Случай с карточным проигрышем обернулся такими последствиями, что Владимир Богданович Грибков от стыда готов был сквозь землю провалиться. Майор Савельев из 2-го батальона, к которому он обратился за советом, специально направил его в Особый отдел госохраны, чтобы не позориться перед своей, военной контрразведкой. Но грязная история всё равно дошла до нее, и теперь уже ничего нельзя было изменить.
Почему он не отверг предложение этого Юрия Евгеньевича, против которого сел тогда играть в «Дрездене»? Во-первых, чего греха таить, был сильно пьян. Именно в тот раз спиртное почему-то оказало на него тормозящее воздействие. Во-вторых, Юрий Евгеньевич был крайне учтив и обходителен: пригласил выйти покурить, когда обнаружилось, что Грибков не сможет немедленно рассчитаться с ним, убеждал не волноваться. В-третьих, этот пронырливый чёрт прозрачно намекнул на свои связи с сильными мира сего, которые, дескать, вовлечены в тайное общество.
Если же совсем честно, то боевой капитан, участник еще Второго кубанского похода9, в ту минуту попросту растерялся. Быть под огнем неприятеля, вести за собой роту, не кланяясь пулям, было для него не в диковинку. А вот играть в мутные шпионские игры, да еще когда в голове гудит, как при артиллерийской канонаде
В Особом отделе вроде бы вошли в его положение. Задача, как ее сформулировали там, представлялась легкой. Повстречаться с монархистом, не привлекая постороннего внимания, обменять конверт на расписку и сразу отбыть обратно в казарму. Всё остальное, как уверяли его сыщики, они сделают сами.
Лихого преферансиста Грибков узнал метров за двадцать. Тот прикрывал уши и щеки воротом пальто, обе руки прятал в карманах. «Замерз. В окопах не сидел, наверное», подумал капитан.
Здравствуйте, Владимир Богданович, вежливо сказал мастер карточного боя, когда дистанция между ними сократилась до двух метров.
Здравия желаю, Грибков постарался придать своему голосу некое радушие.
Принесли то, что обещали?
А вы?
За меня не беспокойтесь, пожалуйста, дал понять преферансист.
Покажите, хрипло потребовал Грибков.
Простите, но только после вас.
Повисла пауза.
«Ах ты, хлыщ салонный. Тайное общество у него. В революцию опять играете? Мало вам февраля!» капитан, чьи предки были крепостными в Нижегородской губернии, внезапно закипел ненавистью к зажравшейся аристократии. Какое-то темное чувство поднялось в нем, человеке в целом незлобивом и законопослушном, для которого служба была образом жизни, а карты что ж, карты оставались единственной мелкой слабостью.
Что он делает, наш капитан, а? Нет, ну что он делает?!
Подполковник Николаев отнял бинокль от глаз и повернулся к Ушакову.
Не понимаю
Старший агент Епифанов среагировал живо.
Господа офицеры, попрошу за мной.
План, утвержденный в Особом отделе, явно рушился. Грибков и неизвестный в пальто с поднятым воротником проговорили в общей сложности минуты полторы. При этом капитан и не подумал достать конверт, а его собеседник по-прежнему держал в карманах кисти рук. То, что произошло потом, едва не ввергло всех в ступор.
Оба, Грибков и предполагаемый заговорщик, прекратили беседу и вместе двинулись в сторону Малого Козихинского. Теперь, действительно, надо было спешить. Жандармский опыт заранее подсказал сотрудникам государственной охраны хотя бы вчерне предусмотреть разные варианты развития событий.
Конечно, к операции были привлечены не только «дворник» с Епифановым. В улицах и переулках, выходивших на Патриаршие пруды, дежурило еще по паре агентов в штатском, а около наблюдательного пункта стоял экипаж на санном ходу, с плотным кожаным верхом, который полностью скрывал седоков. Извозчики от Особого отдела также ожидали команды чуть дальше на Малой Бронной и в Большом Патриаршем переулке.
В Козихинском есть наши, бросил Епифанов, когда он и контрразведчики бежали к санному экипажу.
Повторите, что вы сказали, попросил Юрий Евгеньевич.
Я вам ничего не отдам, пока вы меня не познакомите с вашим начальником, внятно, почти по слогам повторил Грибков.
«Что у него в карманах? Нож? Револьверы? Будет стрелять прямо здесь? Это вряд ли. Скручу его, если кинется, жилистый, владеющий приемами рукопашного боя, капитан был уверен в себе. Скручу, а охрана пусть разбирается».
Хорошо. Следуйте за мной, неожиданно мирно ответил преферансист.
Хорошо. Следуйте за мной, неожиданно мирно ответил преферансист.
