Это мнение отголосок суждений римских авторов, особенно историка Аммиана Марцеллина[98], и совершенно ясно, что Гиббон не пытался выйти за рамки предрассудков своих первоисточников. По сути, Гиббон согласился с их враждебным взглядом на евнухов. Такая реакция была в действительности заложена еще древними греками, создававшими свой образ Персии в частности и Востока в целом. Эдит Холл описала это так:
Евнухи приводили в ужас и завораживали фаллоцентричных эллинов особенно тех, кто прославился, достигнув высоких постов при дворе. Придворные евнухи в воображении греков воплощают в себе систематическую феминизацию Азии: эмоциональные, коварные, раболепные, роскошные и лишенные мужественности, они воплощают разом все нити в канве их ориенталистского дискурса[99].
Этот «ориенталистский дискурс», включающий в себя фигуру евнуха, сохранился и в наше время. Тут легко приходят на память изображения османского двора в западной литературе и искусстве[100]. Тот факт, что евнухи дожили до современности в качестве придворных в Османской и Китайской империях, а также в качестве певцов и сектантов, вероятно, повлиял и на суждения современных историков о евнухах прошлого. Безусловно, всякой объективности лишено обсуждение евнухов Пензером в его исследовании османского гарема, написанном в 1936 году[101]. Отмечая малочисленность евнухов в Турции в тот момент, когда он проводил свои исследования (он смог встретиться только с «двумя или, возможно, тремя из этих странных существ»), Пензер заявляет, что «они были необходимым злом там, где господствовали деспотизм и многоженство, но теперь они ушли в прошлое и уже вернулись в наше воображение на страницах Тысячи и одной ночи, которым, кажется, по праву и принадлежат»[102]. В рамках своего описания евнухов он дает обзор их истории. Он утверждает, что «как правило, власть евнухов не принесла с собой ничего, кроме жестокости, интриг, коррупции и бедствий», и, цитируя тот самый вышеприведенный отрывок из Гиббона о власти евнухов при Констанции II, с некоторым облегчением отмечает далее, что «были те, кто не боялся атаковать эту раковую опухоль, которая разлагала самое сердце Империи»[103]. Пензер также добавляет, хотя и неохотно, обсуждение «физического и психического состояния евнухов», чтобы объяснить устройство гарема и объяснить «его постепенные разложение и упадок, в значительной степени вызванные внедрением и усилением влияния этого непродуктивного, бесплодного, неестественного и совершенно нездорового члена общества евнуха»[104].
Важно понимать, однако, что враждебность к евнухам обусловлена не только вечным ориентализмом. Например, в своей работе о китайских евнухах Цай отметил, что современные историки Китая полагаются на рассказы ученых-конфуцианцев, которые враждебно относились к придворным евнухам, хотя те были в основном китайцами[105]. Он отмечает, что именно западные ученые смогли подвергнуть сомнению традиционные нарративы и попытались «дать евнухам более сбалансированную оценку»[106]. Тут возникает соблазн понять враждебность по отношению к евнухам и как реакцию некастрированных мужчин на тот факт, что оскопленные мужчины приобретают влияние и власть, или, еще проще, как чувства неспокойных некастрированных мужчин, сталкивающихся с фигурой евнуха. Кое-что из этого беспокойства всё еще проглядывает и сегодня в шутливых или чувствительных реакциях на идею кастрации[107]. Складывается четкое впечатление: мужчины чувствуют, что их мужественности угрожает гендерная двусмысленность евнуха. В случае с хиджрами это, очевидно, еще усиливается из-за принятия ими женских черт. Издевательский репортаж журналиста «Индепендент» о хиджрах демонстрирует устойчивость негативной реакции на евнухов[108]. В статье прослеживается явная ориенталистская направленность, равно как и озабоченность гендерной идентичностью. Тот дискомфорт, что вызывают евнухи, может привести не только к открытой враждебности, но и к нежеланию заниматься этим вопросом, каким бы важным он ни был в историческом плане. Когда Пензер опубликовал свой обзор истории евнухов, он был поражен отсутствием работы, посвященной теме его исследования, и отметил, что труд о них Шарля Ансийона в XVIII веке был выпущен под псевдонимом (дОйинкан) и также анонимно переведен на английский (Робертом Самбером)[109]. Его вывод состоит в том, что люди действительно не желали заниматься столь неприятной темой, а если и желали, то не хотели афишировать этот факт[110]. Хотя в последние годы наблюдается растущий интерес к евнухам, стремление избегать этой темы всё еще заметно. Несмотря на признанную важность феномена придворных евнухов в позднеантичный период, два современных «путеводителя» по поздней античности вообще их не касаются[111].
