Пожелания? вздёргиваю бровь. Да, я бы не отказался от нормального обеда.
Обеда? она всё ещё в очках, но мне кажется, что там, под стёклами, её глаза округляются.
А что? С этим какие-то проблемы?
Она закусывает чётко очерченную губу и косится на недешёвые часики на запястье.
Нет. Никаких проблем. Но я раньше не бывала в этих краях и понятия не имею, где здесь можно нормально поесть.
Да вон, вроде нормальное заведение.
Шутите? Это же придорожная забегаловка.
Мне доводилось есть в местах и похуже. Неожиданно накатывает усталость. Я снова жму на кнопку и, когда стекло опускается, командую: Остановите у ресторана.
Краем глаза замечаю, как она кивает. От этого волосы падают ей на грудь, будто лаская. Я стискиваю зубы. То, что ей приходится давать добро на каждую мою просьбу, бесит. Да всё бесит по факту. Я думал, что будет легче.
Выходить в жару нет никакого желания. Но жрать реально хочется так, что начинает подташнивать. Тормозим прямо под огромной деревяной вывеской «У Мыколы». Хлопают дверцы. Аромат борща сбивает с ног, стоит только выйти из тачки. Я иду на него, как бурундук Рокки из древнего Диснеевского мультика на сы-ы-ыр-р-р. В какой-то момент забываю даже о своей спутнице. О хороших манерах вспоминаю, лишь когда пальцы касаются прохладной ручки двери, ведущей внутрь. Пропускаю Евгению Александровну вперёд. Не знаю, что пахнет лучше. Или кто
Девочка-официантка выбегает из-за стойки, радостно сверкая глазами, но её улыбка в значительной мере блекнет при виде меня. Может быть, она гадает, что связывает такую женщину и такого мужчину. Остаётся лишь плотней сжимать зубы, чтобы её не одернуть. Ее любопытство понятно. Мы же в провинции.
Нам бы столик у окна. И два меню.
Да, конечно.
Два заламинированных листа, что спустя минуту ложатся на аутентичный рушник, покрывающий тяжелый деревяный стол, меню назвать можно если только с натяжкой.
Мне борщ со сметаной, нарезку, жаркое А компот с чем?
Со свежими ягодами.
Давайте. И водки, заключаю, откладывая меню в сторону.
Сколько водки-то? вздыхает девица.
Графин.
Хлеб нужен? Пампушки? У нас вкусные, с чесноком и зеленью.
Обязательно, включается в диалог Евгения. Штук шесть, да? это ко мне. Я тоже буду борщ. А холодец у вас настоящий?
Самый что ни есть.
Тогда холодец с хреном.
Чёрт. Ей удаётся меня удивить. Смотрю на Евгению Александровну чуть дольше, чем это следовало, и вдруг натыкаюсь на такой же изучающий взгляд усевшихся чуть поодаль от нас охранников.
А фамилия, Евгения Александровна, у тебя есть?
Наверное, до неё доходит, что сидеть в помещении в солнцезащитных очках не самая лучшая идея. Она не спеша их снимает и, не глядя на меня, отвечает:
Конечно. Воскресенская.
И вот, наконец, она поворачивается и Наверное, она и носит очки, потому как знает, насколько отталкивающим её взгляд кажется окружающим. Под ним вмиг становится неуютно, как под рентгеном. Обычно так смотрят понравившееся кино, но никак не на человека. Да и вообще они какие-то ненормально большие. Её глаза Подавив в себе желание отвернуться, бросаю:
Воскресенская? Дочь самого Александра Николаевича?
Александр Николаевич мой отчим.
Вот как? Тогда почему вы сами не возглавили этот проект?
Потому что это слишком ответственное поручение.
Неужто кто-то сомневается в вашей компетентности?
Евгения крутит в руках солонку.
Всё дело в возрасте. Считается, что я для этого слишком молода.
Так-так, похоже, моя новоявленная заместительница намекает на мой возраст? Весело.
Приносят еду. Рублю борщец и исподтишка за ней наблюдаю. То, что она берёт ложку и начинает есть, становится для меня полной неожиданностью. Думал, побрезгует. Наливаю водку себе и, подумав, ей.
Ну, за родителей?
Тоже думал не станет пить А она, чуть помедитировав над рюмкой, лихо опрокинула горькую вслед за мной.
За родителей. Кстати! щёлкает длинными пальцами. Я же совсем забыла. Меня просили передать вам телефон. Вдруг вы захотите связаться Я резко вскидываю взгляд, мол, осторожно! Евгения кусает щёку и скомкано заканчивает: Ну, я не знаю. С кем-нибудь захотите. С родителями, если те живы, или с друзьями. Вот, сейчас открывает сумочку, достает последней модели айфон.
Я медлю перед тем, как протянуть за ним руку. Ловлю на себе очередной любопытный взгляд официантки. Даже интересно, что она обо мне подумала. Что я жигало, который зачем-то примерил на себя роль бомжа? Губы кривятся в ироничной улыбке. Привстаю, подаваясь бёдрами вперёд, и засовываю телефон в карман джинсов. Может, я выдаю желаемое за действительное, но в процессе этой возни мне кажется, будто взгляд помощницы на секунду задерживается на бугре в моем паху. Наши глаза встречаются, и я понимаю, что ошибся. Она выглядит абсолютно равнодушно. С таким же успехом меня могло здесь и не быть.
