Хотя выделить главное произведение Ричарда Марша трудно, а популярность «Жука» еще не говорит ничего о его художественных достоинствах, все же именно в этом романе есть несколько литературных открытий, которые навсегда остались в повествовательной прозе. Прежде всего, это саспенс, известный нам из хоррора, страшного кино, ожидание чего-то кошмарного, но при этом у Ричарда Марша с понятными параметрами: если разговор зашел про холодное оружие значит, рано или поздно в ход будет пущено холодное оружие. Таким образом, если в кинематографе саспенс образуется движением камеры, загадочно выстроенным кадром, то в литературе он создается строго продуманной темой: мы знаем, где искать возможное продолжение сюжета, но тем тревожнее становится это продолжение.
Затем, в романе часто используются машинные метафоры, такие, как «нажать на тормоз» в значении «задуматься»: тогда они были в новинку, а сейчас выглядят грубоватым жаргоном. Далее подробное объяснение героями своих замыслов, чего именно они хотят, как именно стремятся провернуть дела или провести следствие: в результате каждый герой проецирует свои желания на других, и у читателя появляется чувство, что он присутствует при каких-то сговорах, и только в конце удается разобраться, был ли сговор, обменивались ли герои тайными намеками или каждый и каждая действовали сами по себе. Наконец, использование отрывочного рассказа, когда герой от волнения или испуга «еле выдавливает слова» особенно в последней части. Это одновременно очень зрелищно и очень аналитично: мы тоже пытаемся понять, что хотел сказать герой, и близимся к разгадке детектива.
Вообще Ричард Марш очень аналитический писатель: у него никогда не угрожают просто убийством, а объясняют, почему сейчас будут угрожать убийством. Такая угловатость повествования вместо какой-то общей эмоции, такая постоянная необходимость рассматривать под углом, кто что говорит и думает, вместо прямой догадки о происходящем, делает Ричарда Марша особым писателем: если сравнивать его с импрессионистами, он скорее Писсарро, чем Ренуар, а если с ар-деко, он скорее Кассандр, чем Эрте. Но именно сейчас, в эпоху новых жанровых поисков в кинематографе, стоит прочесть этот роман, после которого и старые, и новые жанровые фильмы кажутся несравненно глубже и еще интереснее.
Александр Марков, профессор РГГУ и ВлГУКнига первая. Дом с открытым окном
Удивительный рассказ Роберта ХолтаГлава 1. Снаружи
Мест нет!.. Все занято!
Он захлопнул дверь перед моим носом. Это стало последним ударом.
Весь день проскитаться в поисках работы, умолять даже о такой, чтобы полученных денег хватило хотя бы на скудную пищу, и при этом ходить и просить понапрасну казалось бедой. Но совершенно вымотаться, измучиться телом и душой, изнуриться от голода и усталости и в конце концов быть вынужденным засунуть остатки гордости куда подальше и клянчить, как нищий, бездомный бродяга, каковым я по сути являлся, приюта в ночлежке и получить от ворот поворот! было хуже. Гораздо хуже. Хуже, наверное, и быть не могло.
Я оцепенело уставился на только что захлопнувшуюся передо мной дверь. В голове не укладывалось, как подобное вообще случилось. Я совсем не ожидал, что меня примут за попрошайку; но если предположить, что я все же смог пасть настолько низко, этому отказу впустить меня в сие бесславное обиталище, этот ночлежный дом, было суждено повергнуть меня в такие глубины отчаяния, что не являлись мне в самых страшных снах.
Я стоял и размышлял о том, что делать дальше, и тут из мрака у стены ко мне склонился человек:
Что, не пущает?
Говорит, мест нет.
Значится, мест нету? Дык это ж Фулхэм тут завсегда так говорят. Лишних им тут не надоть.
Я покосился на собеседника. Голова его была опущена, руки в карманах, одет в лохмотья, голос охрип.
Иными словами, тут говорят, что мест нет, но они есть, и меня просто не желают впускать, хотя могут?
Точно, дурят тут твоего брата.
Но если места есть, разве меня не обязаны впустить?
Конечно, обязаны, и, черт побери, я б на твоем месте им спуску не дал. Ох, не дал бы!
Он разразился потоком проклятий.
Но мне-то что делать?
Как что, давай, покажи-ка им, пущай знают, что тебя на мякине не провести!
Я помешкал, но затем, следуя его совету, опять позвонил в колокольчик. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял тот же седовласый оборванец, что открывал мне в прошлый раз. Возглавляй он попечительский совет, с большим презрением обратиться ко мне ему бы не удалось.
Что, не пущает?
Говорит, мест нет.
Значится, мест нету? Дык это ж Фулхэм тут завсегда так говорят. Лишних им тут не надоть.
Я покосился на собеседника. Голова его была опущена, руки в карманах, одет в лохмотья, голос охрип.
