Кого? нахмурился Тимур. И какая нам с того выгода?
Это ханский тугчи[16], повелитель. В нужный момент он бросится назад, и ордынцы примут это за сигнал к отходу. Они побегут, а врага всегда легче нагонять, чем встречать лицом к лицу.
Тимур недовольно засопел, но спустя мгновение хмурая складка на лбу разгладилась. Он и сам не раз применял хитрые уловки, когда брал неприступные города и вступал в тяжёлые битвы. Разве сейчас не такой момент, и Тохтамыш не опасен, не равен ему, эмиру Тимуру, по воинским силам? Почему бы не согласиться с предложением ордынского перебежчика? Если он спешит погубить своего бывшего господина столь бесчестным способом, стоит ли ему мешать? И он дал знак Тимур-Кутлугу.
Утром оба войска встали друг против друга. Взревели карнаи, словно диковинные животные вскинули длинные тонкие шеи высоко в небо. Карнаи дали сигнал к началу битвы, их призыв недолго отдавался в ушах воинов, всё перекрыл нарастающий гул сотен тысяч сдвинувшихся с места ног, лошадиных копыт и яростного вопля, вырвавшегося из людских глоток. Они пошли в бой, воодушевлённые речами своих командующих, пошли, чтобы схлестнуться в смертельном водовороте и убивать, резать, колоть, рвать на части противника. Не было в этот момент в их душах ничего, кроме ненависти и желания победить.
Ордынцы, уверенные в своём превосходстве, бросились на врага первыми. В тыл правого кула, которым командовал хаджи Сейфаддин, зашла конница эмира Исабека. Мангыты бесстрашно рубили туранских воинов, напирали и теснили их. Вскоре раздались победные крики и на левом фланге, там противника атаковали быстрокрылые тысячи солтана Джеляльуддина.
Эмир Тимур получал тревожные сообщения: его багатуры опасались быть окружёнными, связь между ними нарушилась, а у Тохтамыша центр и оба крыла войска сохранялись в полной боевой готовности. Казалось, до победы хана оставалось совсем немного, ордынцы повсюду опережали врага. Только в одно мгновение что-то сломалось в стремительной атаке, словно сорвалась натянутая тетива, а стрела осталась в руке охотника. Поначалу никто и не понял, отчего державшие превосходство воины Тохтамыша стали отступать. А случилось предательство, задуманное Тимур-Кутлугом, подкупленный ханский тугчи посреди бурлящего воинского потока вдруг отступил, а после и вовсе уронил бунчук повелителя. Во всех битвах это был знак к отступлению, признак поражения, либо гибели предводителя. И ордынцы, обманутые этой видимостью внезапного несчастья, заколебались, отовсюду слышались противоречивые команды, чьи-то отряды не выдержали, кинулись бежать, обнажая центр. Замешательство стоило дорого, тумены эмира Тимура не терялись, они бросились вперёд и перехватили инициативу. Теперь уже воины Турана принялись рубить, сечь и наступать.
До повелителя Орды не сразу донесли о переломе в битве, первым весть сообщил гонец от Джеляльуддина. Конь под всадником горячился, грыз удила, приседал, словно спешил назад в толчею из человеческих и лошадиных тел. Едва удерживая скакуна, гонец торопливо выкрикнул:
Измена, великий хан! Князь Тегин бежал, и царевич Бекбулат увёл своих воинов! Джихангир Тимур наступает
Тохтамыш очнулся уже за рекой, лес скрыл повелителя от чужих глаз. Порывы сильного ветра гнули верхушки вековых деревьев, и они тяжко клонились и стонали, словно оплакивали погибших. Половина огромного ханского войска полегла в этой битве, пала жертвой бесчестного предательства. Остальные рассеялись как дым, разбежались по степи, попрятались по урманам, которые уже встречались в этих местах. С трудом сойдя с коня, Тохтамыш опустился у воды. Лесной ручей петлял среди деревьев, окунался в овраги и вновь вырывался на просторы полян, он был свободен, как ветер, и волен бежать, где ему вздумается. А куда было теперь идти правителю, который ещё утром владел огромным улусом и землями на сотни фарсахов[17] пути? Ему, повелителю, потерявшему своих подданных, негде было преклонить голову.
Тохтамыш провёл рукой по лицу, на лбу и щеках коркой застыла грязь и чужая кровь. Он помнил, как рубил саблей, отчаянно пробивался из окружения. Рядом падали нукеры охраны; они подставляли собственные тела под стрелы и копья противника, защищая своего господина. В ушах до сих пор стоял многотысячный гул сражения: вопли безысходности, крики ярости, предсмертные стоны, хрипы и ужасающий лязг скрещивающегося железа. Хан не помнил, как остался один, как переплыл реку, держась за гриву коня, и после мчался, пришпоривая скакуна, к темневшей вдали кромке леса. Даже, когда оказался в лесу, не остановился, пока ветви не исхлестали лицо и не заставили очнуться.
