Уж не знаю, что его так напрягло вначале, но, когда мы делали эту самую лошадиную дорожку, он опять стал веселым и озорным громогласным великаном.
Главное, чтобы торма до завтра не растаяла, а то люди-то ладно, а лошадь жалко
А теперь пойдем, арык подделаем немного, он сухой пока, а вода пойдет, люди без воды останутся, я уже проверил, в одном месте разрушилось
не лезет больше простокваша, или как она у них называется и так мало ем, а полную большую миску это выше моих сил Константиныч шипит на ухо: ешь, а то обидишь, надо все съесть! Тем более, что ты первая женщина, которую они принимают на мужской половине! Это почет!.. ешь, говорю!
Это он на мой просящий взгляд.
Сидим в доме местного чабана. Тот самый арык привел к дому.
Уж как они объясняются, не знаю, у меня задача: съесть, чтобы не обидеть. миссия невыполнима Константиныч вздыхает, забирает у меня миску, доедаета точнее, ест практически нетронутую простоквашу, объясняя хозяину жестами, мол, женщины, что с них возьмешь.
У меня осталась фотография: Константиныч с миской воды, и солнце отражается в воде, а впечатление, что запуталось у него в бороде
А еще у него была мечта холодная ночевка в горах. Под веселый смех он рычал: ну, когда же его племянник отпустит своего чернорабочего на холодную ночевку.
А что такое холодная ночевка? спрашиваю тихо.
Как, ты не знаешь, что такое холодная ночевка? Константиныч глазами ищет моего руководителя, может, покажешь студенту, что есть холодная ночевка.
Тот машет рукой, мол, романтика вся из меня уже вышла
Это звезды на вершине горы Константиныч начинает рассказывать, мои глаза начинают загораться
Ольга спокойно говорит:
Уже никто и не помнит, когда в последний раз кто так ночевал. Это когда ночуешь в горах, не успеваешь в лагерь вернуться, один спальник у тебя, и всё.
Да-да, под открытым небом начинает Константиныч
А что вам мешает здесь спать под открытым небом Ольга, как всегда, невозмутимо-практично права.
Милая моя, кто ж так лук ест ломтиками и чеснок дольками? Луковицу надо, как яблоко, откусывать, вот смотри, у него сочная луковица хрустит, действительно, как яблоко, а чеснок надо головками, головками есть, а не дольками.
Ох, для меня подвиг, что я этот чеснок вообще ем.
Август наш повар. Немец. Смеялись как повезло попасть в одно место с не очень распространенными именами. То ли двадцать лет на зоне отсидел, то ли пятнадцать для меня тогда равно терялись в бесконечности такие года. А уж за что, мне было все равно, даже не запомнила. Хотя разговаривала с ним часто и охотно.
Рассказывал, как книги читал при свете уличного фонаря в окне. И, глядя на него, поверишь
Каждый вечер грел мне воду для фляжки, при строжайшей экономии газовых баллонов. Я, в общем-то, ни о чем не просила, он сам ночи на Памире холодные, а я так и не научилась спать в спальнике раздетой, напяливала все теплое, что было с собой, и все равно мерзла. Вот он и придумал. Фляжку с горячей водой в спальник в ноги. Утром доставала еще была теплой. Все, как могли, подшучивали, я с ними смеялась тоже, но ничего не могла поделать с собой
Знаю, что «таких не берут в космонавты», единственный ребенок в семье это диагноз. На первом курсе плакала оттого, что в общежитии кто-то под спину положил мою подушку, спать на ней я, естественно, уже не могла, а другой подушки не было. А уж с едой никогда не успевала, мои две ложки больше брать было нечего. Правда, меня это не расстраивало, я отдыхала от маминых постоянных забот, чтобы, "не дай Бог, ребенок голодным не остался", радостно оставалась полуголодной, а как готовить макароны, я узнала как раз на Памире. Ольга рассказала.
Ольга не знаю, как ее в геологию занесло, но романтики в ней никакой не было, и родители не геологи, а работала, и очень хорошо работала, правда, без «энтузиазму», но так ведь это не наказуемо. Еще неизвестно, как бы я работала долго, годами, с энтузиазмом, останься я в геологии.
