Вельма все еще крепко сжимает нож, и я боюсь в любой момент получить удар по шее.
У тебя в доме черт-те что, говорит она.
Как у всех.
Не до такой степени.
Это правда, и я было начал говорить, что подумываю отослать Доди обратно домой, но решаю этого не делать. Не хочу опять выносить за братьями утки, кормить сердитые слюнявые рты и протирать губкой вонючие сплетшиеся тела. Доди стала необходима в нашем доме, как и рассчитывала Вельма Кутс. Ничего страшного, мы справимся, думаю я, и спрашиваю Вельму:
Ты видела Драбса Бибблера?
Бедняга на особом счету у Бога.
Это я понимаю.
Он заработал право идти своим путем, если так решил. Не пытайся его искать.
Он мой друг.
Ты в этом уверен? говорит она.
Да. Может, ему нужна моя помощь.
Кажись, время для нее давно вышло.
В ее голосе звучит почти осуждающий тон, словно ее злит, что я вообще встал у него на пути. Некоторые люди думают, что мне следовало дать Драбсу вырасти и жениться на Мэгги девушке, которую он любил больше всего на свете. Я могу это понять.
Расскажи мне о карнавале, прошу я.
Впервые за все время Вельма Кутс не желает встречаться со мной глазами. Что-то очень похожее на тревогу мелькает на ее лице. Она чешет кончик носа и проводит языком по немногим оставшимся зубам. Я возвращаю ей кувшин с самогонкой, и она делает глоток, который мог бы уложить семерых мужчин. Похоже, мы сейчас добрались до чего-то.
Не надо вести такие разговоры в моем доме.
Мне нужно знать. Это последнее, что сказал Драбс, прежде чем исчезнуть. Я обещал его отцу, что найду его, но не преуспел. Похоже, он прячется от меня.
И почему так, как думаешь? На стороне этого парня добрый Господь, так что он, конечно, совсем тебя не боится. И ты не боишься ни его, ни какой-то бури. И чтой-то мне кажется, за других ты тоже не боишься.
Может, тут что-то связанное с моими родителями.
Ну, это только может быть.
Она ставит кувшин к ногам, и я замечаю повязку у нее на руке: Вельма Кутс срезала кончик второго мизинца.
Господи, хватит творить с собой такое!
Кому-то нужно было принести жертву, которую ты приносить не захотел.
Я безуспешно пытаюсь сдержать вздох. Встаю и подхожу к огню. Отблески тлеющих углей бегают по потолку.
Ты ведешь себя так, словно мне нужно загладить вину.
Это правда. За тобой должок.
Кому и за что? спрашиваю я.
Тебя же на самом деле не волнует. Ты здесь не из-за меня, и не из-за города, и не из-за Драбса Бибблера. Я знаю, что у тебя на уме, Томас. Теперь слушай внимательно. Ты оставишь эту девушку в покое.
Вкус самогона пробуждает во мне невыносимую жажду. Я хватаю кувшин и делаю еще один глоток, и сейчас он ложится как надо.
Ты втянула ее в это. Ты привела ее в мой дом.
Она пришла, чтобы помочь, и она помогла.
Ты ее использовала и продолжаешь использовать. Хватить подсылать ко мне девушек-подростков.
Так что она сделала, а? Что сделала моя Доди? Проклятая Иезавель обманула такого невинного мальчика, как ты?
Вельма
Они знают свой долг перед Кингдом Кам и его населением. Это ты уклоняешься от своей ноши.
На карнавале будет чокнутый.
Как обычно.
Он хочет говорить со мной.
Да, не сомневаюсь. Знаки на это указывают.
Из-под пола раздается стук. Может, это падают гниющие доски, а может, убитые причиняют несчастья.
Кто он, этот поедатель змей, и что он хочет сказать?
В ее маслянистых глазах мелькает отблеск жалости.
Ты сам это вскоре узнаешь.
Седьмая глава
ТОТ МЕРТВЫЙ РЕБЕНОК идет по заднему двору. Во рту у него все еще полно стрекоз и комаров, срывающихся с губ. Он пытается что-то сказать, не то спотыкаясь, не то прыгая по лужайке. Машет рукой, и я спускаюсь вниз ему навстречу.
Поворачиваю за угол на кухню, и на моем пути вырастает темная хищная фигура, состоящая из трех тел.
Тут холодно. Гусиная кожа покрывает тыльную сторону рук и ног, плечи и ягодицы. Я отступаю, осознаю, что стою голый и странно смущаюсь от этого. Конечности крутятся в темноте так, как я никогда раньше не видел. Я тянусь к выключателю и один из них хватает меня за запястье, намного сильнее, чем я мог бы себе представить. Я испускаю стон, и хватка ослабевает, пока мне не удается освободиться.
В три рта, одним голосом, Себастьян говорит:
Он не умер.
Ребенок? спрашиваю я. Я видел его в болоте, со сломанной шеей.
