Дома зловещее спокойствие. Все ходят, словно по канату. Каждую минуту кто-нибудь может споткнуться; тогда пойдет быстро к развязке. Смерть, кажется, около и все собирается постучать в двери. Кто первый ей откроет?»
Стук в дверь. Владимир Абрамович спрятал тетрадь в ящик стола и запер его на ключ. Новоприобретенная манера смахивает на паранойю.
Поля встревожена.
Седьмая армия под руководством Тухачевского пытается взять штурмом Кронштадт Пока безрезультатно. Будущее большевиков в опасности.
Вот уж за чье будущее я бы не опасался, хмыкнул Владимир Абрамович и, взяв жену обеими руками за талию, усадил на стул. Сам же сел напротив и долго глядел на нее, словно бы не узнавая.
Поля, ты вылитая императрица
Надеюсь, ты не мечтаешь об участи Николая Второго?
Поля, давай уедем! Хорошо ведь, имея в кармане пару лишних монет, путешествовать по белу свету, ночевать в маленьких отелях, просыпаться в незнакомых городах Норвегии и Дании, пересекать горные хребты Испании, Италии! Флоренция, Венеция!
Лишние монеты в кармане уж точно бы не помешали
Поэту умирающей династии
Птенчик мой, как же ты страдаешь в неволе, вздохнула жена и, вытянувшись всем корпусом навстречу, дотянулась до его лба ладонью.
«За каждым движением царя следит ее наблюдательный глаз. Каждый неловкий шаг его она исправляет; вытягивает его низкорослую фигуру, возвеличивает осанку, усиливает голос, подталкивает руку, подчеркивает решимость».
Увидим ли мы все это вновь?
Увидим! А нет, так будем вместе вдаль смотреть. Главное, вместе, верно ведь?
Вопрос повис в воздухе. Владимир Абрамович выпростал ладони, чтобы словить его, да получил по лбу.
Вместе, конечно Да ты меня в упор не видишь! Я же по-прежнему тебе рада, пойдем!
«Она хотела облегчить ему бремя и на каждом шагу увеличивала его».
Наркомфины и фасоны
Дверь кабинета, ведущая в общую залу, распахивается, и из куплетов, зарифмованных его опустошенным умом, разом выступают персонажи квартирного театра.
Выпархивает младшая сестра жены, Роза:
Дункан весит сто пудов.
Чем платить? К Далькрозу
На обмен Внешторг готов
Выслать нашу Розу.
Дункан толста и неопрятна, Роза грациозна и девственно-чиста.
Являются родители Поли, Розы, Шуры и Леки хмурый Абрам Варшавский с лоснящейся Шейной Леей:
Круто жали капитал,
Сох Абрам, сдал в весе,
Горе мыкал и менял
Много он профессий.
Но как только Наркомфин
Поднял курс валюты,
Стал Варшавский господин
Через две минуты.
Тут он сразу весь расцвел,
Занялся экспортом;
Булки белые завел,
Смотрит прямо чертом.
Шейна Лея всем страстям
Тоже дала волю
И, представьте, по утрам
Масла мажет вволю.
Чтоб не портить общий тон
И вторить супругу
Как вам нравится фасон?
Завела прислугу
Промелькивает безымянная прислуга в белом фартуке, седые волосы пучком, поверх наколка.
Подходят вплотную легкомысленный Шура и целеустремленный Лека с его стеснительной подругой Мирой.
Шура бросил Караван,
Штепсель, арматуру,
И теперь, как Дон Жуан,
Рад всегда Амуру.
Шура спекулянтом стал
Денег-то навалом,
Для обмена он достал
Фунт гвоздей крестьянам.
Шура «страсть» держать готов
В заключенье строго.
Тьма на свете дураков,
Но таких немного.
Лека зелен, тощ и худ,
Весь ушел в науку;
Высох так, что весит пуд,
Нагоняет скуку.
Брось линейку, интеграл,
И не порть ты Шуры.
Стань мужчиной, черт тя драл,
Заведи амуры
Улыбнись, взгляни кругом,
Сделай Мире глазки
..
Поля с детьми десятилетним Левой и восьмилетней Лялей завершают шествие.
Поля стала разуметь
Канта, Локка с Юмом,
Но важней того уметь
Штрудель печь с изюмом.
Нет ритмической блохи,
Мучившей Далькроза.
Ляля говорит стихи
«Соловей и Роза».
У девочки и впрямь феноменальная память. Корней Чуковский, которого они навещали в Куоккале (от Сестрорецка полчаса на поезде), так вдохновился пятилетней Лялей, что даже имени ее менять не стал:
«Милая девочка Лялечка!
С куклой гуляла она
И на Таврической улице
Вдруг увидала Слона»
От их дома на Кирочной до Таврической рукой подать, из окна виден сад, переименованный нынче в Парк культуры и отдыха 1-й Пятилетки. Там-то и гуляла с куклой милая Лялечка.
