В своем детстве, будучи чрезвычайно любопытной, я играла с пропусками своих родителей. Я брала пропуска моих папы и мамы и сравнивала их между собой. Маленькие, почти невесомые прямоугольнички мышиного цвета, легко помещающиеся на ладони, они имели размер и форму комсомольского билета и были шершавыми и неприятными на ощупь. Изнутри справа была фотография с низким угловым штампиком ЦБП (центральное бюро пропусков), а слева табличка, наполненная символами. Однажды я поделилась своими наблюдениями с мамой, сказала ей, что у нее и у папы символы различаются и что у папы их больше. «Мама, у папы елочка, а у тебя нет. У него цифры целые, а у тебя зачеркнутые». И, конечно, я спросила, что все это значит. Мама ответила: «Об этом мы вопросов не задаем, вырастешь узнаешь!», отобрала у меня пропуска и больше никогда не разрешала их брать.
Мы, дети ЗАТО, часто играли «в КПэ» и «Покажи пропуск, проход закрыт! Или Проходи!». В своих детских играх, однако, мы никогда не выходили за пределы допускаемых взрослыми обсуждений. Нам не приходило в голову обсуждать, что делает наш завод. Мы знали, что город секретный, а работаем мы для государства, и именно поэтому оно нас ТАК ценит и любит, подразумевая под этим полки наших магазинов.
На уровне государства вся эта история секретности и государственной тайны в отношении закрытых городов «без границ» продолжалась до 1989 года. С момента выбора первой площадки в Челябинской области в 1945 году и до момента, когда информация впервые была обнародована официально, а СССР тогда уже имело десять атомных заводов и закрытых городов при них, в каждом из которых реализовывался один из этапов создания ядерного оружия (положили яйца в разные корзины на всякий случай), прошло сорок четыре года тайны и молчания. В масштабах жизненных циклов людей это почти два поколения людей, с рождения хранящих государственную тайну. Сама их жизнь и существование были ею.
3 июля 1989 года на заседании Верховного Совета СССР тогдашний министр тяжелого машиностроения Д. В. Рябев, отвечая на вопросы депутата от Челябинской области, внезапно разоткровенничался. И сообщил присутствующим несколько государственных секретов. Рискнем предположить, что такое свободное излияние на народных избранников секретной до сих пор информации было санкционировано сверху. В стране шла перестройка и гласность, в мире ширилось ядерное разоружение. Американцы собрали достаточно «слухов» и уже все про нас знали, секреты были не актуальны.
По всем этим, ставшим уже историческими, причинам разоткровенничавшийся внезапно министр в этот день признался одновременно в четырех вещах. Во-первых, в существовании закрытого города. Во-вторых, в выбросах радиоактивных отходах в реку в этом секретном городе. В-третьих, о взрыве хранилища ядерных отходов в этом закрытом городе. И наконец, в-четвертых, в загрязнении озера Карачай. Он не назвал имени этого города. Но все ВСЕ поняли, ведь к тому времени это в общем, особенно для жителей области, это был давно уже секрет Полишинеля, то есть тот, о котором все давно знали, но боялись говорить. Этот момент стал поворотным в истории закрытых городов. Отныне они стали несекретными только по факту обнародования министром информации об одном из них
Впрочем, сама форма раскрытия и преподнесения информации не была особенно удачной. Потому что дальше был некий переходный период в общественном сознании, в течение которого все от мала до велика, от самого-самого низшего до самого высшего звена испытывали ужасные сомнения. Это секретно или нет? Что можно говорить, а о чем нельзя? Те же самые муки испытывали жители закрытых городов, запуганные с рождения. О том, «о чем нельзя никому говорить», говорили все. Ситуация усугублялась тем, что никаких нормативных актов не было. Закрытые города продолжали существовать в режиме сложившейся системы, однако для них это было очень сложно.
Это было чем-то похоже на повесу-переростка, который привык к тому, что его во всем обеспечивали родители. Всегда, всем и самым лучшим. Внезапно «родители» заявили ему: давай-ка, дорогой, попробуй жить сам. Но дорогой оказался не готов. Все, что умели делать закрытые города это втайне создавать атомное оружие в обмен на то, что их хорошо кормили и одевали внезапно стало неактуальным. Важным стало участие в экономической жизни страны. А для экономической жизни страны они ничего, увы, пока предложить не могли. Они не только не создавали никакой прибыли, они еще и требовали для себя исключительные условия, потому что привыкли к чувству собственной значимости.