Иными словами, тут говорят, что мест нет, но они есть, и меня просто не желают впускать, хотя могут?
Точно, дурят тут твоего брата.
Но если места есть, разве меня не обязаны впустить?
Конечно, обязаны, и, черт побери, я б на твоем месте им спуску не дал. Ох, не дал бы!
Он разразился потоком проклятий.
Но мне-то что делать?
Как что, давай, покажи-ка им, пущай знают, что тебя на мякине не провести!
Я помешкал, но затем, следуя его совету, опять позвонил в колокольчик. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял тот же седовласый оборванец, что открывал мне в прошлый раз. Возглавляй он попечительский совет, с большим презрением обратиться ко мне ему бы не удалось.
Что, опять ты здесь! Чего это ты тут удумал? Вообразил, что у меня и дел иных нет, как тебе подобных привечать?
Я хочу, чтоб меня впустили!
А вот и не впустят!
Мне нужен кто-нибудь из начальства.
А я разве ж не из него?
Мне нужен кто-то поглавнее позовите управляющего.
А вот и не позову!
Он быстро потянул на себя дверь, но я, приготовившись к подобному маневру, успел подставить ногу, чтобы он не смог закрыться изнутри. Я вновь обратился к нему:
Вы уверены, что в приюте нет мест?
Уже два часа как нет!
И как же мне быть?
А мне почем знать, как тебе быть!
Где здесь ближайший работный дом?
В Кенсингтоне.
Говоря это, он внезапно распахнул дверь, высунул руку и столкнул меня с крыльца. Не успел я опомниться, как дверь захлопнулась. Человек в лохмотьях продолжал угрюмо наблюдать за происходящим. Вскоре он заговорил:
Чудный малый, не находишь?
Да он же просто один из бедняков, разве есть у него право тут распоряжаться?
Скажу тебе, кое-кто из энтих бедных похужее всякого служаки будет, ох уж похужее! Думают, что энто ихний собственный дом, черт побери, точно! Да уж, в славном мире мы живем!
Он замолчал. Я все мешкал. Какое-то время в воздухе носился запах дождя. И вот закапало пошла мелкая, но частая морось. Именно ее не хватало, чтобы чаша моего терпения переполнилась. Мой товарищ смотрел на меня с угрюмым любопытством.
Неужто совсем деньжат нету?
Ни фартинга.
Частенько так попадаешь?
В первый раз пришел в ночлежку но, кажется, и сюда теперь не впустят.
Я так и понял, что ты из новеньких Делать-то что станешь?
До Кенсингтона далеко?
До работного-то дома?.. Мили три, но на твоем месте я б потопал в Святого Георгия.
Он где?
На Фулхэм-роуд. В Кенсингтоне заведение маленькое, но неплохое, вот оно и битком, стоит только дверь раскрыть; в Святом Георгии тебе скорей подфартит.
Он умолк. Я размышлял над его словами, не чувствуя ни малейшего желания идти ни в первый приют, ни во второй. Вдруг он заговорил снова:
Я из Рединга притопал нынче на своих на двоих! И всю дорогу я о том, как в Хаммерсмите заночую, думал да вот так я дотуда и не дошел! Край у нас да славный, да уж, притопить бы всех его обитателей в море, черт побери, точно! Я теперь отсель ни шагу иль меня в Хаммерсмите кладите в постелю, иль была не была.
И что вы намерены делать? У вас что, деньги есть?
Деньги?.. Боже правый!.. Неужто похоже, что есть? Неужто ты энто из разговора смекнул?! Да последние полгода карман пуст, разве что медяк изредка звякнет.
И как вы тогда собираетесь устроиться на ночлег?
Как собираюсь?.. А вот как. Он взял в обе руки по камню. Тот, что в левой, он швырнул в стеклянное окошко над дверью приюта. Камень влетел внутрь и разбил там лампу. Вот как я заполучу постелю.
Дверь поспешно отворили. Опять появился седой оборванец. Вперившись в темноту, он заорал:
Кто это сделал?
Папаш, энто я; могу повторить, ежели хочешь глянуть, как оно вышло. Вмиг глазки раскроются.
Он не стал дожидаться, пока седовласый опомнится, и швырнул камень правой рукой в другое стекло. Я понял, что пора мне уходить. Даже попав в столь плачевное положение, я не был готов платить за ночлег ту цену, которой его зарабатывал он.
Стоило мне отойти, как на месте происшествия появились два или три человека, к которым мужчина в лохмотьях обратился с такой искренностью, что дальше уже и некуда. Я улизнул незамеченным. И когда отошел, почти пожалел, что не попытал судьбу с храбрым бродяжкой и не разбил другое окно. Колени мои, правда, подогнулись не раз и не два, когда я чуть было не вернулся совершить подвиг, которого избегал.