. Она пытается перехватить взгляд Эдгара, попросить объяснений, но старик не смотрит на нее. Тогда, опустившись на колени, Оливия начинает собирать осколки вазы, только Ханна ей не дает.