Творчество и потенциал. Выпуск 2 - Альманах 2 стр.

Ладонь я удлиню, чтоб мир обнять,
Зло уничтожить чтоб, добро оставить,
Чтоб вовремя успеть на мир нажать:
Из сердца выжить смерть и жизнь восславить

Чтоб выдавить из глаз детей след слёз,
Улыбку кистью нанизать в них мило,
Чтоб воин славу Родине привёз
И честность в мире бы восстановилась
Чтоб вечность синий цвет лишь обрела,
Чтоб мой народ доволен был от мести,
Ладонь я протяну, чтоб мгла ушла
И стала жизнь естественною песней

Пусть тьма останется в ладонях лишь,
Чтобы ладонь раскрылась солнцем встречным
И радугой б разлилась Неба высь,
Чтоб все заботы взять на свои плечи

Чтобы в ладонях сжать все знаки войн,
Чтоб атом нам служил, неся нам счастье,
Дать людям свет, чтоб смеха был лишь звон,
Чтобы добро превозмогло ненастье

Чтоб раздавить в ладонях кровь войны,
Чтобы раскрыть ладонь лишь для причастья,
Чтоб из ладоней, как из глубины,
Вспорхнули Фениксом Любовь и Страсти

Ворчала спозаранку Зависть:
«Неудачная жизнь, скверна».
По соседству жила с ней Радость,
Словно солнце была ясна.
И зудила Зависть до ночи 
Всё не эдак ей и не так,
Ну а Радость с любимым вечер
Коротала, и грел очаг.
«Мало денег,  ворчала Зависть, 
И коттедж мой не так хорош».
А в избушке, что рядом, Радость
Танцевала. Тучи и дождь
Пронеслись. Зависть вслед кричала:
«Что за день: всюду лужи, грязь!»
Радость видела свет, ликовала:
Прошла засуха, ожил вязь
Подо окном, что раскинул ветви,
И что день так хорош собой!
А у Зависти ком трагедий,
Раз соседка счастлива. Сбой
В домыслах и накатом злоба,
Во всём видится ей подвох,
Предсказания гороскопа
Не сбылись, пользы нет от звёзд.
Ищет Зависть счастье по свету,
Не поймёт, почему не везёт,
Всех готова призвать к ответу,
Словно уж по земле ползёт.
Ну а Радость с годами крылья
Обретает подвластна высь,
И любое ненастье бессильно,
Счастье рядом лишь оглянись!

Полночь. Солнце катится по небу.
Ночь белёсая летом, без сна.
Облака белогривые. Небыль.
Север пишет пейзаж. Тишина
Распростёрлась. Туман золотистый
Спеленал и баюкает лес.
И скользит над землёю душистый
Аромат трав духмяных. Чудес
Полон мир. Волны бьются о пристань,
Верно ждущей прихода судов.
В книге жизни ещё день пролистан
И к рождению новый готов.

Небо в серых облаках
С вечера.
Хмур июнь, и на плечах
С севера
Ветер холод в лето внёс.
В воздухе
Привкус соли, запах гроз.
В шорохе
Трав, деревьев чаек крик
Над волной.
Море Белое, стон-всхлип,
Не покой.
В скалы бьётся и урчит,
Дыбится.
Что-то солнце не спешит
Свидеться.
А черёмуха цветёт,
Радует.
Платье белое наряд,
Ладное.
Не боится холодов 
Стойкая.
Пусть июнь хмур и суров 
Кроткая.
Мил ей север, влюблена 
Верная.
Белокипенна, скромна 
Нежная.

Если двери вдруг не открыли,
Я не стану биться в окно,
Развернусь и расправлю крылья,
Что грустить, видно суждено.

Не мои, значит, были люди,
На прощанье махну крылом.
Жизнь расставит всё и рассудит,
Но не сразу, а лишь потом.

Ни к чему шириной в три пальца
Мне на сердце ещё рубец,
Судьбоносный узор на пяльцах
Вышивает ангел-творец,

И ложатся годы стежками,
Наши мысли, радость и боль 
Всё вплетается. Узелками 
Если сыплют на раны соль.

До чего же под облаками
Легче дышится! Нет преград.
И хрустальный воздух глотками
С наслажденьем пью. И возврат

Невозможен. Всё канет в Лету,
Но оставишь в поле зерно 
Вновь ростки потянутся к свету,
Выткав новое полотно.

Слов нет, лишь удивленье и печаль,
Что так безумны люди, раз враждуют,
И для кого-то смысл война. Свеча
О павших слёзы льёт. А злость лютует.

