Бранд был суровым, но справедливым, человеком иногда чересчур жестким и до слепоты самоуверенным, хотя ошибался он крайне редко, надо признать. Окажись в его владениях, любой бы заметил, что Дарри скорее формально оставался хозяином дома. На самом деле хозяйничал и всем заправлял Бранд. Если спросить в деревне кого-нибудь: «Расскажите-ка мне о Бранде, кто таков?» То каждый, почесав затылок, постарался бы подобрать слова, но в итоге запнувшись пришел бы к одному выводу: «Знаете, он он хозяин! Вот да! И ничего лишнего!» Это точно, ведь Бранда избирали даже в качестве лагмана12 и не единожды, потому что тот, кто умеет соблюдать порядок дома, тот соблюдет его и на суде. Однажды Сальбьёрг, его супруга, пожаловалась своим родителям, что в последнее время он часто на нее стал покрикивать, а было раз, что семейная ссора чуть не дошла до рукоприкладства. Родители имели полное право, согласно закону, вернуть дочь в свою семью, расторгнув брак или на худой конец пригрозить Бранду, но ни того, ни другого они не сделали, а лишь наставили дочь свою на послушание. Вот насколько почтенно они относились к Бранду. Делал он все хорошо и правильно, но эти черты имели и другую сторону. Дело было вот в чем: в его понимании семья являлась лишь неотъемлемой частью хозяйства, то бишь супруга нужна для трех вещей: рожать детей, хранить ключи от дома и снова рожать детей. А дети, как и принято, были самым действенным средством по сохранению и, главное, умножению имущества. «Чего б там не мусолили наши предки про накопление удачи, про славу, подвиги, обычно размышлял Бранд, все это так или иначе связано с богатством. Тут все просто. Серебро-золото имеешь значит выживешь, а остальное само как-нибудь приложится». Он настолько зациклился на хозяйстве, что вся его правильность и самоуверенность, которыми так дорожили окружающие, со временем переросли в твердолобое самодурство.
Бранд произнес первое слово в память о Дарри Добром:
Когда у моего отца работа не задавалась, он злился, проклиная все на свете, бросал молот и уходил один в лес пить пиво, а, подобрев, возвращался, и тогда у него все получалось, даже лучше, чем он рассчитывал.
Все заулыбались и по-доброму засмеялись: «Вот какова магия пива!» Потом Бранд передал слово своей супруге.
Сальбьёрг была крепкой и здоровой женщиной, очень доброй, при необходимости твердой, но главное, очень заботливой, ну мечта. Не смотря на трудности в отношениях с мужем, поистине она очень его любила, и лишь она могла усмирить его нрав. Но о ее характере трудно было что-то сказать, поскольку, если женщину видят исключительно в качестве матери, то ей приходится отбросить всю свою многогранность и довольствоваться данной ролью, ведь только в этом случае к ней будут относиться уважительно. Она родила трех здоровых сыновей и красивую дочку. Несмотря на свой почтенный возраст, она могла бы при желании родить хоть целую дружину, но с тех пор, как двое старших сыновей погибли, она стала бояться этого дела. С той поры Сальбьёрг подурнела, заметно располнела, а глаза остались печальными, кроме того, она стала скованно себя вести в постели, отчего Бранд к ней охладел.
Сальбьёрг продолжила:
Раньше Дарри с каждого похода привозил для своей супруги разные украшения, он отдавал ей самые дорогие вещи, именно те, за которые можно было бы получить огромную выручку в Хедебю. Когда она умерла, он долго не мог с этим смириться, но позже он продолжил свою традицию, привозя заморские подарки для меня.
Сальбьёрг тепло улыбнулась, сохранив вечную грусть своих глаз. Ей не удалось сдержать подступившие слезы, хотя и не ей одной
Пока она говорила, Хродмар тоже прослезился, и Бранд, поджав губы, грубо ткнул его, процедив: «Твой дед еще не успел постучать во врата Асгарда, а его грудь уже в твоих соплях!» Несколько человек украдкой посматривали за тем, как Бранд воспитывал двадцатилетнего сына, и прибой стыда накатил по спине Хродмара. Ему невыносимо захотелось уйти. Вместо сына Бранд передал слово Лауге, своей дочери, и Хродмару стало еще обидней.
Лауга была очень красивой и милой девушкой семнадцати лет, игривой, хоть и порой строптивой, но не без причины ее избаловали родители до безобразия. Она глядела на грустное лицо матери с осознанием того, что выходить замуж как-то не хочется. Изредка даже позволяла себе перечить воле отца дерзость невообразимая в таких суровых краях. Чтобы уберечь от бедности свои владения, Бранду срочно требовалось выдать ее замуж. Лауга многих пленяла своей красотой, но отвергала каждого осмелившегося предложить руку и сердце. К счастью для нее, отец очень любил дочку, поэтому не ущемлял ее в выборе. Переняв холодную расчетливость отца, Лауга если и стремилась выйти замуж, то за того, с кем ей получилось бы сохранить свой привычный вольный образ жизни. Нельзя сказать, конечно, что она ничем не занималась по дому, это неправда, но в сравнении с другими девушками, ей очень повезло. Словом, ее изнеженность была осуждаема, но из-за красоты простительна, чем она и пользовалась. Избалованность и расчетливость смесь страшная.
