Галина Романова
Простить нельзя помиловать
© Романова Г.В., 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Глава 1
Рваные облака метались в мутном небе, как клочья пены в грязной воде. Солнце застыло белым пятном высоко над заливом, на берегу которого он сейчас стоял. Было холодно и сыро. Дождь без конца накрапывал и тут же прекращался, сбегая вместе с пухлой тучей под порывами ледяного ветра.
Он отчаянно мерз. И легкая ветровка его на плечах давно промокла. И носков он не надел, собираясь на берег всего на пять минут. Надо было развернуться и уйти в теплый дом. До него всего двадцать пять метров. Он считал шагами. Метровыми.
В доме Таня. Она уже приготовила завтрак красивый, полезный. По всем правилам. После ее завтрака он часов до пяти вечера не хотел есть. Она красиво накрыла на стол, как всегда. Обязательно скатерть. Непременно дорогая посуда. И приборов в достатке. Все как с картинки. Все как в кино.
Они усаживались за стол напротив друг друга. Ели молча. Она прикрывалась газетой. Почему-то для нее было важно разживаться с утра информацией непременно с бумажных носителей. Он читал новости в телефоне, положив его за тарелкой. Время от времени они отпускали какие-нибудь реплики по поводу неожиданностей. Потом снова погружались в чтение. И так до конца завтрака. Потом Таня некрасиво складывала газету, скорее, даже комкала ее. Коротко улыбалась ему. И принималась убирать со стола. Он шел в душ. Собирался. И, поцеловав ее в щеку у порога, уезжал в город. Он там работал. Таня, он точно знал, уезжала спустя полчаса. Она тоже работала в городе. В течение дня они не пересекались и почти не созванивались. Крайне редко. Если только ему или ей надо было сообщить, что к ужину не успевает. И что кому-то из них придется ужинать в одиночестве.
Он не знал, как она без него ужинала. Так же, за красиво накрытым столом, или с тарелкой в руках возле панорамного окна. Он делал себе бутерброды, наливал в маленький термос чай и шел на залив. Там у него имелась заветная скамейка. На нее он усаживался и жевал свои бутерброды, запивая их огненным чаем. Скамейка служила ему круглый год. И просиживать он на ней не мог, если только с небес лило как из ведра. Есть мокрый от дождя хлеб с колбасой было глупо. Все остальные погодные условия ему не мешали. Он сидел здесь и в мороз, и в снегопад.
В снег он особенно любил ужинать на скамейке. Мерз, но настойчиво сидел, уставившись на покрывшийся толстым льдом залив. Мерз и думал, думал, думал
Когда она пропала любовь всей его жизни, нежность его, печаль его, была такая вот погода: мороз, метель, темнота. И он думал, что она просто заблудилась. Просто не нашла дорогу к его дому на заливе. Вышла из такси и перепутала направление. Свернула не туда и попала в соседний поселок. Или в другой: тот, что был левее. Или правее. Маленьких хуторов на заливе было очень много. Дворов на десять, а то и пять. Их было с дюжину разбросано по берегу.
Он все их объездил. Обошел все тропы. Рыл снег на берегу, пытаясь отыскать ее следы. Ничего! Ни единого намека, что его любимая Маша где-то там побывала. После того, как она вышла из такси на автобусной остановке, ее никто никогда больше не видел.
Тимофей, тебе надо научиться жить без нее, советовал ему Машин родной брат. Так нельзя!
Ты научился? смотрел на него Тимофей запавшими от горя глазами.
Я хотя бы стараюсь. А ты
А он не хотел учиться, не хотел стараться. Он вообще без нее жить не хотел. И лез в пекло на заданиях, за что его однажды чуть не уволили из органов. Пытался уехать в одну из горячих точек, не отпустили.
Если хочешь знать, Поляков, то такие дела с ней не прокатывают. Полковник закатывал глаза куда-то к потолку. Она сама тебя найдет, когда придет твой час. А так можешь лишь покалечиться и инвалидом остаться. Есть кому за тобой ухаживать?
Он его слушал и не слушал. Но стал ждать своей преждевременной кончины. Особенно не страховал себя в серьезные моменты. Но и на рожон не лез. Раз полковник говорит, значит, знает. Да и ухаживать за ним некому. Была Маша, да пропала
Он скорее почувствовал, чем услышал, как дверь его дома открылась и закрылась. И Таня встала на террасе со скрещенными на груди руками. Она не будет его звать к завтраку. Она просто будет стоять немым изваянием, с бессловесным укором глядя ему в спину.
Интересно, в такие минуты, повторяющиеся все чаще, она угадывает его тоску? Понимает, о чем он думает? Никогда не спрашивает. Ни единого намека, что догадывается о его почти полном равнодушии к ней.
