Глава 4
Двинулись неспешной рысью. Чем дальше, тем отчётливей протяжный грохот ружей, заглушаемый время от времени пушечными залпами. Бегичев свернул с дороги на тропу, что вела по возвышенности, через кустарник. И вот перед конниками развернулась ложбина, перерезанная оврагами, и открылась картина сражения. На небе солнце, а в долине клубится дым от бесчисленных выстрелов. Подъехали ещё ближе, и стали слышны крики воинов крики яростной атаки и отчаянной обороны. В низине шла рубка, или, точнее сказать, уже резня. Четырёхугольное каре русского полка окружено со всех сторон, и тысячи всадников в чалмах и красных фесках с остервенелыми криками кружат вокруг пехотинцев в чёрных киверах, наскакивают на штыки. Не врубаются в ряды русской пехоты, они уже внутри полков! Носятся меж павших, рубят направо и налево. А самые алчные, торопливые, уже спешились и склоняются к погибшим, поспешно собирая трофеи или добивая раненых
Что это? ужаснулся капитан. Сдаётся мне, здесь уже два полка лежат Прапорщик, скачи с донесением к Нагелю! А нам что же делать?
Похоже, в этом огромном четырёхугольнике уже мало живых вспышки от ружейных выстрелов редки. Ужели, ужели все погибли, изрублены?
Капитан, они ж, похоже, были к нам, в Праводы, направлены! предположил Алсуфьев и, оглянувшись на солдат, крикнул. Помочь надо!
Приказано в бой не вступать, возразил Бегичев, а сам не отрывал напряжённого взгляда от происходящего в низине, и он тоже сжимал в ярости рукоять палаша.
Что делают, изверги, а?! выдохнул со стоном казак. Вот бы сюда весь наш полк!
Штаб-капитан Рейнскампф с сомнением и жалостью покачал головой:
Одним эскадроном против тысяч?! Бесполезно
Алсуфьев уже завопил:
Да хоть кого-то спасти иль самим голову сложить, но не позволить глумиться! Как можно со стороны наблюдать, что наших так вот добивают!?
Но Вы ж видите: турок тысячи, а нас не совсем уверенно ответил Бегичев.
А нас рать! громко крикнул, оскалившись зло, Алсуфьев.
Нас рать! одобряюще отозвались драгуны.
Насрать! жёстко подтвердили казаки.
Капитан насупился и, сжимая поводья, оглядывал поле не битвы, а бойни! не решаясь ни на что. Турки, вероятно, уже поверив в полную победу, ходили меж окровавленных трупов, склоняясь то над одним, то над другим
Но вдруг в отдалении, со стороны Эски-Арнаут-Лара, послышался барабанный бой: так отбивают ритм русские барабаны, когда пехота идёт в наступление. И Бегичев решился, вздохнул глубоко, перекрестился и оглянулся на свой эскадрон:
Пики сложить! Проверить ружья! Палаши к бою! Нас рать, стало быть, насрать!
А от Правод прямо по дороге скакал ещё один эскадрон драгун.
Вахрушев, похоже Татьяна Андреевна, навстречу к нему! оглянулся на Лапину капитан и, сделав грозное лицо, предупредил. И не дай Вам Бог за нами следовать!
Спустились с заросшей кустарником возвышенности на открытое место, трубач просигналил не столько для своих, сколько для тех, кто наступал с другой стороны, и палаши подвысь! сомкнутым строем драгуны понеслись на врага! «Нас рать!» орали драгуны вместо уставного привычного «ура».
Татьяна подождала Вахрушева, он ещё издали прокричал:
Атакуют?! Что не дождались?
Испугались, что Вы везёте приказ возвращаться мрачно пошутила Татьяна.
Ха!.. Так и есть, угадали Хитрецы! Вахрушев немного придержал коня, оглянулся на своих конников. Ну что, ребята? К бою!
А рядом с Вахрушевым поручик из штаба Нагеля, он заспорил:
Но приказано возвратить всех!
Как возвратить?! И на своём хвосте этих бимбашей в Праводы притащить? возразил, вытаращив глаза, капитан. Мне приказано: если Бегичев нуждается в помощи, выручить Видите сами, у меня нет выбора! Я приказ не нарушаю!
И третий эскадрон, развернувшись, помчался вслед за вторым. Молодой штабной офицер с недовольным видом смотрел им вслед. Татьяна сообщила, что Бегичев решился атаковать только после того, как услышали бой русских барабанов с другой стороны долины. Там началось наступление, потому Бегичев и осмелился поддержать.
Знаете, поручик, как тяжело смотреть, что турки преспокойно ходят меж наших и добивают раненых, грабят
Это я могу понять, но что сказать генералу?.. Он приказывал Может турки сами заметили эскадрон и атаковали? с надеждой в голосе предположил поручик.
