Петро́ оглянулся на лес, там вовсю распевали птицы: «Ишь как поют им всё равно, жизнь продолжается».
Банальность смерти, сказал бригадир, бывший учитель истории и дядькин приятель, протирая спиртом руки, побывавшие сегодня в нескольких десятках ртов, кстати, у меня есть кое-что для тебя, и протянул какую-то картонку.
Петро́ с интересом разглядывал красноармейскую книжку, выданную на имя Петра Степановича Нарочинского, старшего сержанта, двадцатого года рождения.
Что это, зачем? удивился он.
Спрячь, дурак, и никому не показывай, случись что станешь Петькой Нарочинским. Видишь, как повезло, твой тёзка не надо будет к имени привыкать.
Но я с двадцать пятого года, для чего она мне?
Ты думаешь, если немцы отступят, нам простят всё это? бригадир кивнул в сторону пожарища, на прошлой неделе повесили несколько солдат, попавших в окружение, им документы уже ни к чему, а нам пригодятся, я и себе взял.
Пришло время уезжать городок пылал. Утром от местечка остались дымящиеся развалины.
глава 18
Пётр Степанович резко сел на постели от сна остались запахи керосина и горелого мяса. Тишина в тёмной комнате пугала. В окно что-то громко стукнуло: «Третий этаж, может летучая мышь врезалась в стекло?» пытался объяснить себе странный звук бывший полицай.
Рукой нащупал шнур ночника лампочка тускло засветилась, замигала и с треском взорвалась. «Перепад напряжения», успокаивал себя Пётр Степанович, пока ещё не осознав, что тени в комнате двигаются. Сгусток мрака отделился от самого тёмного угла и потянулся к нему.
Страх обжигающей волной поднялся от низа живота к горлу и застыл там комком, не давая выдохнуть. В беззвучном крике Пётр Степанович замер, чуждая дьявольская воля сковала его, не давая двигаться. Смрад жжёных волос и костей втекал в нос и открытый рот, наполняя лёгкие, которые, казалось, вот-вот лопнут.
По постели к нему ползла похожая на паука горбатая фигура с палкой, из мрака выглянула голова, сверкнув огромными жёлтыми глазами, смотревшими так страшно, что душа превратилась в смятую бумажку. Сзади чьи-то маленькие цепкие руки обхватили плечи, подобрались к шее, кто-то интимно-близко зашептал на ухо: «Помнишь, как ты меня из леса тащил? Как ты мне голову зажал? Вот так?» голову Петра Степановича сдавило стальным обручем. Он хрипел и мучительно хотел выдохнуть вонь из лёгких, на краю сознания билась мысль: «Это тот жидёнок пришёл за мной!» Паукообразное существо, сидевшее на постели, завизжало и ткнуло палкой под дых.
Пётр Степанович дёрнулся и проснулся. В комнате стояла густая тишина. Он двигался в темноте как лунатик, будто кто-то направлял его: встал на стул; вырвал с проводами люстру, швырнув её на кровать; закрепил конец брючного ремня на стальном крюке, который сам когда-то с трудом вбил в бетонный потолок; крепкой пряжкой соорудил петлю и засовывая в неё голову, отстранено равнодушно подумал, что так и не починил утюг.
Утром жена Петра Степановича зашла в спальню тяжёлое тело висело, над опрокинутым стулом
глава 19
Зойка держала на руках Тимку, между разговорами целуя его в щёчки. Возбуждённое обсуждение самоубийства соседа с третьего этажа сопровождалось гримасами ужаса и удивления.
Моя бабушка, Дарья Никитична, сказала, что до этого, вечером сидела с ним и его женой на лавочке у подъезда, что он бодрый такой был, всё газетой «Труд» размахивал. Ну ты представляешь вот так взял и повесился! На брючном ремне! Ужас тихий!
Лиза забрала сына, от возбуждённых выкриков он начинал нервничать:
Мне страшно от того, что это случилось прямо под нами. Представляешь, мы спали, а в нескольких метрах от нас висел труп!
Жуть! поддержала Зойка.
Когда ты успела с бабушкой об этом поговорить?
Так я зашла к тебе после того, как у неё побывала. Я ходила к ней, чтобы, Зойка запнулась и покраснела, приворот сделать.
Приворот?! Она что умеет?
Ха! Она же ведьмачка!
Кто-кто?
Ведьмачка! Ну знахарка, не знаю, как сказать, в общем, она гадает, всякие привороты-отвороты умеет делать, лечит, иногда к ней на аборты бегают, а ещё, Зойка понизила голос, порчу навести может.
Кого ты приворожила? спросила Лиза.
Нельзя говорить не сработает. Хочешь, она тебе погадает?
Приворот?! Она что умеет?
Ха! Она же ведьмачка!
Кто-кто?
Ведьмачка! Ну знахарка, не знаю, как сказать, в общем, она гадает, всякие привороты-отвороты умеет делать, лечит, иногда к ней на аборты бегают, а ещё, Зойка понизила голос, порчу навести может.
