Скажи бригаде, пусть идут. Я в конторе буду, вернетесь тоже схожу. Только ворота на ферму снаружи прикройте! крикнул парнишке вдогонку Дмитрий.
Грозовые тучи наползали все плотнее. Отдельные крупные капли, принесенные ветром, стали барабанить в окно. Взрыв грохнул одновременно со вспышкой молнии. Дмитрий почуял под ногами земную дрожь. Через окно конторы он разглядел полыхнувшую крышу фермы. Он кинулся к воротам, сдернул крючок, распахнул створки настежь.
Свиньи таранили боками перегородки и стены, обрушивая с них глину, гневно рыли пятаками землю. Дмитрий бросился открывать калитки, в спешке выгонял свиней из станков. Взбесившиеся от испуга, метались они куда попало, несколько раз сбивали его с ног. Труднее всего пришлось со свиноматками: скаля пасти, они не желали никого подпускать к поросятам.
Выломив жердь, он отчаянно хлестал их, выгоняя на улицу. Свиньи выбегали в огороженный пряслами загон, обезумев от страха, кусали друг друга. Дмитрию не давали покоя две убитые молнией свиньи, он видел их мельком в одном из загонов. «И за них ведь спросят», пронеслось в голове, и он побежал обратно на ферму.
Косые струи дождя полосовали Степана, родного брата Дмитрия. Он возвращался из Павловска и за стеной воды не сразу заметил поднимавшиеся в небо клубы желто-серого дыма.
По полю бежала мокрая баба и голосила:
Митька Крайнюк сгорел!
Брешешь! остановил ее Степан.
Сама видала, внутрь забег, а назад нету!
Степан побежал на ферму и не узнал брата: опаленные волосы превратились в рыжую шапку, рот от страха перекосило набок, в потерянных глазах смертельный испуг. У его ног лежали две наполовину обугленные молнией свиньи.
Степан ухватил Дмитрия за рукав, потащил на улицу.
Из деревни бежали люди, но дождь уже справлялся с пламенем. Дмитрий сидел неподалеку, немигающими глазами смотрел в землю. Степан отливал его водой.
Домой Дмитрия привезли вечером, самостоятельно стать на ноги он не мог. Увидев мужа, Ирина залилась горьким женским плачем.
Через неделю, договорившись о транспорте, она повезла мужа в Павловскую больницу. Престарелый доктор, не попавший на фронт по мобилизации, осмотрев пациента, вынес вердикт, а точнее, приговор рак кости. От полученного шока кости стали чернеть, на рентгеновских снимках было видно, что болезнь быстро развивается, чернота стала переходить на легкие и сердце. До приезда в больницу Ирина думала, что муж, хоть и останется инвалидом, но будет жить. А теперь
С каждым днем Дмитрию становилось все хуже. Боли усиливались, он не мог встать на ноги, не мог лежать, часто просыпался среди ночи. Жена подкладывала ему под спину кучу подушек, фиксировала его, только так Дмитрий мог заснуть на некоторое время.
В семье готовился новый хозяин, на молодые плечи которого жизнь, не спросивши, взваливала отцовские заботы. Федор с началом осени поступил на курсы трактористов и, получив к зиме квалификацию, стал работать в МТС.
Как-то, вернувшись поздним вечером с работы, он жадно набросился на ужин. Мать села напротив и, подперев кулаком щеку, внимательно посмотрела на сына. Он заметно повзрослел за эти месяцы: смуглое красивое лицо приобрело серьезность, но оставалось таким же гладким, без единого волоска. На его тельняшке позвякивали комсомольский значок, значок ГТО и Осоавиахима.
Ну, как на работе, тяжело? как всегда, спросила Ирина.
Ремонт, мама, ремонт, обжигаясь щами, ответил Федор, в поле выйдем, тяжелее начнется.
Куда летишь-то? Не торопись, ласково сказала она.
Заседание комсомольское, опаздываю.
Закончив с ужином, Федор накинул фуфайку и торопливо оглядел кухню. Маруся, вплотную придвинувшись к лампе, вполголоса учила заданный на дом стих: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То, как зверь, она завоет, то зарыдает» Приоткрыв заложенный пальцем учебник, Маруся хотела заглянуть в забытую строчку, но Анюта, на пару с бабушкой штопавшая шерстяные носки, выпалила:
То заплачет, как дитя!
Цыть! замахнулась на младшую внучку баба Ганна. Не мешай.
Да чего она триста тридцать три раза долдонит?
Замолчь, сказано. Сама бы в школу шла и училась, а из-за спины нечего подсказывать.
С печки доносился тихий стон отца. Федор хотел остаться: послушать сводку Информбюро, прочтенную Марусей, а потом рассуждения бабушки; помочь Марусе с математикой; запомнить сказку, рассказанную бабушкой, и в темноте повторять слова молитвы, читаемые ею. Улыбнувшись матери, не сводившей с него глаз, он отворил дверь и шагнул в темноту, ударившую его ворохом колючих снежинок.