У девочки и впрямь феноменальная память. Корней Чуковский, которого они навещали в Куоккале (от Сестрорецка полчаса на поезде), так вдохновился пятилетней Лялей, что даже имени ее менять не стал:
«Милая девочка Лялечка!
С куклой гуляла она
И на Таврической улице
Вдруг увидала Слона»
От их дома на Кирочной до Таврической рукой подать, из окна виден сад, переименованный нынче в Парк культуры и отдыха 1-й Пятилетки. Там-то и гуляла с куклой милая Лялечка.
Про Леву и вовсе несправедливо:
Лева много обещал,
Думали он гаон,
Но «балдою» доказал,
Что большой балда он.
Гаон в переводе с иврита гений. Балда это игра. Расчерчиваешь квадрат пять на пять, в середине пишешь слово. От него, с добавлением одной буквы по вертикали или горизонтали создаются новые слова. Чем больше клеток заполнено, тем сложнее в мешанине букв увидеть новое слово. Лева смышленый, но быстро сдается. Неусидчивый. Ляля, вдохновившая поэта, натура властная, на правах младшей манипулирует всеми. Но не Полей.
Есть у нас свой совнарком,
Поля наш Ульянов.
Кто не хочет стать ослом,
Должен стричь баранов!
Роза Лялю балует. Детей у нее нет и вряд ли будут балерины рожают, уходя со сцены, а Розу только что приняли в труппу.
Есть в Москве Наркомбалет,
Что ни жест, то поза.
Кто ж у нас Наркомконцерт
Ляля или Роза?
Графоман!
Кто?!
Вы, ваша светлость.
Да мне и самому неловко за эти вирши. Так вот помрешь, не успев навести в делах порядок, а через сто лет попадешься в руки досужему исследователю. Для такого любая писулька документ. И станет мне памятником карточный домик из случайных обрывков Мертвецы лишены права голоса.
Вы не мертвец!
Быт и исторические хроники
Изобразить императрицу сподручнее, чем думать за нее. Подспорьем служили письма, адресованные ею государю, как приторно интимные, так и наставительные: «Целую каждое дорогое местечко Я целовала и благословляла твою подушку Целую твое дорогое лицо, милую шейку и дорогие, любимые ручки» или: «Будь более автократом, моя душка ты повелитель и хозяин России Всем нужно почувствовать железную волю и руку» нечто вроде практического руководства для супруга, обреченного быть самодержцем. Во время войны она побуждала его чаще показываться войскам: «Солдаты должны тебя увидеть Ты им нужен». Мол, непосредственная близость «обожаемого монарха» вызовет всеобщий энтузиазм среди серой солдатской массы.
Утопия Образец исторического кретинизма.
Последний параграф книги звучал так: «И когда 8 марта 1917 года генерал Корнилов, главнокомандующий Петроградским военным округом, читал бывшей царице постановление Временного правительства об ее аресте, она сделала бессильный жест рукой и не произнесла ни слова»
По официальному сообщению, «решение расстрелять Николая Романова было принято в связи с крайне тяжелой военной обстановкой, сложившейся в районе Екатеринбурга, и раскрытием контрреволюционного заговора, имевшего целью освобождение бывшего царя». О судьбе царской семьи ходили разные слухи.
Будь Владимир Абрамович горазд на вымыслы, он написал бы эпилог провидца. Да не таков он был. Бессильный жест и многословное оправдание вот и все, на что он был способен.
«Полинька, прости меня, что я так неспокойно, нехорошо говорю с тобой. Так прорывается наружу искривленность души моей. Это совсем, совсем не соответствует моим чувствам и мыслям о тебе. Во мне живет и определенная агрессия, и часто восхищение при высокопарности твоим подвигом и надежной, цельной жизнью. Но у меня последнее время такое чувство, будто иссякают силы физические. Причем душа, которая, наоборот, растет, сталкивается с этой немощностью. Мне кажется, что я нравственно совершенствуюсь, но все это в преддверии какой-то жизни. А руки, которые должны открыть дверь, слабеют. Быть может, меня ждет возмездие упасть на пороге. Или поздно я за душу взялся, или тело рано ослабело Не хватает содержательного спокойствия и той глубинной мудрости, при которой можно было бы найти примирение с самим собой. (Даже если сам чувствуешь, что надежда на пороге).
Не знаю, что это за недуг, Полинька. Вероятно, он медленно, но верно подкрадывается и убьет. А может быть, трещина в сознании. Ты поймешь и простишь меня, если иногда я с тобой (ведь с тобой я бываю самый натуральный, со всеми своими многочисленными светотенями) распускаю свою надломленную, перегруженную волю. Помнишь, когда ты была тяжело больна, мне казалось, что море, цветы и тишина вернут тебе голос, здоровье. Так это и было. Не знаю, почему я пишу это. Неужели вся сила моего творчества ушла на то, чтобы предвидеть свой конец? Прощай и прости, друг мой. Ц. Вне жизни я сейчас».