Кого ты приворожила? спросила Лиза.
Нельзя говорить не сработает. Хочешь, она тебе погадает?
Лиза задумалась:
У нас в деревне такая бабка жила Степанида. Батя всегда злился, когда мама к ней ходила.
Раздался звук вставляемого в замочную скважину ключа.
Ой, Гольдманша пришла, пойду я боюсь её страшно!
Лиза удивлённо подняла брови:
Почему? Она к тебе хорошо относится.
Я себя рядом с такими, чересчур образованными, всегда чувствую не в своей тарелке. С бабушкой я договорюсь о гадании, Зойка чмокнула Тимку.
На работе увидимся, тихо сказала Лиза, прислушиваясь к звукам в прихожей.
Здравствуйте Анна Борисовна! громко поздоровалась Зойка.
***
Неизвестно, кому ещё рассказала словоохотливая Зоя о способностях своей бабушки, но через несколько дней после посещения внучки, в дверь Дарьи Никитичны тихо и нерешительно постучали.
На пороге стояла рыжая Ольга пятнадцатилетняя дочка соседей с первого этажа, у них ещё был сын Стасик, на два года моложе сестры хулиган и грубиян. Дарья Никитична не любила этих детей: «Порченные они, не будет с них толку», делилась она мыслями с товарками по приподъездной скамейке.
Чё надо? неприветливо спросила знахарка у девушки.
Дарья Никитична, миленькая, можно зайти? У меня к вам разговор важный
глава 20
Стасик, ты дома! крикнула мама, разуваясь в прихожей
Угу, ответил мальчишка.
Ты ел?
Неа, я умираю с голодухи, никому-у нет до меня дела-а, притворно заканючил Стасик.
А где Ольга, почему она тебя не покормила? Я же просила её!
Дрыхнет, пришла час назад, всё ходила в туалет, из туалета. Пьяная, наверное.
Мама задохнулась от возмущения:
Пьяная? Час от часу не легче! Вот так всегда стоит только отцу уехать в командировку как вы сразу же от рук отбиваетесь! Как я устала от всего! Ольга, корова, где ты там?! Ты обещала, что покормишь брата, а сама мама зашла в комнату дочери и поморщилась тяжёлый дух водочного перегара густо висел в воздухе.
Девушка, завернувшись в одеяло с головой, лежала на кровати, отвернувшись к стене.
Алкашка позорная! Господи, за что мне всё это! Где ты так нажралась, а если кто-то из соседей видел?! Только бы отец не узнал! Совсем от рук отбилась, как шалашовка себя ведёшь, а ведь тебе только пятнадцать лет! Не дай бог ещё в подоле принесёшь позора не оберёшься! Утром ты от меня получишь со сбившимся от крика дыханием, с треском закрыв за собою дверь, мама выбежала из комнаты.
Ольга, трясясь от холода, чувствовала, что у неё между ног течёт как из крана. Она уже использовала все тряпки, взяла даже новые наволочки (мать орать будет), а кровь всё шла и шла. Ноги совсем заледенели, двигаться не хотелось, внизу живота тянуло, крутило и резало. Голова налилась свинцом от выпитой у знахарки водки. «Выпей, чтобы расслабиться, тогда не так больно будет», старуха протянула гранёный стакан налитый доверху. Только это не помогло боль и стыд никуда не ушли. Господи, что ещё предстоит испытать, когда мать обнаружит пропажу тридцати рублей из заначки! Мысли крутились как стекляшки калейдоскопа, складываясь в картинки вариантов грядущих событий один ужаснее другого. Тело скрутило и трясло вместе с кроватью. Ольга чувствовала, как проваливается вниз и летит, летит.
За спиной послышалось шуршание рядом кто-то стоял. С трудом обернувшись через плечо, девушка увидела очень высокую женщину в белых одеждах. Рассмотреть подробно не получалось незнакомка излучала белый свет. Женщина погладила рукой по плечу стало спокойно, холод отступил. Сознание заполнилось убаюкивающим серебристым туманом, нашёптывающим ласковое и утешительное.
Мама так разнервничалась, что не могла уснуть. Еле дождавшись утра, ворвалась в комнату бесстыжей пьяницы та продолжала лежать, укрывшись с головой. Взбешённая женщина потрясла за плечо негодницу, сдёрнула одеяло и ахнула, увидев постель, пропитанную кровью.
Оляааа! Оленька! откинув дочь на спину, заскулила белые губы на белом лице, ко лбу с мелкими прыщиками прилипла рыжая прядь чёлки её ребёнок был мёртв. Упав на колени, прижала безвольную руку покойницы к щеке и заголосила страшно, с надрывом. На шум из своей комнаты вышел заспанный и взъерошенный Стасик в сдвинутых набок трусах, зевнул и тупо уставился на безжизненное тело сестры и рыдающую маму.