Но Глафира, хотя и не светоч разума, человек вполне славный и добрый, и что называется, прижилась. А после того, как сёстры научили её работать на машинке, а я подарил ей «домашний» «Singer» б/у, приобретённый по случаю на Сухаревке и самостоятельно отремонтированный, она стала прямо-таки частью семьи Пыжовых!
икорочкой! напевно гипнотизировала служанка родителя, не столько спаивая его, сколько окружая флером заботы и давая нам возможности уйти из-за стола без эмоциональных потерь и психологических травм. Одновременно с этим она прибиралась со стола, бегала на кухню и с интересом (искренним, что немаловажно!) слушала завиральные байки Юрия Сергеевича.
Утомительный ужин потихонечку подходит к концу, а папенька, так и не успокоившийся, всё травит свои байки, перейдя на какие-то гнусноватые скабрезности. Я понимаю, что он уже сильно сдал, но
мы с вашей матушкой шалили по молодости, хе-хе! он облизнул губы белым, обложенным языком, сощурил припухшие глаза и явно вознамерился сказать что-то
А вот и полынная! подоспела Глафира, буквально вбивая стопку в рот папеньке, Ам! Вы, Юрий Сергеевич, какую предпочитаете водочку? Травки сейчас пошли духовитые, интересные для настоечек! Так что мне присматривать, Юрий Сергеевич?
А кхе он отстранился недовольно, но служанка уже успела выучить слабые места своего нанимателя, и не унималась.
Оно ведь не просто так, Юрий Сергеевич! Не просто травки в водочку бухнуть, а по всей науке! тараторила Глафира, не давая ему вставить слов, Да чтоб собрано было в надлежащее время! Это сейчас уже надо присматривать, чтоб в полной, значит, уверенности быть!
А задумался дражайший родитель, вовлекаясь в увлекательную дискуссию о наливках, настойках и запотевших (строго со льда!) стопочках, кхе! Эта
Ну вы как всегда правы, Юрий Сергеевич! всплеснула руками Глафира, Вот чтоб без вашего ума мне делать?
Папенька ничего не понял, но на всякий случай приосанился и выпрямился на стуле, приняв молодцеватый вид и разглаживая усы.
Вот так вот одними губами прошептала Люба, глядящая на отца с тоской, а ведь когда-то
а я вот так и не смог вспомнить, а было ли это «Когда-то»?
Наконец ужин закончился, Глафира увела мычащего и пускающего слюни родителя в спальню, а я, стянув с себя осточертевший мундир и пропотевшее бельё, ополоснулся наскоро под холодной водой и ушёл к себе в комнату, пожелав предварительно сёстрам спокойной ночи.
Выключив свет и распахнув настежь окно, я опёрся локтями на подоконник, и некоторое время бездумно смотрел во двор, где в сгущающихся сумерках ещё играли во дворе дети, а хозяйки доделывали свои дела, снимая с верёвок бельё и загоняя курей в курятники.
Тысяча девятьсот семнадцатый сказал я зачем-то вслух, закрывая наконец окно и задёргивая шторы, вот они и настали, интересные времена! Тик-так тикают часики Апокалипсиса.
Настроение, и без того не самое лучшее после семейного застолья, стремительно покатилось вниз. Опять начало казаться, что всё зря, и что все мои далеко идущие планы не значат ровным счётом ничего!
Окончание гимназии экстерном в «почти шестнадцать» и поступление в университет. Предстоящая свадьба Любы, выходящей замуж за блестящего морского офицера. Все мои планы на «после России»
всё может идти к чёрту! Один единственный выстрел в охваченной революционными событиями Москве, одна тифозная вошь, подхваченная «Испанка» или любая другая трагическая случайность, и все мои планы полетят в пропасть! Но я переборол минутную слабость
Так поудобнее умащиваю седалище на венском стуле и подтягиваю к себе карту Москвы, а затем открываю папку с газетными вырезками и начинаю работу. Карта потихонечку обрастает пометками, которые правятся по многу раз
а я заучиваю наизусть не просто карту Москвы, но и все те места, которые в ближайшей перспективе могут стать опасными и
многообещающими. По ситуации, которая во времена революционных потрясений может меняться ежечасно. Казармы и полицейские участки, вокзалы и все подходы к ним, с мало-мальски значимыми зданиями.
особняки политических деятелей, будь то чиновники, депутаты Думы или оппозиционеры.
схему железных дорог в Москве и Подмосковье, речные пристани и все те места, где есть стоянки извозчиков.
