Началась одна из самых грандиозных в истории морских блокад: осада Отранто.»
Тем временем кони наших героев заметно подустали: нужно было напоить их и дать им отдохнуть. Тристан поглядел по сторонам и прервал своё эпическое повествование.
Как всегда, заворожённый историей Пьетро, казалось, онемел, подобно подростку, которому в первый раз случается услышать поэмы Гомера или Вергилия.
«А дальше? Что случилось потом? Как закончилась эта история, мой господин?»
«Ну что же, развязка этой истории событие совсем недавнего прошлого: после смерти Мехмеда II новый султан по сути запретил Ахмед-паше возвращаться в Италию. В конце прошлогоднего лета, обессилившие от голода и жажды и измученные чумой османы объявили капитуляцию, и арагонцы в итоге взяли контроль над городом. Ходят слухи, что злосчастный турецкий полководец был брошен в темницу, где находится и по сей день, кто-то даже утверждает, что он был казнён самими турками в Эдирне. O quam cito transit gloria mundi15», заключил Тристан.
«Что Вы сказали, Ваше Превосходительство?»
«Ничего, Пьетро, ничего. Давай-ка теперь поторопимся. Нас ожидает пышное лоно сирены Партенопы »
И, подстегнув своего скакуна, заставил его ускорить шаг, увлекая за собой совершенно сбитого с толку Пьетро.
VII
Дон Ферранте и неаполитанские загадки
Засада и служанкаДва дня спустя двое прибыли в солнечную бурлившую суматохой столицу и сразу же погрузились в суету пёстрого базара, где в изобилии было всё, что только можно было воообразить себе в самых необузданных фантазиях: фрукты и мебель, рыба и пеньковые канаты, музыка и скульптуры, сладости и домашний скот, священные реликвии и публичные женщины.
«Каждый, кто решил посетить Неаполь, должен быть готов познакомиться хотя бы с тремя местными божествами: паста, моцца16 и струффоли17», лукаво подмигнул своему спутнику Тристан.
«Надеюсь вскорости с ними повидаться, господин», с готовностью отозвался Пьетро.
Оставив лошадей в маленькой тесной конюшне постоялого двора, наши герои пешком устремились в лабиринт улочек и переулков, замысловато переплетавшихся между собой, образуя причудливое кружевное полотно хаотичной городской планировки.
Но очень скоро наши чужестранцы заметили за собой слежку. Они попытались смешаться с толпой, скрываясь под навесами лотков и пробиваясь среди назойливых торговцев, однако настырно следовавший за ними гнусный субъект, казалось, чувствовал себя в ярмарочной кутерьме как рыба в воде, и ему не составляло особого труда идти за ними по пятам. Тогда Пьетро решил встретиться с ним лицом к лицу; молча обменявшись взглядом с Тристаном, он дал ему возможность свернуть в узкий проулок, и как только незнакомец вынырнул из-за угла, выхватил из ножен меч с намерением охладить усердие своего преследователя.
Внезапно на месте появились два других молодчика, к тому же вооружённые до зубов.
С глумливой усмешкой на лице они грозно приближались, подавшись вперёд всем телом и изогнувшись подобно рыси, готовой наброситься на свою добычу. Сделав несколько шагов по кругу с целью изучить противника, соперники вступили в схватку. Бандит в темном бонете18 с пером отбил пару ударов Пьетро справа и сверху и чуть не застал его врасплох своим неожиданным выпадом, метившим в живот, от которого Пьетро едва увернулся отскочив назад. Второй негодяй, одетый в дублет19 более яркой окраски, развернулся в сторону Тристана и поднял к небу меч с эффектным восьмигранным эфесом, украшенным богатой инкрустацией из лазурита, как бы приглашая его последовать своему примеру. Мгновение спустя его клинок звонко ударился о чинкуэдею20 молодого подданного Папского государства, который с готовностью успел отразить выпад неприятеля и перейти в контратаку, пустив в ход клинок и пнув противника ногой в бедро. Тем временем, третий бандит, с полосатым гульфиком на штанах, выхватил эсток21 и поспешил на помощь первому из своих дружков, чтобы сменить его в поединке против искусного фехтовальщика, каким был Пьетро ди Джованни. Разбойник замахнулся, намереваясь нанести ему удар ребром меча, но Пьетро упредил его жест, пригнув эсток остриём к земле, и, прочертив в воздухе широкую дугу, сделал ответный выпад, заставив противника отступить.
Атмосфера накалялась, в воздухе раздавался скрежет клинков и эфесов, от ударявшихся мечей разлетались брызги искр, а тем временем участники стычки незаметно для самих себя проникали всё глубже и глубже в полутёмные трущобы старого города.