Словно никого и ничего не опасаясь, он направился в переулок, будучи на полшага впереди капитана. Такая покладистость изрядно удивила Грибкова. В самом деле, а что дальше? Брать этого деятеля и сдавать сыщикам? Его так и подмывало оглянуться вокруг, проверить, идут ли за ними переодетые агенты, но он твердо помнил наставление охранников: не делать этого ни в коем случае.
В Малом Козихинском, у третьего дома по правой стороне, если считать от Патриарших прудов, тихо стоял извозчик с крытыми санями. Ближайшие прохожие были от него метрах в тридцати впереди, за перекрестком.
Садитесь, Юрий Евгеньевич сделал приглашающий жест.
Его гладкое лицо с острым, как у лисы, носом, по-прежнему не выражало ни тревоги, ни удивления.
Вы первый.
Член тайного общества без возражений отодвинул полог и полез внутрь. Извозчик на козлах даже не шелохнулся.
Давайте же, изнутри позвал Юрий Евгеньевич.
Капитан почувствовал себя довольно глупо. Он чуть было не пожалел, что самовольно нарушил инструкции Особого отдела. На секунду свое поведение показалось ему ребячеством.
Владимир Богданович, вы меня боитесь, что ли?
Такого обращения Грибков стерпеть точно не мог. Придерживая полог левой рукой, он занес ногу, чтобы присоединиться к человеку из «Дрездена». В этот момент возница резко повернулся к нему лицом.
Экипаж, управляемый старшим агентом Епифановым, въехал в Малый Козихинский переулок спустя полминуты. Навстречу ему, от углового дома, сломя голову несся сотрудник «наружки», ранее рьяно изображавший прохожего пролетарской наружности.
Свернул в Большой Козихинский! крикнул он.
Сзади подскочил другой «извозчик», из Большого Патриаршего переулка.
Дуй на Малую Бронную, пусть наши гонят по ней к бульварам и потом по Тверскому. Пулей пусть летят! приказал пешему агенту подполковник Ивлев из Особого отдела.
Тот помчался, будто за ним собаки гнались.
Вы прямо по Козихинскому, живо! гаркнул подполковник Епифанову. Себя не обнаруживать!
Сам Ивлев, чей пост наблюдения до перемены обстановки был в Большом Патриаршем, велел своему человеку ехать прямо по Малому Козихинскому, а потом дворами повернуть в Богословский переулок. «Слева заходит», тут же сориентировался Ушаков, неплохо знавший центр Москвы.
Епифанов, как видно, не зря ел хлеб старшего агента. Хвост экипажа, умчавшего члена тайного общества и Грибкова, они увидели на самом углу Большого Козихинского и Большой Бронной. Тот замедлил ход, перед тем как повернуть влево. Из-под распахнувшегося полога на желтоватый утрамбованный снег неуклюже вывалился темный сверток. Или не сверток?..
Высади на углу, скомандовал Ушаков.
Он спрыгнул еще до того, как сани остановились. Припал на одно колено, нагнулся.
Перед ним лежал труп капитана Грибкова.
Глава третья
«Я его знаю»
С одного удара убили, сказал агент Особого отдела, вдвоем с напарником нагнавший группу Епифанова на обычном извозчике.
Ушаков и сам всё понял. Грибкову нанесли удар чем-то очень острым и тонким прямо в правый глаз. Человек орудовал умелый и, похоже, заблаговременно подготовившийся. Таких экспромтов не бывает.
«Эх, капитан, капитан, зачем же ты пошел с этим заговорщиком? И заговорщиком ли?» подумал контрразведчик.
Следов борьбы на одежде покойного не было. Шанс обнаружить какие-либо улики тут, кажется, отсутствовал. Да, и конверт у Грибкова, конечно, забрали.
Вызывай полицию, бросил штабс-капитан одному из агентов.
Сам, не мешкая, заскочил в экипаж и приказал извозчику гнать по Большой Бронной в сторону Тверской улицы. Второй агент-наблюдатель отправился с ним. Таиться теперь было не от кого, и они с места развили такую скорость, что Ушаков не на шутку забоялся погибнуть во цвете лет посреди освобожденной столицы. Неосторожные прохожие, спасаясь с проезжей части, крыли их не самыми теплыми словами. Настоящий извозчик тоже проорал им вслед непечатную фразу.
Расстояние до Тверской они покрыли от силы минуты за две. От стены углового дома вмиг отделился филер, оставленный Ивлевым.
Направо поехали, выдохнул он, ловко подсаживаясь к ним третьим пассажиром.
Движение на главной улице Москвы было более плотным, и пришлось чуть придержать лошадей.
Вон они, указал рукой филер на Скобелевской площади.