Другим ответом может быть попытка исключить евнухов из истории. Пример этого обращение историка Тарна с евнухом Багоем[112]. Багой фигурирует в некоторых источниках о жизни Александра Македонского, в первую очередь в истории Квинта Курция Руфа[113]. Евнух появляется там как любовник персидского царя Дария III роль, которую он впоследствии сыграл и при завоевателе Александра. Однако, поскольку Багой не фигурирует в «Истории Александре» Арриана, а в источниках, сообщающих об этом евнухе, присутствуют некоторые очевидные странности, Тарн утверждал, что Багой в действительности не существовал, но был конструктом, облегчавшим критику Александра. Такой аргумент не лишен оснований, но совершенно очевидно, что Тарн был рад возможности обойтись без Багоя как исторической фигуры, так как был недоволен тем, что Александра считали гомосексуалом. Примечательно, что десять лет спустя историк Бадиан привел доводы в пользу существования Багоя, которое стали признавать[114]. Интересно, что Багой остается противоречивой фигурой: хотя он фигурирует в биографическом фильме Оливера Стоуна «Александр» (2004 год), его любовная сцена с Александром была вырезана из-за ожидаемой реакции зрителей, что подтвердил и сыгравший его актер Франсиско Бош[115].
Несмотря на враждебность и беспокойство, которые демонстрируют одни историки, другие были вполне готовы обсуждать тему евнухов с разных точек зрения (например, институциональной или гендерной истории, личных или практических причин). Как заметил Пензер, к 1930-м годам евнухам было посвящено не так много исследований. Среди работ современных историков о евнухах самая известная из ранних попыток такого рода «Трактат о евнухах» Шарля Ансийона (1707 год), переведенный на английский язык Робертом Самбером в 1718 году под названием «Изложение евнушества»[116]. Однако оказывается, что главная забота автора вопрос, следует ли разрешать современным евнухам вступать в брак[117]. Он придерживается твердого и отрицательного мнения, они не должны этого делать. Вопрос о женитьбе евнухов возник в первую очередь в связи с итальянскими кастратами[118]. Это становится еще очевиднее в английском переводе, вдохновленном случаем, когда молодая леди влюбилась в Николини, который пел в опере театра Хеймаркет, и хотела выйти за него замуж[119]. Общее отношение Ансийона к евнухам можно проиллюстрировать его утверждением, что евнухи похожи на ублюдков (в техническом смысле): иногда могут быть хорошими, но обычно они плохие[120]. В начале ХХ века было опубликовано еще одно французское исследование «Евнухи сквозь века» Ришара Миллана (1908 год). Миллан был врачом, и это определило его подход к этой теме (он уже писал до этого о кастрации). Тот факт, что его работа была опубликована в серии «Сексуальные извращения», говорит о многом[121]. Миллан, однако, попытался дать точный исторический обзор, опустив, хотя и неохотно, моральные рассуждения[122].
После появления некоторых признаков интереса к теме в начале ХХ века, в создании монографий о евнухах, похоже, снова наступил перерыв, хотя он измерялся теперь десятилетиями, а не столетиями[123]. В 1970-х годах появилась книга Чарльза Хьюманы «Хранитель ложа: история евнухов». Хьюмана начинает с многообещающего просветительского заявления, признавая враждебность, с которой обычно воспринимали евнухов. Он отмечает, что «слишком долго [евнух] оставался таким же таинственным, как гаремы, которые он охранял, таким же скрытым, как наложницы, находящиеся на его попечении, и эта тайна, ответственная за предрассудки и заблуждения прошлого, сохранялась на протяжении веков»[124]. Однако его работа представляет собой странную смесь изложения информации и воспроизведения историй о евнухах, а не всеобъемлющий аналитический обзор. Особенно обширные отрывки взяты им из персидских писем Монтескье, мемуаров Казановы, «Арабских ночей» Ричарда Бертона и исследования китайских евнухов Стента. В книгу было включено и много иллюстраций, но им, как правило, не хватает контекста. Некоторые сочли работу Хьюманы «непристойной» и не представляющей собой значительный вклад в эту тему[125].
Самое современное общее исследование феномена евнухов книга Шольца «Евнухи и кастраты: культурная история», появившаяся в начале XXI века, хотя ее немецкий оригинал был опубликован еще в 1999 году. Шольц утверждает, что несколько странное отсутствие упоминаний о евнухах в ведущих справочниках по классической древности «побудило [его] исследовать этот забытый предмет глубже»[126]. Его книга отражает растущий интерес к данному предмету и связанным с ним вопросам, что подкрепляется полезным эпилогом, написанным Шелли Л. Фришем, одним из переводчиков книги[127]. Однако исследование Шольца также во многом ограниченно. Оно было написано как «информативный и обширный, хотя и не всегда строго точный, общий обзор предмета» и подвергнуто критике за его озабоченность «эфирным» аспектом кастрации в ущерб другим важным моментам[128].