Книга о музыке - Юлия Александровна Бедерова 3 стр.

У разных народов в разные времена звери, дети и музыка связаны, как связан в архаическом магическом сознании весь мир, прошитый невидимыми взаимодействиями; одна из нитей это музыка (или вера в ее сверхспособности усмирять сердца, останавливать катастрофы, корректировать природные явления, исцелять, изводить). В одних культурах дети вслед за крысами исчезают, в других вместе с кошками остаются: на острове Ява обычный способ вызывания дождя купание одной или двух разнополых кошек; иногда животных сопровождает к воде процессия с музыкой Время от времени можно видеть шествие детей с кошкой: окунув животное в водоем, они затем отпускают его[10].

Одним из атрибутов шумерского героя Гильгамеша был барабан повинуясь его грохоту, юноши немедля шли трудиться на благо героя, а девушки предаваться с ним разного рода утехам во дворце (правда, продлилось такое положение дел недолго боги вняли мольбам жителей Урука и сбросили барабан в преисподнюю, что весьма расстроило его владельца).

В пересказе Мирчи Элиаде дальнейшие события выглядели так:

Гильгамеш срубает гигантское дерево и отдает ствол Инанне-Иштар, чтобы она сделала трон и ложе. Из корней и ветвей он сделал для себя два магических предмета пукку и мукку, интерпретация которых все еще спорна: возможно, это были музыкальные инструменты (барабан и палочки?). Из-за ошибки в ритуале эти предметы падают в Нижний мир. Тронутый отчаянием своего господина, Энкиду спускается, чтобы посмотреть, где они. Но поскольку он пренебрег наказами Гильгамеша, как не раздражать духов, вернуться наверх ему не удается. Охваченный горем Гильгамеш молит богов и Нергаля, властителя подземного мира, позволить духу Энкиду вернуться хоть на несколько мгновений на землю. Гильгамеш спрашивает Энкиду об участи мертвых. Его товарищ колеблется: Если я расскажу тебе, как устроен Нижний мир, ты сядешь на землю и заплачешь! Но Гильгамеш настаивает, и Энкиду дает ему краткое и мрачное описание: Все там погружено глубоко в землю[11].

Элиаде сравнивает разные традиции получения оккультного знания и находит в них общее поэзию и музыкальные инструменты: Шаманы, готовясь к трансу, поют и бьют в барабаны; ранняя центральноазиатская и полинезийская эпическая поэзия часто описывает приключения шаманов в их духовных экстатических путешествиях. Главным атрибутом Аполлона является лира; когда он на ней играет, он зачаровывает богов, диких зверей и даже камни[12].

Игрой на лире усмирял природу и Орфей: Птицы слетелись слушать певца. Даже деревья двинулись с места и окружили Орфея ни одна ветка, ни один лист не дрожал на них[13].

В западноевропейской композиторской музыке начиная с эпохи Возрождения и рождения оперы этот миф самый любимый.

Миф об Орфее и его письменные пересказы, включая Метаморфозы Овидия, стали основой целого жанра оперы и ее разновидностей. Одной из первых музыкальных драм считается поставленное в Мантуе в 1471 году Сказание об Орфее Анджело Полициано. А первой из сохранившихся опер Эвридика Якопо Пери (представление 1600 года). Сразу за ней появилась Эвридика Джулио Каччини и через несколько лет, в 1607 году,  Орфей Монтеверди. История на этом не закончилась, и миф об Орфее оставался одним из самых частых оперных сюжетов в течение столетий: в XVIII веке Кристоф Виллибальд Глюк отметил новыми Орфеем и Эвридикой наступление собственной оперной реформы, свои версии оставили Георг Филипп Телеман, Карл Генрих Граун, Джованни Баттиста Перголези, в XIX веке Жак Оффенбах (он шокировал публику саркастическим Орфеем в аду), в XX веке Дариус Мийо, Александр Журбин, и это далеко не полный перечень авторов. Следы орфического мифа обнаруживаются и там, где не ждешь,  от Кольца нибелунга и Парсифаля Рихарда Вагнера до Садко Николая Римского-Корсакова. В 1932-м в Венеции Альфредо Казелла сочинил Сказание об Орфее, где в числе прочего восстановил двусмысленный, открытый финал первой версии Орфея Монтеверди, известный по либретто, изданному в год премьеры автором текста поэтом, адвокатом и дипломатом Алессандро Стриджо. В этой версии 1607 года на безутешного Орфея, отрекшегося от женщин, набрасываются разъяренные вакханки. В тексте не сказано, разрывают ли они его на части, как у Овидия: опера заканчивается гимном Вакху. Но в партитуре 1609 года в финале оперы к Орфею вместо вакханок на мощной театральной машине спускается Аполлон: он утешает его и провожает на небо, где среди звезд тот встретит свою Эвридику и никогда с ней больше не расстанется.