После Нового года из Дуванки стали эвакуировать скот и материальную базу обоих колхозов. МТС, в которой работал Федор, отправили в Урюпинск. Сборы были спешные. Ирина с вечера наготовила в дорогу продукты и, уложив детей спать, долго не могла заснуть сама. Материнское сердце говорило, что за этой поездкой в другую область, где он так же, как здесь, будет возделывать землю, стоит что-то иное. Она не могла знать, что через полгода, когда правый берег Дона займет враг и в далеком Урюпинске выяснят, что их Дуванка находится в прифронтовой зоне, забреют всех парней бригады в армию.
Посреди февраля, в трескучие морозы, умер Дмитрий Григорьевич. Мужики весь день жгли костер и долбили ломами мерзлую, чуть оттаявшую после огня землю. На исходе короткого зимнего дня к разрытой яме подошла небольшая похоронная процессия.
Гроб сняли с саней и взяли на руки брат и друзья Дмитрия. Расторопная соседка по прозвищу Котыха поставила в снег две табуретки. Маруся с Анютой, торопливо приложившись к ленточке с «Живыми в помощь» на лбу отца и утирая слезы, отошли в сторону. Ирина упала на грудь мертвого мужа и забилась в причитании. Степан поднял ее, крепко взял за плечи и отвел от гроба:
Забивайте!
Мужики быстро накинули крышку, а колхозный шофер, дядя Митрофан, торопливо перекрестился зажатыми в пальцах гвоздями:
Господи Иисусе Христе, помилуй нас, грешных!
Иришка, тряс Степан за плечи вдову, посмотри на детей. О них кто подумает, кроме тебя? Кончай это дело, кума!
Он вел ее под руки до самого дома.
* * *Через две недели на их улице умерла одна женщина. Дочь покойной пришла к Ирине с просьбой:
Иришка, разреши мою мать в ту ж могилу положить, где твой Митька захован. Сама знаешь, земля промерзла, а денег с копачами расплатиться у меня нет.
Вдова угрюмо взглянула на девушку из-под опухших век, тихо молвила:
Иди у Степки спроси. Мне-то что, мне не жалко.
Степан согласился при условии, что могилу раскапывать будет он сам. Хотя эта земля тоже была промерзшей, но она еще не успела слежаться, и Степан быстро справился с новой могилой. Дойдя до гроба, он сделал нишу в стенке ямы, куда должны были опустить гроб с новопреставленной покойницей.
На кладбище пришла и Ирина с детьми. Став у края разрытой могилы, она, стесняясь своей просьбы, сказала:
Кум, открой гроб, одним глазком погляжу только
А тужить не начнешь? спросил Степан.
Не буду, заверила женщина.
Дядька Степан, подала голос Анюта, и мне покажи!
Он спустил девочку на дно ямы. Уперев топор в щель меж крышкой и гробом, Степан отогнул гвозди. Анюта увидела отца таким же, каким он был в день похорон, лишь легкий иней был на его лице и одежде.
Как живой, всхлипнула Ирина и завыла в голос.
Степан подхватил на руки Анюту, поднял ее наверх, а сам вернул крышку на место и заколотил гвозди обратно.
Глава 2
Настало лето 1942 года. После успеха Московской битвы все ждали коренного перелома. Были среди крестьян и, мягко говоря, сомневающиеся. Еще меньше было тех, кто втихую бормотал: «Скорей бы пришли немцы да наладили краснопузых отсюда».
В конце мая саперно-понтонный батальон построил по соседству с белогорскими паромами наплавной мост. С обоих берегов его оградили шлагбаумами, в сторожках бакенщика и паромщика разместился караул из комендантского взвода. Еще один КПП организовали на выезде из села, здесь же, в крайней хате, обосновался и сам начальник переправы.
Закончив мост в Белогорье, саперы двинулись вверх по Дону, к хутору Ковалев, где тоже ходил паром, и там приступили к закладке нового моста.
Местный юродивый Петрушка Зиньков, старик, ходивший зимой и летом в длинном шерстяном рубище, около свежей понтонной переправы показывал на траву соломинкой и говорил, что трава здесь будет красной. Старец обитал то в Белогорских, то в Костомаровских пещерах и, проходя по улицам села, насыпал на дороге маленькие бугорки земли, отчетливо напоминавшие могильные холмики. Те из белогорцев, кто успел убедиться в прозорливости юродивого, истово крестились, прося у Господа милости и защиты.
Из соседнего села Карабут долетел тревожный слух. Будто бы поутру бабы, половшие соняшник[2], нашли в кустах оброненную рацию.
По свежему следу прибыло подразделение НКВД. Среди местных сразу нашлись свидетели, утверждавшие, что видели накануне солдата без пилотки, шедшего к школе, где был расположен пост ПВО. Здесь незнакомцу удалось-таки обзавестись пилоткой, дальше он сел на пассажирский пароход и махнул вверх по Дону, к Лискам. Тщательные поиски добавили к общей картине и потерянную пилотку.