Лауга сказала:
Когда я заболевала, Дарри был единственным, кто всегда мог меня вылечить, он всегда готовил специально для меня особый отвар, секрет которого я храню по сей день. Каждый раз, когда я слышу его имя, я чувствую вкус этого отвара, будто бы прямо сейчас его пью, и мне всегда становится лучше.
Пока Бранд отвлекся на разговор со своим старым другом Скъёльдом, Хродмар подумал, что успеет встретиться с его дочерью Фридой. Когда заиграла флейта, он тихонько улизнул и побежал к дому Скъёльда Деревянного. Хродмар не любил Скъёльда сухой и едкий тип, который лучше продаст себя в рабство маврам, чем выдаст родную дочь за него. Да и прозвище его само за себя говорило редкий тугодум. Правда, прозвали его так, поскольку однажды Скъёльд бился в одиночку с целым отрядом франков прямо в воде у самого берега. И как ни старались они загнать его в воду и утопить, тот всегда выныривал, отсекая головы врагов, да так, что капли воды сливались прямо в воздухе с каплями крови Это если верить местным скальдам, а им нельзя было не верить, без них никто бы не знал о происходящем в мире. Скъёльд был очень строг и всегда следил за тем, с кем общалась его дочь, а с тех пор, как нашелся знатный жених, и вовсе запретил ей выходить из дома, словно придерживал ее, как хрупкий и редкий товар для богатого покупателя. Хродмар стал редко видеться с любимой Фридой, и единственная возможность наконец встретится с ней был побег с похорон родного деда.
Хродмар буквально ворвался в дом Скьёльда и увел Фриду как можно скорее, оставив котел, в котором пузырилась форель. Ее волосы всегда пахли аппетитным вечерним ужином, и Хродмару это очень нравилось. Он любил Фриду с раннего детства. Добрую и веселую, беззаботную в душе, но вечно погруженную в заботы домашние.
Они пришли к старому зеленому дубу, скучавшему посреди поляны с розовыми маргаритками. Здесь всегда встречались молодые пары, старавшиеся хотя бы на минутку скрыться от чужих глаз. Была даже местная легенда, что однажды именно здесь в день всех сердец Фрейя повстречала своего будущего мужа Ода. Он возлег с ней у дуба, и в то же мгновение прямо из земли пробились ростки маргариток, разом распустившись. А уже потом, как известно, Од пропал без вести, и Фрейя заплакала слезами, превращающимися в золото.
Венок положила под подушку? начал Хродмар, облокотившись спиной о ствол дуба.
Положила, холодно ответила Фрида, считавшая, что любящий мужчина всегда обязан начинать разговор с поцелуя, хоть это и порицалось.
Увидела кого-нибудь?
А с чего я должна тебе говорить? Это женское, вообще-то, Фрида, по-детски надувшись, скрестила руки.
Хродмар хотел было сорвать маргаритку, но передумал и нахмурился, с упреком взглянув на Фриду. Она потеребила свою длинную косу и нехотя произнесла:
Ладно, конечно, мне приснился ты, но
Но? давил Хродмар.
Я видела тебя и в тоже время чувствовала, что это был не ты, словно кто-то другой в тебя вселился или скорее в твоем облике явился чужой, мне стало страшно и я проснулась.
Точно, женское, фыркнул он.
Ты почему недовольный такой?
Хродмар опустил голову.
Ничего. Гадко на душе. Встречаешь вновь рожденную Фрею13, пляшешь довольный вокруг шеста, а на следующий день вдруг провожаешь в Вальхаллу родного деда.
А ты хотел, чтобы он принял смерть на соломе?
А-ай, махнул рукой Хродмар, тебе не понять.
Ему так хотелось прижаться к Фриде, обнять ее за талию. Он потянул руку, но тут же сдержался.
Когда я окажусь во владениях Ньёрда14, ты будешь меня ждать?
Фрида улыбнулась от такого наивного вопроса, но потом резко переменилась в настроении и сухо повторила фразу, которую Хродмар слышал уже не в первой:
Не мне перечить воле отца. Если он хочет, чтобы я вышла за Вестейна
Хродмар взял ее за руку.
Опять ты за свое, подожди
Он прикрыл рукой ей рот и поцеловал в щеку. Она почти не противилась.
Когда Хродмар проводил Фриду до дома, едва он успел подвести ее к двери, как она распахнулась, и появился склочный Скьёльд со своей вечно угрюмой застывшей миной. Он прислонился к дверному косяку и с укором уставился на Хродмара, враждебно хрустнув челюстью. Фрида покорно опустила голову и рискнула перейти порог, но отец сухим басом приказал:
Стоять!
Фрида повиновалась. Скъёльд молча сверлил взглядом Хродмара. Тот с отвращением рассматривал глубокие морщины своего потенциального тестя, которые напоминали ему борозды в сухом поле. Фу! Хродмар ощутил на себе его деревянный взгляд, ему почудилось, что вот-вот и его собственное лицо иссушится и растрескается подобно коре.