Тохтамыш с головой окунулся в воду ручья, жадно пил, хватая пересохшим ртом ледяную прозрачную воду. Показалось в тот миг, что не пил ничего вкусней, у этой воды был особый вкус вкус жизни. Хан поднялся, отёр мокрое лицо рукавом казакина, стащил сдавливавшую грудь кольчугу. Он вскинул голову навстречу гулявшему ветру и крикнул громко, грозя тому далёкому, кто праздновал сейчас победу:
Я жив, а значит, ничего не кончилось! Ты слышишь, Хромец?! Хан Тохтамыш ещё скажет своё слово! Потомок великого Чингисхана всегда будет превыше тебя!
Его срывающийся голос вознёсся к вершинам деревьев и затерялся там, не принеся назад ни эха, ни отголоска.
Глава 3
По стойбищам ногайцев сновали посланцы в красных шапках, отороченных мехом огненной лисицы. Гонцов узнавали все, они прибывали от самого эмира Тимура, зазывали людей за собой, на богатые земли Сыр-Дарьи.
Наш великий эмир, завоеватель Вселенной, Тимур Гурган мечом взял земли Тохтамыша. Ныне со всеми улусами, пастбищами и скотом вы принадлежите Мавераннахру. Ступайте туда, куда прикажет ваш новый повелитель!
Кочевники переглядывались с недоумением. Лето вступало в самую сочную пору, травы выросли по пояс раздолье для табунов и скота. Куда их звали нукеры Тимура? Что они должны были искать в чужих землях?
Но только покидали кочевье посланцы джихангира, как приезжали свои нукеры Идегея. Эти говорили слова противоположные, уже от имени эмира из рода Ак-мангыт:
Говорю я, Идегей, вам, мои сородичи, племена левого крыла Великой Орды. Настали чёрные времена, смуты и беды ожидают нас. Приказывает вам великий эмир Тимур идти в его земли, но не слушайтесь. Как придёте к Самарканду, повелитель рассеет вас, словно речной песок, и род простится с родом, а отец с сыном. Но и остаться на своих пастбищах вам нельзя, ослушников карают жестоко! Повинуйтесь мне, кочевые племена: берите своих жён, детей, скот и юрты и идите в дальние степи, не оставаясь на одном привале более двух дней, ибо слуги Тимура нагонят вас. А когда придёте туда, куда укажут мои люди, становитесь кочевьем. То будет ваша новая земля, и туда приду я, и под моей защитой вы окажетесь в безопасности. Такое моё слово! Так повелевает ваш эмир Идегей!
Мангыту покинуть благоденствующего Тимура Гургана оказалось легко. Грозный воитель упивался плодами победы и забыл о своей извечной подозрительности. Когда Идегей смиренно попросил отпустить его к родичам, дабы лично привести их под сень власти нового повелителя, джихангир дал своё благосклонное разрешение. Вереница возов с богатой добычей, сопровождаемая тысячами воинов, потянулась от стана правителя Мавераннахра, Идегей спешил уйти с места стоянки Тимура, с острова Уртюбе. А туранцы отдыхали, собирались с силами перед возвращением на родину, но военачальники, разгорячённые недавней победой, звали великого эмира на штурм Хаджитархана, к стремительному набегу на Сарай ал-Джадид. Сейчас эти города остались без защиты. Богатые и обширные они манили к себе жадных до наживы вельмож. Но Тимур не желал испытывать судьбу, он и так считал Улус покорённым. Государство с огромными территориями и неисчислимыми людскими ордами, будто рука избалованной, но подчинившейся ему красавицы, легло на его ладонь, скрюченную старостью и былыми ранами. Зачем рушить цветущие города, которые и так пали к ногам, неразумно и расточительно уничтожать собственные ценности. Помнилось, что и войско его понесло большие потери, он оставил на поле сражения восемнадцать могил темников, ни к чему подвергать багатуров новым испытаниям. Но, а если кому-то не терпится, никак не сидится среди пиров и целых гор с захваченным добром, то
Вам мало битв и сражений, недостаточно добычи? спросил он у военачальников. Так ступайте на земли вассалов Тохтамыша и возьмите с них всё, что вам причитается.
Как только были произнесены заветные слова повелителя, отряды бросились грабить окрестности и улусы, раскиданные по обе стороны могучей реки. Первыми их грабительским набегам подверглись булгары и мокша. Воины великого эмира вернулись в лагерь, сгибаясь под тяжестью добычи. Лошадей, верблюдов, баранов и быков было так много, что победители не знали, как угнать столь бесчисленные стада и табуны в Мавераннахр. Как водится, в лагере объявились перекупщики, которые всегда отличались отменным чутьём на наживу. Они за бесценок скупали невольников, скот и прочее добро. Воины легко прощались с добычей, монеты, чей звон тешил слух, везти было куда легче, чем гнать людей и табуны.