За столом обедали четверо: две девушки-горничные, Гриватта и Фелиси, которую все
звали Лиси; немного в сторонке, как бы дистанцируясь от молодости и красоты, прачка Тавала, низенькая, плотная, и сухопарая кастелянша Бомбаст, длинноносое существо с седыми кудельками вокруг вытянутого лица.
У плиты, где скворчало и булькало, в хрустком белоснежном фартуке хлопотала сама Виктория, королева кастрюль и подливок, женщина крупная, с большой грудью, круглым лицом и чёрными волосами, свитыми на затылке в блестящий крендель. Распоряжалась она на кухне с решимостью военачальника, поэтому, зная, что за неосторожно вырвавшееся ругательство можно получить по затылку половником, в столовой мужская половина персонала следила за речью особенно тщательно.
Сантэ хромает Что у неё с лапкой? покончив с тарелкой супа, поинтересовалась Фелиси. Она была хорошенькой, с золотистыми локонами, выбивающимися из-под кружевной наколки.
Гриватта и Тавала молча переглянулись.
Кое-кто не знает, обо что ему ноги почесать, съязвила кастелянша.
Виктория грохнула кастрюлей и, повернув голову, громко сказала:
А кое-кто чешет своим раздвоенным языком!
Бомбаст, поджав губы, принялась с излишним усердием собирать кусочком хлеба соус с тарелки. Её намерение между прочим упомянуть за обедом о том, что кое-кто слишком часто меняет фартуки, умерло в зародыше.
Фелиси вопросительно взглянула на Гриватту и произнесла одними губами: «Фанни?» Гриватта кивнула.
И будет совсем хорошо, если никто не станет обсуждать вчерашнее побоище, добавила Виктория. У нас тут, вообще-то, обед.
Всё понятно, сказала разочарованная Гриватта низким хрипловатым голосом. О хозяевах ни слова, о потраве молчим. Остаются новости из психбольницы. Тавала, обратилась она к сосредоточенно жующей прачке, что там твой зять рассказывает? Как его? Тмин?
Твин! Ой Такое рассказывает! Всякие страсти, польщённая вниманием, зачастила Тавала. Жуть! Не больница, а лес Ный! Оказывается, те пациенты, она понизила голос, в которых кошки вселились, а обратно не выселяются, совсем спятили Весеннее обострение Ходят, несчастные, на полусогнутых лапах Тьфу ты, на ногах! И даже умываются, как кошки. А когда хотят спариться, то мяукают и катаются по полу.
Ох, выдохнула Фелиси, приложив ладони к горящим щекам. Её синие глаза сделались совсем круглыми.
А едят как! Запрыгивают на стол и лакают из тарелки, добавила Тавала, довольная произведённым эффектом. Она поманила рукой, все наклонились к ней, вытянув шеи. Хозяйка там бывает, подолгу с ними о чём-то толкует, шёпотом добавила Тавала.
Я не глухая! Виктория шумно разбила яйцо в чашу миксера.
Вы не поверите, кого Твин там давеча видел продолжала Тавала, не в силах удержать в себе новость. Жену нашего молочника! Наконец-то её туда отправили, злюку ненормальную!
Тавала Ой! рявкнула Виктория. Остальные дружно отпрянули и принялись за еду, а Тавала втянула голову в плечи. Сейчас я кому-то такой ой устрою язык отсохнет!
Тавала с виноватым видом склонилась над тарелкой, а Виктория включила миксер.
Интересно, почему кошки в людей вселяются? спросила Фелиси, когда миксер затих.
Не в любого. Зять говорит, нужна какая-то ало аломания, выдавила из себя Тавала, косясь на повариху.
Может, аномалия?
Во-во, кажется, так.
Бомбаст нащупала и несильно сжала свой крошечный седой пучок на затылке. Так она привлекала к себе внимание, когда хотела сказать что-то важное.
А вы верьте больше. Говорят, что аломалия, а потом окажется зараза. Позаразимся все и будем по полу кататься. Мяукать, п-ф-ф, спариваясь!
Ну, тебе-то это не грозит, Анаболия, лениво заметила Гриватта, принимаясь за лимонный кекс. Катайся, не катайся
Фелиси прыснула, а Виктория за спиной у Бомбаст замахала на Гриватту руками, но не смогла удержаться и вскоре уже тряслась у плиты от беззвучного смеха.
Побагровевшая Бомбаст вскочила и покинула кухню, бросая по сторонам испепеляющие взгляды. В доме эту старую деву не любили за подозрительность и откровенную неприязнь ко всем и всему и платили ей тем же.
Виктория вытерла краем фартука выступившие слёзы и вернулась к работе, а на кухню заглянула ловисса главная над слугами, красивая женщина лет тридцати, белокожая, голубоглазая, с волнистыми тёмно-каштановыми волосами до плеч. На работе она носила узкую тёмную юбку до колен и мягкий пуловер или, как сейчас, светлую блузку, а из обуви предпочитала туфли-лодочки на низком каблуке. Звали её Длит. Она была правой рукой госпожи Монца и заправляла домом, обладая счастливой способностью ладить с людьми и в мгновение ока решать самые трудные проблемы.