Уже никто и не помнит, когда и с чьей легкой руки завелась традиция пятичасового чая, но неизменно все, кто оставался в лагере, в пять часов бросали всё и шли пить чай. Кто где хотел. Кто на кухне, кто в палатке мы же с Ольгой устраивали кофепития не совсем по английской традиции, но нам нравилось сидя возле палатки короче, сказка и, соответственно, к этому случаю у нас были припасены печенья и всякие восточные сладости Спелись мы с Ольгой на почве этой традиции. Тем более, что женщин больше не было, и эта солидарность скрашивала углы наших несоответствий
уезжая, прощалась со всеми, и с конем Бегемотом тоже не знаю, откуда у меня такая любовь к лошадям, непонятная для городской барышни, но они отвечали мне всегда взаимностью
Ильич мне, смеясь:
Что ты сделала с Бегемотом? Мы думали, он старый, ни на что не годный, в хвосте всегда плетется, поменьше на него нагружали, чтоб где-нибудь не окочурился, а под тобой вперед несется, в лидеры выбиваетсяи сейчас, смотри, смотри, что творит!
И правда, мы смотрели, как он, обгоняя всех в цепочке по круче, встал во главе каравана. Я плакала
Они все стали роднымиПрощаться нет сил
Всемирная паутина
Я постоянно ощущала не успокоенность. Куда-то стремилась, будто я должна что-то (кого-то!) найти.
Именно на Памире впервые увидела того, кого искала. Во сне.
Место, похожее на ринг, только без зрителей.
Он боролся с кем-то и от каждого удара становился меньше и меньше. Я пыталась им помешать наносить удары, путаясь под ногами, но это мало помогало. Я кинулась к нему, когда он, уже без сил, лежал на полу. Но и его соперник в таком же состоянии лежал напротив. Силы были равны. Взяла его на ладонь и стала поить энергией, прикладывать к точке, что находится под верхней губой он стал расти, и уже был размером с трёхлетнего ребенка, когда я услышала тихие слова.
Зря стараешься, устало произнес женский голос, он всё равно не вспомнит тебя.
Подняла глаза: за битвой наблюдал еще кто-то. Я откуда-то знала, что это Куратор. Существо женственное: тонкая фигура, одетая во всё черное. Куратор сидела на небольшом возвышении, как будто на троне.
С ним будет моя девочка и он будет думать, что она спасла его, без эмоции, вяло говорила Куратор.
А потом еще будут девочки, еще девочки Он нужен нам, у него хорошие задатки
Мне всё равно, что он будет думать, главное, чтобы он был жив.
Я смотрю в глаза Куратору и сквозь неё, будто сквозь стекло, вижу, как вся земля окутана черной паутиной. Люди сидят на духовном семинаре, над ними зажигается огонёк осознания, свет идет от людей, собравшихся в группу туда сразу направляется Куратор, от сердца которого в Центр этой Паутины идёт черная нить; Куратор пиявкой присасывается к свету, и постепенно огонёк гаснет, заменяя его на темную нить
Центр это комната, похожая на пункт управления с множеством экранов, и пять Сущностей, похожие на Кураторов. Один самый главный. Мужского типа. На вид старый, но не немощный, выдержанный и умный. Две Сущности женского типа и две Сущности мужского типа. Ум, интеллект и отсутствие чувств. Логика непревзойденная.
С экранов вокруг льются зомбирующие призывы: «смотрите наше телевидение, ешьте нашу еду, делайте то, что мы предлагаем» «нам нужны ваша кровь и плоть нам нужна ваша энергия» а на видеомониторах мелькают, как в калейдоскопе: реклама еды, шоу всевозможные, сериалы, криминальные хроники
Смотрю на всё это и на Кураторов, и ярость затопляет меня с ног до головы.
Зачем они вам? Все равно скоро закончится Великая Ночь, будет Рассвет, и ваша власть закончится, люди увидят сами, что есть что, и кто есть кто.
Да, с сожалением произнёс Куратор, над Божьим Судом мы не властны.
Но, чем больше будет негативной энергии в момент Великой Жатвы, чем больше будет болезней, войн, убийств, агрессии тем больше игроков мы заберем с собой. Нам нужны игроки. Ничего личного. И да, мы постарались, чтобы они забыли, как выйти из нашей игры
А сражаться с равными это не в правилах вашей игры?
Насмотрелись кино. Зачем с вами сражаться?
Вдруг на экране появились кадры из детского фильма «Буратино», и зазвучала песня: «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь. Какое небо голубое».
Песня выключилась нажатием кнопки на пульте: я не заметила, как оказалась в комнате, обставленной просто, но вся мебель, какая есть изысканная простота ну, и еще антикварные вещи (естественно, куда же без них). Пульт зажат в руке старика, сидящего в кресле перед телевизором. Я стою сзади, немного справа, и вижу из-за спинки кресла часть головы, ухо и часть лица. Старик не поворачивается. На экране телевизора какая-то передача. Я молчу. Хотя не вижу лица, но знаю, что это Главный из пяти Сущностей, что я видела в Центре Паутины. Он живёт, как простой старик, очень скромно, в старом, прекрасном доме, возможно, это старый замок где-нибудь в Англии. Наконец я нарушила молчание, глядя на экран телевизора: