Открыв коробку, Джон заглянул внутрь. Кроме лежащих на дне книжки и засушенного цветка там ничего не было. Он аккуратно поднял его и тот рассыпался, обратившись в прах и засыпав ладони Джона. «Странно, проговорила выглядывавшая из-за его спины, появившаяся из ниоткуда девчонка. Обычно засушенные цветы можно собрать в гербарий, но, видимо, твоя мама неправильно его хранила». Джон обернулся и злобно на нее посмотрел. Она пожала плечами и выбежала из комнаты.
Да, озадаченно проговорила Роуз, что это за цветок вообще был? Я таких не видела никогда.
Не знаю зачем мама его хранила? Какой был в этом смысл?
Оставив мысли о цветке, он достал из коробки книгу. Это оказался блокнот, а точнее дневник, который вела его мать. Пролистав его, он увидел, что в нем есть записи об их жизни здесь, о достижениях маленького Джона и о гибели его отца. Джон прекрасно его помнил, хоть тот и умер, когда он был еще ребенком. Как и то, что они приехали в Лондон сразу после его смерти. Но что послужило причиной, он не знал. Мать никогда ему не рассказывала об этом, а сам он не спрашивал, видя ее слабое душевное состояние. «Смотри! воскликнула Роуз и ткнула пальцем в одну из страниц. Это же городок, откуда вы с матерью приехали!» В конце всех записей стояла надпись, подчеркнутая несколько раз и ярко выведенная пером: «Торнберг».
Глава 2
До Торнберга было всего 6 часов езды, но молодому, спешившему поскорее заняться делами, доктору они казались вечностью. Пока извозчик насвистывал себе под нос давно всеми забытую английскую мелодию, а старые лошади двигались неторопливо и осторожно, боясь споткнуться и упасть, Джон перебирал в голове все возможные варианты более интересного времяпрепровождения, нежели сидеть и трястись в полуразвалившейся, замызганной карете. Джон никак не мог понять, то ли дорога такая кривая и неровная, то ли повозка действительно сейчас развалится.
Попрощавшись с Роуз, он, полный раздумий и внутреннего негодования, отправился прямиком к начальству городской больницы и расспросил их о возможной надобности врача в небольшом городе, недалеко от Лондона. Запасным планом было либо взять отпуск, либо уволиться, что делать ему крайне не хотелось, ведь найти работу по приезде обратно было бы практически невозможно, а в Торнберге он не планировал задерживаться больше, чем на месяц. Удивившись желанию Джона покинуть столицу и отправиться в место, которое даже на карте не отображено, секретари подсуетились, достав из глубины одного из ящиков письмо из Торнберга, в котором как раз просили прислать врача. Письмо лежало у них уже около месяца, но так как желающих туда поехать не было, жители города так и не дождались ответа. Радуясь возможности увильнуть от ответственности за долгий ответ, руководство больницы быстро подписало все необходимые бумаги, и уже через несколько часов Джон в спешке собирал вещи. Ему потребовалась всего пара минут, чтобы все уложить: немногочисленная одежда, книги и инструменты аккуратно расположились в одном чемодане и сумке. Извозчик, которого Джон с трудом уговорил отвезти его, долго ругался, поднимая пожитки доктора в карету, проклиная на чем свет стоит и Джона, и его поездку в такую дыру, как Торнберг, и себя заодно, что взялся за это дело.
Джон разглядывал проносящиеся мимо поля и леса и старательно направлял взгляд вдаль, чтобы его не укачало. С каждым километром пейзаж становился мрачнее. Небо все яростнее затягивали тучи. Солнце уже не способно было пробиться сквозь них и, признав поражение, отступило до следующей битвы. Поля были пустынны, и только чучела, окруженные черными как смоль воронами, немного покачивались на ветру, создавая иллюзию жизни и движения. Когда они стали подъезжать, он заметил, что деревья полностью сбросили листву, а трава высохла и пожелтела, хотя пришли только первые дни осени, и холода еще не успели окутать Англию. Воздух был холодным, как на кладбище, и пробирал до костей. Джон это чувствовал даже находясь внутри кареты,и лишь сильнее закутался в пальто. Он достал из сумки дневник матери, в котором решил описывать происходящие с ним события, открыл чистую страницу и сделал первую кривую запись: «5 сентября 1898 года. На пути в Торнберг. Мрачно».
Он снова посмотрел в окно. Пейзаж напоминал его жизнь. Ни капли радости. Джон рос обычным ребенком в скромной, но счастливой семье. Однако после загадочной смерти отца мать учила его не жить, а выживать. Ребенку тяжело это понять, а потому он часто прятался в темных комнатах дома, закрывая глаза и представляя себе, словно ничего не изменилось с тех пор, как они были счастливы. Ему все время казалось, что останься отец в живых, и жизнь его сложилась бы куда лучше. Теперь, когда у него в руках подсказка к разгадке этой тайны, он больше не может убегать. Ему придется обернуться и встретиться один на один со своим прошлым и всеми страхами, что заставили мать когда-то бежать с ним под руку прочь.