Откуда столько каменных сердец
На матушке-земле вдруг расплодилось?
В безумстве, словно дьявола гонец,
Вражда когтями острыми вцепилась.

Оскал свирепый обнажил нацизм,
Не ведая о совести и чести,
Лишь пестуя свой чёрствый эгоизм,
Разносит по земле он метки смерти.

Когда-то были и они детьми,
Не чужды были им добро и ласка,
Но почему же стали нелюдьми,
Чудовищные нацепили маски.

Опомнитесь, земля у всех одна!
Всем места хватит на большой планете!
И не должна на троне быть война:
Перед детьми за мир мы все в ответе!

Луна танцует над площадкой пьяной,
Где тормоза срывает рок-н-ролл,
А здесь, за дверью узкой и стеклянной,
Показывают взрослое кино.

Вот покупают хилые букеты,
Мороженое в конусном рожке,
И парни, как заправские поэты,
Стихи читают в модном пиджаке.

Сквозь огоньки, бегущие по кругу,
Усталый глаз таращит циферблат,
И музыка гремит на всю округу
Весёлостью с романтикой не в лад.

И пахнет воздух табаком и пивом,
Духами, потом, срезанной травой,
И даже звёзды прыгают счастливо
Над бешено кружащей головой.

Отобрали у кота синицу 
Не смогла синица улететь.
Жалко было эту чудо-птицу,
Кот решил её, наверно, съесть.

Дети голосили и носились,
Кот поддался папе и сбежал,
Крылышки у птахи опустились,
Клюв на пальце семечкой лежал.

«Папа, папа,  говорили дети, 
Улетит синица? Оживёт?
Все игрушки, те, что есть на свете,
Мы б отдали, чтоб спасти её!»

Чёрная головка неподвижна,
Пёрышки дрожат на сквозняке.
Папа говорит: «По сказкам в книжках,
Оживёт»,  и с ней ушёл в руке.

Вырыл ямку, спрятал птичье тело
И вернулся, встреченный под смех:
«Папа, папа, птичка улетела,
Видели за яблоню, наверх!»

Колокольный звон летит на небеси, 
Гусляры-то разгулялись по Руси,
Да по весям, да по разным городам,
Разрезвились, разыгрались тут и там.

Уж не знают звонари, как им и быть,
Гусляров-то наконец угомонить.
Зазвенели по Руси колокола
Так, что спать страна уж больше не могла!

И от звонницы Московского Кремля
Просыпается казанская земля,
Недоволен непроспавшийся дракон,
Крылья волоком,  на свет выходит он.

Как он рыкнет, как он рявкнет, будто гром,
Что и пламя, и дымит со всех сторон.
Не заглушит рёв драконий муэдзин,
Весь исстрясся Саф Гирей и иже с ним.

«Уж сломаем гусли русским гуслярам,
Головешкам стать и гуслям, и рукам,
Поднимайся-ка, аллаховая рать,
Дерзких русичей с лица земли убрать».

Хмурит брови царь, не выспавшись с утра,
Разбудили так не жди теперь добра.
«Уж не гости ль к нам в Москву в такую рань?
Не пойти ль утихомирить нам Казань?»

Ох и долго будут гусляры играть,
Да Ивана-Государя прославлять.
Уж и дышится, и пашется легко,
Царю-батюшке поклон шлём далеко.

В честь Ивана да по всей Руси трезвон:
Кос рязанских лязг, травы будящих сон,
Соловьями Кострома вся голосит,
Вологодчина коклюшками звенит.

Стёкла окон в ледяном узоре,
Мёрзнет у художника рука.
На картине северное море,
И над синим морем облака.

До утра от холода не спится,
Льдинки в самоварном животе.
А душа художника стремится
К юности прошедшей и мечте.

В безграничном солнечном просторе
Так лазурна голубая высь!
Парусник-судьба, носимый морем,
Белый парус словно чистый лист.

Парусник, волнами уносимый,
Пасынок погоды и людей,
Оставляет сзади берег зимний
И летящих белых лебедей.

Словно накрахмаленные, свежи,
В голубых купаясь небесах,
Лебеди, как символы надежды,
Улетают прямо на глазах.

Разве можно в холоде согреться,
Северный морской рисуя край?
Но теплеет творческое сердце,
Греет память, как горячий чай.

За окном заря встаёт горою,
Солнце брызжет струйкой золотой.
И, борясь со скукой городскою,
Вспоминает автор холст пустой.

Белый холст, обняв мольберт треножный
Лебединой верностью навек,
Был на север юности похожий,
Чистый, словно совесть или снег.