Виктория вытерла краем фартука выступившие слёзы и вернулась к работе, а на кухню заглянула ловисса главная над слугами, красивая женщина лет тридцати, белокожая, голубоглазая, с волнистыми тёмно-каштановыми волосами до плеч. На работе она носила узкую тёмную юбку до колен и мягкий пуловер или, как сейчас, светлую блузку, а из обуви предпочитала туфли-лодочки на низком каблуке. Звали её Длит. Она была правой рукой госпожи Монца и заправляла домом, обладая счастливой способностью ладить с людьми и в мгновение ока решать самые трудные проблемы.
Ловисса поинтересовалась, вовремя ли будет готов ужин, и, получив от Виктории подтверждение, удалилась.
А помните, как госпожа ловисса пришла к нам осенью? спросила Тавала. Господин Куафюр, как её увидел утром, сразу увёл к себе, она села в кресло перед зеркалом, платок сняла, а у неё волосы так и сияют. Мы с Софией случайно это всё наблюдали, он же, господин Куафюр, дверь никогда плотно не закрывает, когда стрижёт
И что? спросила Гриватта.
Ну, он увидел её волосы, и его прямо перекосило. Стал перебирать прядь за прядью, медленно ощупывать, разглядывать, как он всегда делает, а потом клюнул носом в маковку и понюхал А она и говорит: подрежь немного сзади, только не клади мои волосы, то есть пряди, в свой мешок
Быстрее, Тавала, в нетерпении сказала Фелиси. Умеешь ты закрутить интригу. Что дальше?
Дальше лицо у него помертвело, и их взгляды встретились в зеркале, зловещим тоном продолжала прачка. Уставились друг на друга, как родные после долгой разлуки.
Странно. Выходит, они знакомы?
Тавала пожала плечами.
Закончила? крикнула от плиты Виктория. Или ещё про кого-то не доложила, за кем подглядывала? Предупреждаю, нервы у меня кончаются, подруга!
Тавала смущённо уткнулась в тарелку.
Я вот подумала про больных, в которых кошки вселились, преувеличенно-громко сказала Фелиси. Может, они их ели?
Нет, ну как так можно, Лиси? За столом! возмутилась повариха.
А что такого, мада? Помните деда Тухана, который в прошлом году съел свою кошку? Ему ещё соседи дом сожгли. Так вот, он же весь шерстью покрылся, и хвост у него вырос. Хотел помолодеть, а вместо этого умер страшной смертью. Мартон ездил на похороны госпожа Айлин велела от её имени плюнуть на могилу. Кощёнке-то лет двести было, я её видела, мы же на соседней улице живём. С виду невзрачная, сразу и не скажешь, что мурча, такая тощенькая, ледащая Голос у Фелиси делался всё более жалостным. Как у него рука поднялась? Как он мог?
Хватит, Лиси, оборвала её Виктория, вынимая из духовки запечённую утку. Как да как. Бесславно помер, семью опозорил, туда ему, негодяю, и дорога.
А Хранители его не наказали! Почему?
Покрылся шерстью и умер с хвостом. Куда ещё страшнее наказание?
В дверях показался заспанный Господин Миш, привлечённый упоительными ароматами, распространившимися по дому. Длинная холёная шерсть кота блестела, тугой животик
говорил о сытой жизни. Виктория руки в боки встала перед ним.
Здравствуйте! Пробудились! Неужто покушать пришли? И совесть позволяет?
Ещё не вполне проснувшийся Господин Миш сел посреди кухни и издал вялый со сна мяв неодобрительно глядя на повариху.
Гриватта, переводи! У тебя здорово получается! захлопала в ладоши Фелиси. Ну, пожалуйста! Представление! Представление!
С надменной улыбкой, Гриватта пододвинула к себе вазочку с конфетами.
За что вы его так, мада? Что ваш любимчик опять натворил?
Какой ещё любимчик? переспросила повариха, сердито глядя на кота сверху вниз. Этот обормот
Ме, сказал Господин Миш.
Не знаю таких слов, «перевела» Гриватта, жуя конфету.
сегодня ночью шатался по дому, продолжала Виктория, видать, проверял, все ли углы помечены
Мяф-мяф, мяф-мяф, мяф-мяф!
Снова мимо. Мне всего лишь не спалось.
и не нашел ничего лучше, как взгромоздиться своей тушей мне на грудь
Я думал, мне будут рады!
чтобы почесать, где чешется.
Господин Миш надрывался, оправдываясь:
Это необоримое желание меня самого застало врасплох!
Фелиси, ловившая каждое слово Гриватты, умирала со смеху. На кухню зашла Лорна, пристроилась с чашкой чая на конце стола и тоже посмеивалась, слушая перепалку Виктории с мурром.