В дневнике матери было не так много. Сначала записи были ровные и частые, но к концу ее жизни их становилось все меньше, а почерк был уже не таким красивым и четким. Она точно писала на бегу, часто роняя перо и путаясь из-за этого в мыслях. Записи о его рождении, описание местности, абсолютно не имевшей никакой схожести с настоящим, и редкие ласковые упоминания об отце. Джону он помнился весельчаком, часто игравшим с ним и обучающим его. Он был ученым и занимался исследованиями в самых различных сферах, интересовался астрономией и ботаникой, историей и культурой. Это же он пытался привить Джону. И у него получалось вплоть до его смерти. «Горожане нашли его в лесу и сообщили нам, когда мы с Джоном вернулись с рынка. Боже, это было ужасно. Я оставила ребенка соседке, чтобы он этого не видел. Он был на огромной ветке дуба, окруженный толпой зевак. Они были уверены, что он сам это сделал. Но я не верю он часто мог показаться другим странным, но он не был сумасшедшим! Господи, за что? Что мне теперь делать? Как я подниму ребенка одна?» Эта запись была сделана через несколько дней после произошедшего, когда мать, по-видимому, немного успокоилась. Но судя по разводам и мятым страницам она пролила немало слез, пока писала это.
Неожиданно снаружи послышались голоса, отвлекшие Джона от его блужданий по лабиринту записей дневника. Он высунул голову в окно, и увидев пару, шедшую вдоль дороги в сторону города, свистнул извозчику, чтобы тот остановил карету. Подъехав поближе, Джон окликнул их. Неторопливо они повернулись и, увидев рыжую голову незнакомца, торчащую из окна, и горящие любопытством карие глаза сначала скривили рты, не скрывая своего неудовольствия, а после натянули на лица неестественные, лживые улыбки. Это показалось странным даже извозчику, повидавшему на этом свете немало, отчего его передернуло. «Добрый день! Мы направляемся в Торнберг, в правильном ли направлении мы держим путь?»
Извозчик глянул на Джона как на слабоумного. Он знал дорогу, а потому в указаниях каких-то ненормальных людишек, встретившихся на дороге в жутком, темном лесу, явно не нуждался. Однако как только он хотел открыть рот, Джон одарил его суровым взглядом. Фыркнув, извозчик отвернулся, словно происходящее его больше не волновало и не интересовало. «Добрый. Если он для Вас такой, проскрипела женщина. Да, Вы едете правильно. До Торнберга осталось немного, пара километров. Вы сразу его увидите». Она махнула рукой в направлении движении кареты.
Джон внимательно осмотрел пару. Это были мужчина и женщина. Выглядели они так, словно отработали в поле под палящим солнцем десять часов без перерыва на обед. Бледные, но вспотевшие лица передавали не столько усталость, сколько мучительные страдания. Только вот, яркого солнца Торнберг, как и вся Англия, не видел уже давно, а проезжая мимо лугов, он не заметил ни там, ни поблизости ни единого человека. Это вообще были первые встретившиеся им на всем пути люди, что вызывало у него подозрения. В руках у них были небольшие узелки, как обычно, у сбежавших из дому людей. Джон улыбнулся и поблагодарил за подсказку.
А Вы кто однако? К нам почти никто не приезжает. Что же Вас привело к нам? прищурившись, спросила женщина. Она глядела на Джона презрительным, внимательным взглядом, стараясь забраться к нему как можно глубже и изучить его изнутри. Но Джона таким было не взять. Он крепко держался в любом разговоре и не позволял никому видеть больше, чем он сам считал нужным.
Я доктор Джон Чилтон, из городской больницы Лондона. Меня перевели сюда сегодня утром. Из Торнберга пришло письмо, в котором писали о необходимости врача, он пытался достать любезность и дружелюбие, давно закопанные где-то глубоко внутри, не реагируя на уничижительные взоры.
Лица у пары мгновенно побледнели. Совсем немного, но это не осталось незамеченным для человека, который за все время работы врачом видел немало подобных лиц. Как живых, так и мертвых. Глаза его блеснули маленькой вспышкой, открыв первый кусочек мозаичной фрески с изображением главной тайны Торнберга.
Кстати, не подскажите, что произошло с предыдущим доктором? Почему он покинул город? теперь Джон, хитро прищурив глаза, вытаскивал из них то, что они явно не хотели обсуждать. Немного надменная улыбка появилась на его лице, еще больше смутив загадочных горожан.
Он уехал. И возвращаться не пожелал, проглотив ком сухости, тихо сказал мужчина, до этого времени сохранявший молчание. Он многозначительно взглянул на женщину, и та кивнула в ответ.