Тодар Точно Тодар!
«А ведь ты, оказывается, легко поддаёшься внушению, подумал Олвид, глядя на просветлевшее лицо мальчика. Что ж, это даже лучше, чем можно было ожидать!»
«Внушению? про себя удивился Берд, вернее, Тодар, сохраняя на лице радостную улыбку. Ничего подобного, мудрейший. Просто это действительно моё имя!» И быстро отвернулся: незачем показывать старику, что шустрый найдёныш ещё и мысли читать умеет.
Глава 2. Необычная девочка
Мать Геновефа шла по длинному каменному коридору, и гулкие своды многократно усиливали стук её посоха. Блёклый утренний свет лился сквозь высокие окна, открывая взору великолепные мозаики на стенах и сложный узор из трёхцветной плитки на полу. Настоятельница, однако, не смотрела ни под ноги, ни по сторонам. Зачем? Она до сих пор помнила каждую пядь этих стен и полов, и количество шагов от колонны до колонны, от окна до окна. Сотни, а может, и тысячи бесконечных часов провела она на коленях, драя эти холодные плиты и начищая до блеска колючие кусочки стеклянных картин Стоило только вспомнить об этом, и у неё вдруг заныли колени, больно защипало в пальцах затёкших рук. Наверняка то же самое теперь чувствовали десятки маленьких девочек, наводивших красоту в парадной галерее к приезду столь важной особы, как глава ордена сестёр-воспитательниц. Вряд ли в этом почтенном учреждении, славящемся верностью старым добрым традициям, хоть что-то изменилось за шестьдесят лет.
Десять лет из этих шестидесяти она провела здесь, в приюте милосердных сестёр. Десять лет, десять долгих зим Зимы больше запомнились: студёные постели, лёд в рукомойниках, промозглые классы, где перья выпадают из закоченевших пальцев, вечно мёрзнущие ноги, бледные лица подруг таких же никому не нужных девочек, как и она. Сёстры-воспитательницы мёрзли не меньше, и носы у них были вечно красные, а губы синие. А всё потому, что каменные помещения невозможно было как следует протопить: огромные очаги, в которых когда-то целиком жарились на вертелах туши кабанов, были бесполезны для обогрева спален и учебных комнат, а звериные шкуры, раньше утеплявшие полы и стены, давно побила моль Если кто и был виноват в страданиях и без того несчастных сирот, так это король, прадед нынешнего наследника престола, подаривший обездоленным детям свой старый охотничий замок в лесах Радосбоны, чтобы все знали: Тодарик Первый не зря носит прозвище Щедрый! С тех пор они все Тодарики: Первый, Второй, Третий, Четвёртый Последнего, правда, народ ещё не видел: за малолетнего королевича правила его мать, а точнее, Совет мудрейших
Да какой с них спрос, с Тодариков, славных властителей Соединённого Королевства! Откуда их величествам знать, что такое нищета, одиночество, безысходность и холод, вечный холод
С тех пор, как её забрали из приюта, она жила в куда более тёплых краях, а став матерью-настоятельницей, и вовсе поселилась в Никее, на берегу тёплого Лазурного моря. Управление сети приютов находилось там, в главной обители сестёр-воспитательниц, которая так и называлась Лазурная. Высокая должность обязывала время от времени наведываться даже в самые далёкие обители сестёр. Мать Геновефа исправно выполняла свои обязанности, но в «родной» приют приезжала исключительно летом.
Ныне, увы, припоздала: осень уже вступала в свои права. После целого ряда землетрясений, разрушивших несколько городов и десятки мелких селений на юге страны, работы у сестёр прибавилось. Немало детей действительно остались сиротами, но были и такие, которых сами родители сдавали в приют временно, пока строятся новые жилища. Мать Геновефа уже думала в этом году оставить Радасбону без личного внимания, просто послать одну из помощниц проверить, как там дела. Но тут случилось это несчастье взрыв газа на ярмарке в Сингидуне. С десяток раненых детей отвезли именно в радасбонский приют: до бывшего королевского охотничьего замка был всего день пути по реке, к тому же сёстры-воспитательницы слыли ещё и умелыми сиделками. Вот и пришлось самой заглянуть сюда по пути домой
Матушка, какое счастье, что ты приехала! подобрав полы просторного одеяния из немаркого серого сукна, навстречу спешила сестра Кунигунда, заведующая приютом. Она была лет на двадцать младше матери-настоятельницы, однако из-за полноты страдала одышкой. Я ведь писала тебе в Лазурную обитель, да ты, видимо, моё письмо не получила который месяц в дороге, благодетельница наша!
В письме было что-то срочное? не замедляя шага, осведомилась мать Геновефа. Тогда мне должны были его переслать.