Я медлю перед тем, как протянуть за ним руку. Ловлю на себе очередной любопытный взгляд официантки. Даже интересно, что она обо мне подумала. Что я жигало, который зачем-то примерил на себя роль бомжа? Губы кривятся в ироничной улыбке. Привстаю, подаваясь бёдрами вперёд, и засовываю телефон в карман джинсов. Может, я выдаю желаемое за действительное, но в процессе этой возни мне кажется, будто взгляд помощницы на секунду задерживается на бугре в моем паху. Наши глаза встречаются, и я понимаю, что ошибся. Она выглядит абсолютно равнодушно. С таким же успехом меня могло здесь и не быть.
Телефон это хорошо. Но я хотел бы увидеться с матерью лично.
Боюсь, сейчас это невозможно.
Кто это решает? Я хочу поговорить с ним.
Нет, я не думал, что меня так спокойно отпустят в другую страну, но Я у матери единственный, очень поздний ребёнок. Сколько лет жизни ей стоила моя отсидка я даже думать не хочу. Кажется, её голос становится всё слабее день ото дня. Я почти уверен, что если не потороплюсь опоздаю, и это меня грызёт, пожалуй, больше всего другого.
Сергей Зурабович, давайте мы сейчас отложим этот вопрос и сосредоточимся на деле. Если оно сдвинется с мёртвой точки, можно будет о чём-то говорить, а пока
А пока скажи спасибо, что тебя выпустили.
Будь оно всё проклято! Наливаю себе ещё и махом осушаю рюмку. У Евгении пиликает телефон, она косится на экран и на миг её губ касается нежная такая нежная улыбка.
Что ты заканчивала? Где набиралась опыта? резко интересуюсь я. Евгения вскидывает равнодушный взгляд и ровным тоном оглашает, так сказать, весь список. Список впечатляет.
И знаете, я ведь даже в вашем офисе успела отметиться, неожиданно замечает она в конце. Я сильней сжимаю в руках приборы. В зоне нож нам, естественно, не полагался, и прямо сейчас в руке он ощущается абсолютно чужеродным предметом.
Каким же образом?
Я у вас стажировалась.
Правда?
Целых три месяца.
Не помню, отрезаю я и тянусь за графином, чтобы выплеснуть в рюмку остатки. Пью. Водка уходит, словно в пустую землю.
Неудивительно. С вами работала большая команда профессионалов. А меня допускали разве что к ксероксу.
Неужто для дочери самого Воскресенского у меня не нашлось стоящей работы?
Не-а. Но я не в обиде. На деле протекция отца мне лишь всегда вредила. Евгения отставила в сторону тарелку с недоеденным холодцом. Вы всё, Сергей Зурабович? Времени у нас не так много.
Куда-то спешишь?
Да. Меня дома ждут.
Глава 3
ЕвгенияЯ упоминаю о своей стажировке в офисе Горозии не случайно. Мой отчим в курсе, что я начинала именно там. В конце концов, он сам меня туда и пристроил. Если ему передадут точнее, когда ему передадут, о чём мы говорили с Сергеем Зурабовичем, отец наверняка задастся вопросом, почему я не упомянула об этом факте в нашем разговоре, когда оно само собой напрашивалось. Так что, да. Всё неспроста. Что ж ты волком на меня смотришь? Я, чёрт его дери, не дурочка. И отдаю отчёт тому, что делаю, что говорю Я каждый свой шаг, взгляд, каждое своё слово держу под контролем. Неужто тебе непонятно?
Ах да. У меня же еще ваша карта, отмираю я и снова ныряю в сумочку.
Какая карта?
Зарплатная, усмехаюсь. Здесь ваш аванс.
Лучше бы мои счета разблокировали, ворчит Горозия, подслеповато щурясь.
Не всё сразу, Сергей Зурабович. Поверьте, здесь достаточно средств на то, чтобы эм как-то обжиться.
Горозия хмыкает. Жестом подзывает официантку и велит ей принести счёт. Платит сам, остановив мой порыв разделить счёт поровну злым взглядом. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.
У кафе нас поджидает несколько журналюг. Этого стоило ожидать. Уж больно у нас приметные машинки. Вспышка камеры слепит прежде, чем охранники оттесняют особенно настырных. Я поворачиваюсь к Горозии, злость которого чувствую так, будто она материальна. Внешне же он остается спокойным.
Возможно, зря мы вышли, признаю с досадой, когда мы с ним располагаемся в салоне «Мерседеса».
Что ж теперь не есть? цедит он.
Наверное, это дико сложно зная, что ты ни в чём не виноват, зная, что тебя просто сделали козлом отпущения, терпеть такое. Впрочем, пойми тут, как ему, пробейся через эту стену Хрен ведь получится.
Остаток дороги проходит, считай, в тишине. Выпитая водка вкупе с дикой усталостью и нечеловеческим напряжением, в котором я живу вот уже несколько месяцев, наливает веки тяжестью. Находясь на грани яви и сна я, тем не менее, очень остро ощущаю его присутствие. Наши руки лежат совсем рядом. Стоит чуть пошевелить пальцами и я смогу убедиться, так ли груба его кожа, как кажется. Но, конечно же, ничего подобного я не делаю.