гетто и воровские притоны, скупки краденого и контрабанды.
гетто и воровские притоны, скупки краденого и контрабанды.
Всё по возможности с телефонами и адресами, именами и фотокарточками, вырезанными из газет или за малую мзду взятые в полицейских участках. Я не знаю, что из этого может пригодиться во времена Апокалипсиса, но не просто запоминаю
Кривые, косые планы, наброски в несколько строк, стрелочки от особняка банкира до здания банка, и кратко кто покровитель, чем могут надавить, если ли родные и так во всём. Политики и генералитет, банкиры и заводчики, уголовные авторитеты и скупщики краденого, консулы европейских государств и университетская профессура.
Кто где и на что живёт, какие имеет политические взгляды и действительно ли эти взгляды таковы, есть ли связи с иностранными государствами и родственники за пределами Российской Империи. Схемы, планы, карты, наброски в тетрадях. Два ящика письменного стола, запертых на ключ.
Полюбопытствует кто? Ничего страшного! Честолюбивый молодой человек хочет выстроить удачную карьеру. Бывает.
А так
мне шестнадцать, и хотя я гордый обладатель аттестата зрелости и студент Императорского Московского Университета, это не делает меня совершеннолетним. Я официально эмансипирован, но по-прежнему несовершеннолетний! Дурацкая ситуация но какая уж есть.
Всё, что я могу в настоящее время, так это зарабатывать репутацию и обрастать связями. Даже поступление в Университет уж на что я не знаю истории, но помню, что с осени семнадцатого года занятий в Университете фактически не было. Были митинги, заседания, революционные штабы но не занятия. По крайней мере, в должном объёме.
Да и чёрт с ними! Мне нужна репутация студента. Не гимназиста и даже не человека, уже окончившего гимназию, а именно студента. Я по-прежнему намереваюсь получить высшее образование, а зная немного европейскую психологию и бюрократию, продолжить учёбу, пусть даже и в другой стране, мне будет много проще, чем поступить с ноля.
А ещё связи. Студенчество, профессура, учёные я не знаю, как повернётся ситуация, но меня должны не просто знать, но и воспринимать как человека многообещающего и полезного, которому можно и должно (!) оказать помощь.
А пока
Каледин Алексей Максимович
Глава 1 В которой Герой строит планы на жизнь, а Жизнь, в свою очередь, строит Героя
Проблемно выдыхаю я, глядя в разложенные на столе бумаги, и обхватываю руками коротко стриженую голову.
ирод ты, Петька, вот ужо я тебя, неслуха! донеслось из раскрытого окна. Я поморщился досадливо, а во дворе продолжался шумный разнос несносного Петьки.
Зажал было уши руками, но только укололся грифелем, да ещё и обломав кончик. Чертыхнушись негромко, отложил в сторону карандаш, потёр потные виски и снова уставился в бумаги.
и если ты ещё раз, разорялась проклятая баба, даже не думая приглушать голос, так что я зашипел от досады, не хуже чайника на примусе.
После неудачного мартовского восстания, подавленного войсками с необыкновенной жестокостью, в Москве и Петрограде[1] не было ни одного хоть сколько-нибудь заметного митинга. А цензура, и без того бессмысленно жестокая и тупая, выплеснулась за рамки здравого смысла.
Народ притих, но протестные настроения остались, покрывшись гнойной коростой гвардии, казаков, которых ради этого снимали с фронта, и не слишком многочисленных, но яростно-патриотичных черносотенцев, которые выискивают крамолу и бунтовщиков с упорством психопатов. Сколько погибло народа во время мартовских событий, подсчитать невозможно, но даже правительство, склонное к преуменьшению неугодных ему цифр в разы, а то и в десятки раз, говорит о тысячах убитых бунтовщиков.
я потом видел следы пуль на кирпичных стенах, и плохо замытые следы крови, говорящие даже не о боях, а о расстрелах!
А протест пока прорывается вот так вот В готовности к скандалу, в громких разговорах, в угрюмом молчании.
Многие даже и не понимают толком сути происходящего, и спроси их о протесте, участии в митингах или (упаси Боже!) восстаниях, так даже и не поймут вопроса. Или по малоумию своему, начнут пенять на псаря, а не на царя, уверяя в верноподданических чувствах и выступая за войну до победного конца, да против социалистов, о которых малоумные знают только, что они злодеи и за германцев.
А я молчу. Пророков и витий, вещающих о новой Революции, хватает и без меня. Хватает неглупых людей, понимающих суть происходящего. Готовятся кто как может.