Виноват, товарищ подполковник?
Все ты понял, Дмитрий Алексеевич, уверенно объявил Нефедов, усмехнувшись. Ну-ну, не притворяйся валенком.
Рудаков не смог сдержать улыбку, но постарался ее все-таки скрыть по мере возможности. Не положено.
Я тебя давно заметил, сообщил доверительно Иваныч, закуривая. Толковых людей я быстро замечаю и потом в поле зрения держу. Ты просился в убойный, не взяли сами дураки. Может, мы сработаемся? и опять усмехнулся по-доброму.
Рудаков молчал, не смея прерывать начальство, пусть даже и не родное, но все-таки.
Ты у нас парень видный, но в наших краях и по нашим делам тебя никто не знает. Понимаешь, куда клоню? Нефедов прищурился и внимательно посмотрел на гостя.
Так точно, товарищ подполковник, строго по уставу отчеканил Рудаков, поняв, что если его собираются внедрять в какую-то организацию, никаким его планам о личной жизни в ближайшее время не сбыться. Но отказаться от просьбы Нефедова было нельзя. Несмотря даже на то, что Иваныч сам тут же оговорился:
Нет, если это мешает каким-то твоим личным делам, я пойму.
Не мешает, товарищ подполковник, тихо ответил Рудаков. День уже не радовал солнцем и теплом. И музыка в душе превратилась постепенно в реквием. Но работа есть работа. Ничего не поделаешь. Личная жизнь должна быть на втором месте. Тем более замаячила реальная перспектива нормальной оперской работы.
Насколько глубоко будем внедряться, товарищ подполковник? решился он только спросить.
Вот за что тебя хвалю, оживился Иваныч, но тут же снова стал серьезным. Но обрадовать не могу. Не очень глубоко. Недельки две-три поводишь машинку объекта, послушаешь, что говорят. Нужно каналы установить. Заодно для коллег информацию подсоберешь по убийству. Начальству твоему я найду что сказать, чтобы без лишних вопросов. По легенде пойдешь как бывший мент, который переквалифицировался в охранники-водители. Когда операция закончится, вернешься к своей прежней работе, если захочешь, подполковник снова хитро прищурившись глянул на Рудакова. А то, может, насовсем ко мне пойдешь?
Предложение было неожиданным.
Разрешите подумать, товарищ подполковник? немного растерялся Дмитрий.
Подумай. Времени у тебя много будет, засмеялся довольно Нефедов. Тебе чай или кофе?
За работой Мария как-то позабыла, что надвигается неумолимо ее двадцать седьмое появление на свет. Она никак не могла осознать, что двадцать семь лет возраст, когда пора думать о семье и детях. Может быть, из-за этого внутреннего ощущения самой себя подростком она выглядела моложе своих лет. Ей редко давали на вид более двадцати двух. Это было приятно.
С самого утра Быстрицкой захотелось не думать о личном, отвлечься по мере возможности на дела. Кажется, ей снилось что-то хорошее, и было бы интересно увидеть продолжение сна, который, впрочем, так и не вспомнился.
По дороге на работу ее догнал опер, с которым они недавно так неловко общались в троллейбусе, Дмитрий. Они шли неторопливо бок о бок, разговаривая о совершенно не значащих вещах, Мария вдруг поняла, что у нее предательски дрожит голос и коленки подгибаются от нахлынувшего страха и волнения. Несомненно, Дмитрий ей нравился. Непривычное ощущение родства душ на несколько секунд заняло ее мысли, так что даже важность сегодняшних встреч несколько потускнела в ее глазах. Она знала, что его намерения еще не ясны и рано вообще рассуждать о каких бы то ни было отношениях. Но удивительное чувство беззащитности было сильнее ее разума и делало ее уязвимой. Мысль, что у нее явно снесло крышу, поскольку жить дальше без Дмитрия ей будет намного труднее, чем до их знакомства, выбивала из колеи и выводила из себя. Терять ясность мысли сейчас было нельзя, просто катастрофически невозможно, для дела Смирновой ей нужен был чистый рассудок. А, следовательно, она попала. Как себя не выдать, а лучше привести обратно к здравомыслию, Быстрицкая не представляла. И была очень рада, когда он, устав от их пустой болтовни или вспомнив о делах, наконец, рванул вперед так, что через минуту оторвался от нее метров на пятьдесят.
Напугала она его идиотским сообщением о своих сегодняшних именинах. Он всего лишь спросил ее о ближайших планах, чтобы выгадать время посоветоваться с ней по каким-то семейным юридическим вопросам. И, не успев вовремя схватить себя за язык, Мария ответила, что у нее вообще-то день рождения, но он все равно может заходить.