В три рта, одним голосом, Себастьян говорит:
Он не умер.
Ребенок? спрашиваю я. Я видел его в болоте, со сломанной шеей.
Нет. Я говорю о другом.
О ком другом?
О мужчине. Себастьян вздыхает, и я чувствую на своей груди выдох из трех пар легких. О мужчине с одной ногой. Он вернулся и хочет поквитаться с тобой.
Ему придется встать в очередь.
Это серьезно, Томас.
Я озадачен. Братья никогда не называли меня по имени, и оно звучит в их устах странно, хотя и знакомо. Я все еще вижу, как они двигаются в тенях, уже не судорожно, и прижимаюсь к дальней стене.
Такие чокнутые мерзавцы, как он, приходят только за детьми.
Труп мальчика стоит у задней двери и жестом приглашает меня выйти. Джонни Джонстон хочет отвести меня в гости к своему одноногому папочке. Его рубашка покрыта клопами-солдатиками, ползающими по шее с жуткими синяками. Черные отпечатки пальцев Херби до сих пор видны. Мне нестерпимо хочется последовать за ним сквозь заросли кипарисов и травы-недотроги и услышать, что он мне скажет. Если, конечно, он может что-то сказать с порванной трахеей, да к тому же он мертв.
Он стучит по москитной сетке на двери.
Томас, не выходи сегодня вечером на двор, говорит Коул.
Почему?
Хватит задавать дурацкие вопросы, просто поверь нам.
Ты действительно надеешься, что я на это способен?
Придется.
Лунный свет струится в дверном проеме, где в серебристом пламени вырисовывается силуэт мальчика. Насекомые цепляются за сетку. Когда Джонни стучит, клопы-солдатики кучками падают к его ногам.
Мне надоело, что столько людей говорят мне, что я должен делать.
Кончай скулить, прибавляет Себастьян. И так нелегко до тебя достучаться.
Что все это значит?
Джонас все еще занят Сарой, которая спит наверху в кровати, одна, и, может быть, еще рассчитывает на его общество. Это слышно по его голосу, хотя он пытается оставаться сосредоточенным.
Однажды ты ушел с заднего двора и оказался в глубине болота. Сегодня ночью случится то же самое, но тебе не повезет, как тогда. Ты в опасности.
Почему?
Ты больше не под охраной.
Но почему? Потому что я не поделился своим уксусом?
Не будь таким идиотом.
Джонни поднимает настоящий шум, топая по половичку. Я подхожу туда. Он улыбается ртом, полным стрекоз, и царапает по сетке еще сильнее. Ногти у него сорваны, но крови, конечно, нет. Перед его обветренным лицом клубятся комары. Ищу глазами Мэгги, но ее нет под ивами: она покинула свой пост. Неудивительно, что я больше не под защитой.
Если тебе есть что сказать, Джонни, можешь сказать оттуда.
Он мотает головой и кивком зовет меня.
Символизм силен, даже когда ты гуляешь во сне. Я смотрю вокруг, ожидая, что покажутся мои родители: мать просочится через потолок, а отец наполовину пройдет сквозь стены.
Поворачиваюсь к Себастьяну и спрашиваю:
Почему Лукреция Муртин повторяла твое имя?
Она этого не делала.
Но
Это имя одного из парней, ночевавших в монастыре. Они пару раз переспали, и теперь Лукреция боится, что беременна.
Вот как.
Я проснулся и стою голым у окна. Доди в моей кровати под скомканными одеялами, но я не думаю, что мы занимались любовью. Братья спят глубоким сном, причем двое громко храпят. Сара устроилась на полу, укрыв плечи простыней, и смотрит на меня.
БРИГАДИР ПОЛ ПОДНИМАЕТСЯ ко мне в кабинет, чтобы сказать, что ко мне пришла Лили с маленькой девочкой. Глаза у него вращаются, его опять охватывает головокружение. Я даю ему воды в бумажном стаканчике, пока он снова не начинает чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы спуститься обратно по лестнице.
Благодарю его, и он смотрит на меня со смесью зависти и презрения. Когда я появляюсь на фабрике, его день явно испорчен.
Лили тащит с собой крутобокую корзину для пикника, из которой виднеются бутылка вина, полевые цветы и початки кукурузы.
Надеюсь, мы не помешали, говорит она. Я просто подумала, что мы могли бы устроить что-то вроде пикника на время обеда.
Было бы замечательно, отвечаю я. Привет, Ева.
Девочка молча смотрит на меня. В руке у нее леденец, но она его не лижет. Ее чувственность еще сильнее бросается в глаза, чем в тот день, когда я увидел ее впервые. С каждой секундой мне приходится менять свои предположения о ее возрасте. В один момент она кажется четырнадцатилетней, а через минуту вы бы дали ей не меньше девятнадцати лет. Мне приходится тереть глаза и стараться чем-то занять руки. Неудивительно, что Ник Стил начал свое нисхождение в ад.