Это я могу понять, но что сказать генералу?.. Он приказывал Может турки сами заметили эскадрон и атаковали? с надеждой в голосе предположил поручик.
Говорите, что сочтёте нужным!
Штабист помчался обратно, а Татьяна с Трофимом двинулись вслед наступающим драгунам. Бегичев вёл эскадрон левее пехотного изрубленного полка, Вахрушев уже догнал его, он наступал, забирая ещё чуть левее. Втискиваться меж воинов только помехой быть. Но вдруг кого-то ранят? Лучше быть поближе к ним. Беспорядочный треск ружейных и пистолетных выстрелов свидетельствует, что турки отстреливаются. Орудий не слышно. Наверно, они уже увезли артиллерию с поля боя. И слава Богу! С другой стороны долины барабанный бой всё явственнее значит, и оттуда русские надвигаются. Господи милосердный, спаси тех, кто ещё жив! Драгуны потеснили турок, очистили часть долины, и до головы изрубленного полка до начала четырехугольного каре из окровавленных тел Татьяна с Трофимом доехали спокойно. Турки, что грабили павших, сбежали. Надо бы следовать за своими, но здесь под мёртвыми есть и живые, слышны их стоны! Раненые звали к себе. Татьяна спрыгнула с коня, сделала шаг к лежащим вповалку один на другом солдатам. Сверху тело без головы, рядом солдат, чуть не надвое разрубленный. А из-под них слышатся стоны, хриплое дыхание.
Трофим, помоги! крикнула она.
Денщик воткнул в землю штыками вниз подобранные с земли ружья, привязал к ним лошадей и подошёл, вытащил живого. Когда перевернул его на спину, солдат шумно вздохнул, открыл глаза и сам уселся. Крепкого телосложения унтер лет сорока, он, озираясь непонимающе, стал бессмысленно шарить вокруг себя. На лбу синячище, в котором пропечатался рубец от околышка кивера. Похоже, его ударило осколком, кивер из толстой кожи не дал пробить лоб, но контузило солдата крепко.
Где болит?
Солдат бубнил что-то, оглядываясь осоловелым взором, и Татьяна обхватила его голову, повернула лицо к себе, несколько раз повторила вопрос, и с трудом получила более-менее осмысленный ответ. Грубый, но точный:
А хер его знает В башке звенит, гудит
Она ощупала тело: окровавленным было и плечо. Выше лопатки неглубокая рана. Похоже, какой-то турок срезал ранец с упавшего солдата, чтобы поживиться содержимым, и задел плечо. Таня заставила снять порванный мундир, перевязала рану; голову бинтовать не стала, лишь подержала руку на лбу, чтоб облегчить боль. Трофим позвал:
И тут живой! До чего молоденький!
Это был прапорщик, без сознания. В его бедре, в голени, в правом предплечье застряли осколки. Доктора при таких ранах, не церемонясь, отпиливают руки и ноги. Татьяна перевязывала, а контуженый унтер, тупо следя за ней, сообщил:
Токо зимой прибыл офицерик И повоевать не успел
А где командиры ваши? громко спросил Трофим. Впереди ведь должны быть!
Унтер хлопал глазами, мысли в его голове ворочались медленно, он с трудом сообразил, что ответить:
Впереди ехал Генерал-майор Может, турки уволокли Ой, худо, худо
Он встал, пошатываясь, покрутил головой во все стороны и, бубня, как всё худо, стал помогать Трофиму: вдвоём переворачивали тела, осматривали их. Убитый, ещё один убитый, и этот бездыханный А вот живой, стонет! Трофим с унтером вытащили его из груды тел, отнесли в сторону. Капитан, не больше тридцати лет, ранение головы и груди. Татьяна склонилась к нему. При хорошем уходе может выжить. От прикосновений её рук капитан открыл глаза ненадолго и снова впал в забытьё. Пока перевязывала, принесли следующего раненого. Трофим вдруг вскликнул с ужасом и состраданием:
О, Господи! Что творят нехристи!
Что? Таня подняла голову.
Не подходите, барыня, не смотрите! испуганно прокричал Трофим. Ой, и нехристи! Брюхо распороли, кишки наружу по земле путаются и те изрублены Живой! Уж лучше б убили всё равно помрёт Где тут фляжка? На-ко, милок, водки выпей, всё не так мучишься Ой, что творят!
Убитых намного-намного больше, чем тех, кого ещё можно спасти, почти каждый пал от пули или осколка, а потом был добит, изрублен. Третьего, четвёртого поднесли к Татьяне, пятого, шестого Вдруг унтер, громко охнув, заголосил:
Илюха! Илюху убили! Шшо ж такое, Господи, шшо экое? Солдат зарыдал, пав на колени, обхватив руками голову погибшего Тысяча убитых не столь ранят душу, как гибель самого близкого товарища Десять годков, десять годов вместе с ним хлебом-солью делились, всё пополам И вот