Закрытые города привыкли к прямому московскому подчинению. Области, в которых они находились, и руководство этих областей мало значили для них. В советские годы к областному начальству обращались с тем, чтобы получить от них заранее согласованный из Москвы документ. В области вопросов не задавали, все понимали, безропотно подчинялись, передавая земли, людей, выписывая нужные постановления. В переходный период возникли сложности и здесь.
Областное начальство больше не желало быть пешкой в чужой игре. Областной народ начал задавать вопросы и требовать отчета. Москва пребывала в растерянности. Закрытые города же, со своей стороны, недоумевали и требовали свое прежнее, невиданное соседями исключительное финансирование. Денег на них уже было мало или не было совсем. Вопрос перевода закрытых городов в правовое поле новой России в первую очередь для того, чтобы они стали экономически устойчивыми и независимыми, стал очень острым. В воздухе висел немой приказ к ЗАТО; если вы действительно такие умные, как вы утверждаете, попытайтесь немного заработать сами.
Эту позицию страны в переходный период по отношению к закрытым городам мы находим в Постановлении Совета Республики Верховного Совета РСФСР от 19 октября 1990 года «О городах и территориях РСФСР, находящихся в условиях особого режима». В нем написано, что «действующие ограничения становятся серьезной преградой на пути развития рыночной экономики, препятствуют поиску источников пополнения местного бюджета, не позволяют использовать полезный потенциал международных контактов в гуманитарной и научно-технической сферах, развивать прямые внешнеэкономические связи».
Переведем это в слова простого русского языка. Государство сказало: «Послушайте, теперь вы ведь такие же, как все. Видите, чтобы вам хоть как-то помочь, мы открыто о вас говорим и пишем. Мы признаем, что вы имеете такие же права, как все остальные. Так что берите и пользуйтесь. Давайте двигайтесь вперед и развивайтесь сами. Больше содержать вас не можем». В общем, Постановление это был такой скорее декларативный документ, который юридически признавал закрытые города как существующие и несекретные и мягко намекал, что со своим потенциалом в перечисленных сферах они могут многого достигнуть. Вместе с тем он был очень расплывчатым и неконкретным, носил скорее политический характер. В это время в стране все еще нет ни одного другого государственного документа, говорящего нам, о каких именно населенных пунктах идет речь и что есть ЗАТО.
Чуть позже Комитет по земельной реформе и земельным ресурсам при Правительстве Российской Федерации, 22 сентября 1992 года, готовит Приказ 56 «О закрытом административно-территориальном образовании». Документ официально опубликован не был сообщает нам справочная информационная система «Консультант Плюс». В нем ЗАТО получали статус закрытого города областного подчинения. Для закрытых городов это фактически революция! Они больше не московские, их отдали на откуп областям! Когда это было видано, чтобы какие-то области решали то, что им делать, а что нет?! Это было публичным унижением для тех, кто привык жить на широкую ногу и командовать сам окружающими людьми и территориями.
Если мы пересмотрим видеорепортажи и публикации конца 80-х начала 90-х, то увидим, что большинство из них посвящено экологическим последствиям деятельности градообразующих предприятий закрытых городов. Больше нет никаких тайн! Все скелеты из шкафов вытащены и поставлены в ряд, с них требуется отчет. Тон руководителей закрытого города становится оправдательно извиняющийся. С потерей статуса городов государственной тайны они стремительно теряют влияние. По этой причине денег на них больше тратить никто не хочет.
Государство в начале 90-х не замечает, что теряет контроль. И не столько над государственной тайной, ее по-прежнему тщательно охраняет госбезопасность, сколько над атомными производствами в них. С другой стороны, с государственной тайной постоянно возникают недоразумения. Вчера было секретным все, а сегодня секретность снята. А с чего она снята? Со всего в целом или с чего-то конкретного? А если секретность снята, и они не делают ничего особенного, а, наоборот, создают проблемы, за что им платить? Атомщики в прострации, а новое государство не понимает в тот момент, что с отсутствием оплаты труда на атомном производством шутки плохи. Снимая секретность с города и частично с производства, безусловно, нельзя было позволить атомщикам одновременно уходить с государственного контроля и не платить им заработную плату.