Он же не любит ее! И не любил никогда. Скрывать не стал, когда она принялась оказывать ему знаки внимания.
Я никого больше не полюблю, Таня, признался он ей в самый первый вечер, когда они ужинали в ресторане.
Пригласила она.
Переживу, усмехнулась она коротко, прикрывая лицо высоким бокалом с вином.
Со мной будет сложно. Я Я не могу забыть ее лицо, смех, походку. Я все еще люблю ее, словно она рядом.
Ты считаешь меня уродиной? перебила его Таня.
Она смотрела серьезно, без обиды или намека на слезы. Просто поставила бокал между своей тарелкой и салатником. Посмотрела на него, как на своего подчиненного, и задала этот вопрос.
Он внимательнее к ней присмотрелся, чтобы не врать с самого начала.
Черные волосы до плеч, очень темные. Возможно, она их подкрашивала, а возможно, такими они были у нее от рождения. Черные глаза. Непроницаемые, как два угля. Смуглая кожа и яркие губы. Тонкие запястья и изящные пальцы с красивыми ухоженными ногтями. Хорошая фигура. Все в ней было почти безупречно.
Но она не была его Машкой!
Она не ты, выпалил он и тут же поспешил извиниться: Прости.
Ты считаешь меня уродиной? повторила она вопрос, никак не отреагировав на его реплику.
Нет, нет, что ты! поспешил он исправиться. Ты красивая, Таня. Даже очень.
Этого достаточно, прервала она его следующую фразу, которую он пытался начать с «но». Я не уродина и свободна. Ты свободен. И ты мне нравишься. Этого достаточно.
Для чего? Он все еще пытался сопротивляться ее напору.
Для того, чтобы как-то существовать рядом.
Как она четко все обозначила тогда! Существовать не жить. Рядом не вместе. Так все и было с самого начала. Так продолжилось. И ничего до сих пор не изменилось, хотя в его доме она живет уже два года.
Она готовит ему завтраки и ужины. Застилает постель. Стирает и гладит одежду. Уборкой в доме занимается соседка, которой сама же Таня и платит. Он подозревал, что и остальную работу по дому делает Нина Николаевна, просто Таня в этом ему не признается.
А ему все равно
Он услышал шорох ее шагов. Таня не выдержала долгого ожидания и шла к нему, чтобы позвать на завтрак. Чтобы рядом постоять. Чтобы посмотреть тем самым взглядом, от которого ему весь день потом будет неловко.
Куртка совсем промокла. Ее ладони легли ему на плечи со спины. Идем в дом, Тима. Схватишь сезонную простуду. Тебе нельзя болеть. Без тебя никак.
Он осторожно шевельнул плечами, ладони с его плеч исчезли. Глубоко вздохнув и выдохнув, он повернулся к ней с легкой улыбкой.
Идем. Наверное, все остыло. Извини, что задерживаю тебя.
Все нормально. Я сама немного припозднилась с завтраком. Оладьи подгорели. Пришлось делать омлет. И каши сегодня не будет.
Не страшно, беспечно отозвался он. Ты знаешь, как я не люблю кашу.
Знаю, с легким смешком подтвердила Таня, взяла его под руку и повела к дому. Но это полезно. Приходится есть. Фу, Поляков, куртка совершенно мокрая.
У порога он снял кроссовки, повесил на плечики промокшую куртку и босым пошел к столу.
Скатерть, приборы, белоснежный фарфор, омлет под блестящим металлическим колпаком все как в журнале. Он сел за стол напротив Тани. Она сняла металлический колпак с блюда, на тарелку ему тут же упали несколько рыхлых ломтей омлета и два огуречных кружка. Зашуршала газета. Танина голова скрылась за ней. Со вздохом, ткнув пальцем в телефон, он перешел в раздел новостей. Минуту ничего, кроме звяканья их вилок о тарелки, не было слышно. Потом газета натянулась в ее руках, замерла, тут же скомкалась посередине, и на него глянули ее изумленные новостью глаза.
Ты Ты это читал?! Таня указала подбородком на скомканную газету в ее руках.
Что именно?
В разделе происшествий!
Ее смуглое лицо сделалось желтоватым, так она бледнела.
Я еще не дошел. Что там?
Он вообще-то дома никогда не читал подобных новостей. Хватало сводок происшествий на работе. Татьяна же, напротив, ими зачитывалась. И даже пыталась их обсуждать и предполагать ход следствия. Он в ее рассуждениях никогда участия не принимал, считая это чудачеством.
Там Желтизна ее щек сделалась почти прозрачной. Там про нее
Про кого? нацепленный на вилку огуречный кружок чуть дрогнул.
Кажется, про твою Машу. Кажется, они нашли ее.
Утренний холод, который он почти не замечал на берегу залива, кажется, только-только до него добрался. Стало так холодно, что зубы лязгнули.