Она тут же раскаялась, поругав себя за несдержанность. Но было уже поздно: кавалер распустил паруса и удрал со скоростью ветра.
Мгновенно наступившее отрезвление почему-то не порадовало. Видимо, попав под его обаяние, она теряла способность объективно мыслить. Этого следовало избегать впредь. На этом решении Быстрицкая и оставила тему Рудакова.
Важнее сейчас было две вещи: что нового в следствии по делу и как вовремя добраться к нотариусу.
Стожарова в кабинете не было. Ожидая его в коридоре, Мария подумывала, не заглянуть ли к Репину, но уверенность в том, что тот выставит ее из кабинета, пока Смирнова не подозреваемая официальным порядком, взяла верх, и она осталась сидеть на видавшем виды стуле под дверью Андреева кабинета.
Наконец, тот явился и, ни слова не говоря, под руку завел ее внутрь, запер дверь и пригласил сесть.
Если сегодня на оглашении завещания выяснится, что Смирнова наследница, Репин ее задержит прямо на выходе, без всяких предисловий сообщил он.
Но это же глупо, Быстрицкая предполагала такое развитие событий, но не так же скоро!
Волос, найденный в туалете, принадлежит Ирине Аркадьевне Смирновой, Стожаров хлопнул папкой, которую держал в руке, об стол. Ее отпечатки нашли в кабинете мужа. Два свидетеля утверждают, что они ссорились незадолго до убийства. Она закончила три курса медицинского. Этого достаточно? он бухнулся в кресло.
Ты тоже в это веришь? спросила Мария, краем глаза читая акт экспертизы.
А что мне остается делать? Андрей уставился на нее устало. Я две ночи не спал уже, Маш. Я больше не могу.
Быстрицкая задумалась на мгновение.
Медики уже дали причину смерти? Стожарова ей хоть и было жалко, но не до такой степени, чтобы делиться с ним тем, что она знала. Ирина Аркадьевна сказала ей несколько больше, чем было записано в протоколе, и что-то подсказывало ей, что на следствии она не была столь откровенна даже для оперативных целей. Наверное, история жизни Смирновых могла бы показаться следователям излишней лирикой, но интуиция подсказывала Марии, что в любом деле мелочей не бывает.
Предварительно передозировка наркотическим препаратом, после минутного молчания сообщил Андрей и затушил окурок.
Опа! отравление или естественные причины Быстрицкая могла еще допустить, но такое сообщение сбивало с толку. По всей истории его жизни не похоже было, чтобы крупный бизнесмен Владимир Смирнов был банальным наркоманом. Еще одна странность заставляла по-новому отнестись к кругу подозреваемых. Но Стожарову сейчас было не до размышлений. Он кивнул:
Да-да, наркота, нечего на меня смотреть, не я его вскрывал.
Понимаю, думать тебе сейчас тяжело, кивнула Быстрицкая. Только один вопрос: как она его убила? И как она смогла так быстро скрыться с места происшествия, что ее никто не видел? Вышла из офиса все видели. Как обратно заходила никто не видел, хотя охранник на входе курил, секретарь спускалась и возвращалась, уборщик в коридоре торчал. Как они ругались, весь офис слышал. Не во время же ссоры она ему внутривенно отраву вводила.
Ты это понимаешь, я это понимаю, Репину попробуй это объясни, Стожаров вытащил сигарету, постучал ею задумчиво по столу, потом закурил от зажигалки.
У них в офисе есть видеонаблюдение? осведомилась осторожно Мария, не отрывая глаз от бумаг.
Уже проверили, есть. Только вот в кабинете шефа и в туалете его нет. Она могла его и во время разговора уколоть. Потом он вышел в туалет и капец, Стожаров, прищурив один глаз, смотрел на нее, словно пытался понять, знает ли она больше, чем говорит. Я сейчас с Репиным к нотариусу. Тебя подбросить?
Если не трудно.
Через полчаса они были на месте. Репин, заняв переднее пассажирское сиденье, всю дорогу наставительным тоном рассказывал своим спутникам, как важно правильно определить основную следственную версию и дело в шляпе. Крупный, краснолицый, громогласный, с копной очень густых каштановых волос, он оставлял после себя ощущение мамонта, несущегося прямо на собеседника. Он всегда во всем был уверен, отбрасывая небрежно несущественные мелочи и детали. Быстрицкая знала его год или два, и за это время ее не покидало чувство, что у Репина есть скрытая форма мании величия. Она предпочитала избегать по возможности общения с ним, но сейчас от этого некуда было деться. Мария поэтому скромненько спряталась на сиденье прямо за спиной Репина, чтобы он не смог ее увидеть, и молчала всю дорогу.