Улучив момент, Пьетро сделал ловкий финт, отступив назад, потом шагнул слегка вперёд, угрожая противнику очередным выпадом, и после недолгих колебаний решительно бросился в атаку: с молниеносной скоростью он взмахнул мечом и виртуозным жестом рассёк воздух справа налево, вынудив головореза отвести руку в сторону, опрометчиво оставив корпус без защиты; в следующее мгновение Пьетро удалось нейтрализовать неприятеля, пустив в ход баклер22, и нанести роковой удар, проткнув ему грудь.
Что же касается Тристана, то он оказался в весьма затруднительном положении, столкнувшись с поистине искушённым противником, который, как обнаружилось, был левшой и с необычайной проворностью атаковал слева и справа, мастерски владел техникой пируэта и стремительно менял ритм боя и позицию, готовый в любой момент воспользоваться оплошностью в защите папского дипломата, ослабевавшей с каждой минутой. Пьетро всем сердцем желал прийти к нему на выручку, однако и его соперник оказался довольно крепким орешком, от которого не так-то просто было отделаться.
Неожиданно на голову неаполитанцев как будто с неба свалились два белых покрывала с лоскутными заплатками и тяжёлой свинцовой окантовкой, в которых оба бандита на какое-то мгновение запутались словно в охотничьей сети. Казалось, по воле Провидения, внимание Тристана и его сподручного привлёк пронзительный свист уличного мальчишки, указавшего им отходной путь, и, когда головорезы сумели высвободиться из своей ловушки и были готовы продолжить преследование, низкая неказистая дверца, ведущая в подземный погреб, уже поглотила наших чужестранцев, позволив им почувствовать себя хотя бы ненадолго в надёжном укрытии.
Когда опасность миновала, они смогли наконец вынырнуть в переулок, который тем временем слегка оживился благодаря присутствию нескольких оборванцев, но им не удалось ни увидеть, ни отблагодарить уличных проказников, которым по всей вероятности они были обязаны жизнью: сорванцы бесследно исчезли, как, впрочем, и мошна с деньгами, которую простодушный Пьетро носил подвешенной к поясу.
В конце концов, после невольно сорвавшихся с уст вполне оправданных в данной ситуации ругательств, двое разразились безудержным заливистым смехом и уже в полном разгаре дня прибыли в замок Кастель-Нуово.
Там они были приняты с большими почестями самим пожилым монархом, который несмотря на вражду с папой римским, питал к Тристану чувство особой признательности и уважения, выходившее за рамки дипломатического этикета: вероятно, в его лице неаполитанский король видел достойного преемника своего друга Латино.
Дело в том, что именно кардинал Орсини в ту эпоху папский легат a latere23 доставил буллу24 об инвеституре25, утверждённую папой римским Пием II. Всё тот же кардинал Орсини, при участии кардинала Тревизана, архиепископа Назарета в Барлетте Джакомо де Аурилия, архиепископа Таранто и целого ряда других прелатов, 4-го февраля 1459 года от Рождества Христова, в ходе пышной церемонии, состоявшейся в Барлетте на площади перед городским за́мком, короновал неаполитанского монарха Фердинанда I, благословив его на престол трёх королевств: Сицилии, Иерусалима и Венгрии. Этот факт и события последующих дней были описаны монсеньором Орсини на той самой странице дневника Его Преосвященства, что по неизвестной причине была вырвана и пропала при таинственных обстоятельствах из его личного архива.
Более двух часов Дон Ферранте и дон Тристан вели переговоры с глазу на глаз.
Перед отъездом из Рима папский чиновник лично позаботился о том, чтобы устранить основное политическое препятствие, осложнявшее отношения Святого Престола с Неаполитанским королевством, подстроив всё так, чтобы дворцовая канцелярия Его Величества сумела узнать о кое-каких секретных разумеется, сфальсифицированных письмах, якобы отправленных венецианским посланником в Неаполе своему дожу. В этих депешах неаполитанский монарх был представлен как умственно ограниченный самовлюблённый развратник. Ответная реакция арагонцев не заставила себя долго ждать.
Немедленно последовавшая за этими событиями высылка дипломата Светлейшей республики и глубокое уважение, которое король питал по отношению к Тристану, содействовали тому, что беседа прошла в преисполненной радушия атмосфере. В её завершение, хотя дон Ферранте и не принял окончательного решения, у Тристана всё же создалось впечатление, что монарх склонился к тому, чтобы взвесить приведённые доводы и принять во внимание предложенный ему план действий.