По мне так срочное, но твои заместительницы могли этого и не понять, пропыхтела сестра Кунигунда, с трудом поспевая за настоятельницей. Подумаешь, дитя умирает! Таких случаев, небось, в стране и не счесть, лекари не всесильны, а богам виднее
Кто умирает? мать Геновефа даже приостановилась.
Так уже никто промямлила заведующая. Считанные часы оставались, девочка уж не дышала почти и вдруг резко пошла на поправку! Иначе как чудом не назовёшь! Поди, у Триединой Госпожи на сиротинушку нашу свои виды имеются. Ведь не зря же такая краса на землю пришла
Что, и вправду настолько хороша собой? деловито поинтересовалась настоятельница, сворачивая в узкий коридор, ведущий, как она прекрасно помнила, в больничное крыло.
Сейчас сама увидишь, матушка, сестра Кунигунда с явным облегчением остановилась у первой же двери. Сюда изволь
В крохотной палате с холодным каменным полом и голыми белёными стенами стояли четыре узкие койки, застеленные одеялами из некрашеной козьей шерсти. Три были пустые, а на дальней, стоявшей под окном, лежала девочка лет двенадцати. И да, она была невероятно красива! Даже длительная болезнь не смогла уничтожить столь щедрый дар природы. Насколько можно был судить по контурам тела под одеялом, девочка была стройна и высока. Тугие локоны очень светлых волос разметались по подушке, обрамляя нежный овал лица с безупречными чертами. Густые длинные ресницы бросали тень на довольно высокие скулы. Но вот больная, видимо, разбуженная вошедшими, открыла глаза, и мать Геновефа с трудом сдержала возглас удивления: она в жизни не видела такой чистой, такой глубокой, такой завораживающей синевы!
Пухлые губы больной раздвинулись в улыбке, обнажив жемчужные зубки.
Приветствую тебя больная попыталась приподняться в постели.
Лежи, дитя, лежи! остановила её настоятельница и, приблизившись, присела на краешек узкой койки. Как тебя зовут?
Не помню девочка растерянно заморгала, прекрасные глаза наполнились слезами.
Ох, прости, не успела предупредить тебя, матушка, неуклюже подскочила сестра Кунигунда. Бедняжку вытащили из-под обломков обрушившегося здания всё тело было в синяках. К тому же, видать, получила удар по голове. Она ничего не помнит: ни откуда родом, ни кто её родители, ни даже как её зовут.
Вот как мать Геновефа задумчиво поглядела на растерянную девочку. Затем повернулась к заведующей приюта: Сестра, ты всегда отличалась познаниями в событиях прошлого. Не подскажешь, как звали жену Тодарика Первого?
Ирмхильда Прекрасная, с готовностью ответила сестра Кунигунда. Летописцы ещё называли её божественной и сравнивали с самой богиней Бригит, девичьей ипостасью Триединой Госпожи А почему ты вспомнила про Тодарика, матушка? вдруг насторожилась она.
Так, красота вашей обители навеяла иронично хмыкнула настоятельница и снова повернулась к больной: Негоже человеку жить без имени, словно дикому зверю. Отныне нарекаю тебя Ирмхильдой пусть это славное имя принесёт тебе счастье, дитя! мать Геновефа коснулась ладонью бледного лба девочки. Теперь отдыхай, набирайся сил. А завтра отправишься со мной в Никею. Я забираю тебя в свою школу
Завтра? Как завтра? сестра Кунигунда до того разволновалась, что посмела прервать мать-настоятельницу. Она же ещё очень слаба!
Слаба, но уже совершенно здорова. Ей нужен лишь свежий воздух, хорошее питание и побольше солнца. А я не могу ждать мне давно пора быть дома, дел накопилось невпроворот! с этими словами настоятельница степенно поднялась на ноги. Проводи меня в мои покои, сестра, хочу отдохнуть
И тут кто-то дёрнул её сзади за рукав. Мать Геновефа, никак не ожидавшая такой дерзости, резко обернулась: перед ней стояла ещё одна девочка, до этого, видимо, таившаяся в тени оконной ниши серое платье воспитанницы позволяло остаться незамеченной. Она была тоща и мала ростом, коротко остриженные волосы торчали неровными буро-серыми пучками, щёки впалые, под глазами круги. А глаза, большие и ясные, редкого светло-карего оттенка, умоляюще глядели на важную гостью.
Что такое? строго спросила мать-настоятельница. Ты кто?
Прости Триединой ради, матушка, недоглядели! всплеснула руками сестра Кунигунда и засуетилась, запыхтела, тщетно пытаясь протиснуться в угол за кровать и схватить нарушительницу порядка. Это вторая наша бедняжка, тоже после взрыва к нам попала и тоже без памяти!