Орфей, играющий на лире для Гадеса и Персефоны. Гобелен. Ок. 1685.

Аэды, трагики, гимнасты, или Конкурс песни Грековидение 2020 до н. э.

В античности музыка понималась как дар богов один из аэдов (музыкантов-импровизаторов) Фемий восклицает в Одиссее: Я самоучка; само божество насадило мне в сердце / Всякие песни[14]

Другое дело, что своенравным богам-олимпийцам уже не угодить одним и тем же молитвенным пением так они могли и затосковать, а это, разумеется, не сулило жителям Древней Греции ничего хорошего. Если шаман, зная, чего от него ждут высшие силы, при каждом сеансе связи воспроизводил примерно один и тот же музыкальный алгоритм, то античные аэды и гимнопевцы, напротив, стремились удивить слушателей на Олимпе и на земном пиру, чтоб те не теряли интереса к происходящему. Так что служебная функция музыки смыкалась с увеселительной богов предполагалось главным образом развлечь и так заручиться их симпатией.

Одни из самых знаменитых сохранившихся музыкальных памятников античности два гимна Аполлону (138 и 128 до н. э.), найденные на стенах Дельфийского храма. У одного из них, предположительно, есть автор это некто Афинянин. А музыкальная запись представляет собой строчку отдельных символов над основной строкой текстовой.

Самый же ранний из источников первая пифийская ода Пиндара (V век до н. э.), якобы обнаруженная среди рукописей монастыря Сан-Сальвадора в Мессине и расшифрованная в XVII веке монахом-иезуитом и крупнейшим музыкальным теоретиком Афанасием Кирхером из Вюрцбургского университета,  оказался мистификацией, сочиненной самим Кирхером. Зато вполне достоверен, например, гимн Асклепию, высеченный на известняковой плите в III веке до н. э.; гимн написан гекзаметром, текст сопровождает одна строка с буквенной записью нот. Исследователи предположили, что каждая строка гимна пелась на одну и ту же мелодию.

Среди легендарных памятников гимны Мезомеда Критского, вольноотпущенника императора Адриана. В трактате О древней и новой музыке в 1581 году их описал Винченцо Галилей отец Галилео Галилея, ученый, музыкант, теоретик и акустик Возрождения, по рукописи, принадлежавшей его коллеге, философу и историку Джироламо Меи: гимны Мезомеда сохранились в множестве списков времен Средневековья.

Об удовольствии петь одновременно себе и богам историк Страбон писал:

Общим для греков и варваров является обычай совершать священные обряды, соединяя их с праздничным отдыхом Ведь отдых, во-первых, отвлекает ум от человеческих занятий и обращает подлинно свободный ум к божественному наконец, музыка, сопровождающая пляску,ритми мелодия приводит нас в соприкосновение с божеством одновременно как вызываемым ею удовольствием, так и художественным исполнением[15].

Без музыкального сопровождения отныне была немыслима никакая более-менее торжественная трапеза; а свойственная античной жизни соревновательность (ей мы обязаны Олимпиадами) привела к устройству разного рода музыкальных конкурсов: на Немейских, Истмийских или Дельфийских играх друг с другом соревновались не только спортсмены, но и музыканты. Нужно было загодя подобрать репертуар, удостовериться, что инструмент в порядке или изготовить новый, а также сшить ортостадию специальную длинную одежду без пояса.

Имена некоторых музыкантов-победителей известны: одним из таких был спартанец Терпандр, о котором говорят, что он усовершенствовал кифару[16] и жанр застольной оды, а другим Сакад из Аргоса: он сыграл на авлосе[17] музыку о борьбе Аполлона со змеем Пифоном так, что все всё поняли без слов, и в том соревновании уже никто не мог с ним соперничать.

Фрагмент гимна Аполлону со стен Дельфийского храма.

Музыка и спорт существовали в своеобразной связке: преуспевание в обеих дисциплинах отвечало идеалу калокагатии, где kalos телесное совершенство, достигнутое атлетическими упражнениями, и agathos натренированное совершенство души, внутреннего мира. Неслучайно формула В здоровом теле здоровый дух имеет античное правда, уже римское происхождение[18].

Однажды сын Тизандра Гиппоклеид сватался к Агаристе, дочери сиционского правителя Клисфена. Благоволивший жениху, тот устроил грандиозный пир, где собирался объявить имя будущего зятя. Как было заведено у греков, претенденты соревновались не только в беге и борьбе, но также в музыке и красноречии. Дальнейший ход событий историк описывает так: