Естественно, силами всех последними доприбывших приподнялся невероятный хай, на который быстро примчались сами глава районной администрации Кварталюк и глава районной полиции Бородан. Мотивировали их к тому, в том числе и требовательные звонки из столичной аж Многосторонней комиссии содействия успешности данного конгресса, образованной из не кое-как высоких представителей притаканных министерств, служб и ведомств.
Ты, девочка, чья тут? не слишком любезно осведомился у не очень видной администраторши Кварталюк.
Я? Так администратор я, проглянула к нему с-под мощных безмолвных торсов притесненная девица, то есть ваще дежурный администратор Отрывалова.
Да уж заметно, какое у тебя тут отрывалово, легко попавшись на удочку, поддался искушению съязвить Кварталюк, слабо видимо представлявший себе, слыхала ль та и не раз подобное, спрашивается, куда это ты смотришь?
А куда это мне смотреть, мне так-то не видно ничего, возмутилась Отрывалова, чем из меня крайнюю делать, Вы бы лучше с этими вот двумя мордоворотами разобрались!
Так то ж иностранные мордовороты, а ты своя, наша, понимать надо ответственность!
Пока Кварталюк забавлялся умыванием администраторши, Бородан как мог, утишал потерпевших произвол, помалу оттесняя их к входу-выходу и обязательно обещая разобраться, правда, по-русски, а те всем своим видом показывали, что его совсем логически не понимают, но вид полицейской формы, тем не менее, уважать приучены.
А некто господин синьор Скрепицца ломано настаивал на том, что он, будучи чистокровным и прирожденным графом, заслуживает подобающего тому обращения, диктуемого элементарной графологикой. А еще некто, Господи прости, герр Махаузер нелицеприятно брюзжал во всеуслышание, что таким фон баронам, как он сам, и близко не к лицу дозволять трепать себе нервы не по делу без предела, и что в гробу он видал и всяких там големов. В общем, иноязычных слов звучало много и громко. Остальные иноземцы из каких-то их орденов да краев тоже не отставали от своих предводителей, а топотали и бакланили вполне неинтеллигентно, вовсю обнаруживая наглядно, до чего военное досталось им зараз настроение. Настал момент, когда Бородану вышло понятно, что невыносимо тяжко одному ему нести такой вот свой должностной крест, и он взмолился до Кварталюка.
Ну же, Михал Сергеич, пора что-то делать с этими, как их, мать их, фу ты ну ты бортанутыми, или я вызываю подкрепление и за себя не отвечаю!
Ну, что тут поделаешь! Кварталюк с невольной недовольной миной потянулся за мобильником и знамо первым делом набрал номер своего предшественника по занимаемой должности, а еще гуру по жизни Ивана Симеоновича. Тот (о счастье!) милостиво дозволил заселить бесприютных заезжих в свою безразмерную как резина дачу, каковая за отсутствием хозяев благополучно пустовала сама по себе одиноко, новость несколько успокоила толпу пострадальцев. Но тут же засеял свежую смуту, на сей раз фон барон Махаузер, непримиримо заявивший, что ни он, ни его свита ничем не хуже никогошеньки из бравацкой банды, и потому им предпочтительно держать от себя подальше всяких там зомбаков, которых он в гробу видал в задубелых тапочках, и лучше по-хорошему. Все непонятые фон бароном бессознательно уважили, насколько много всяко разного успел тот повидать в гробу, и сильно не возражали, хотя и обеспокоились, устроится ли все, чтоб им так жилось отдельно тоже, но с удобствами, а не вообще и как-нибудь.
Спрашивается вопрос, шепнул Кварталюку на ухо Бородан, за каким таком все они здесь сегодня собрались, если им совсем не слишком здорово кучковаться-то гуртом?
Что тут скажешь! Ничего не попишешь, пришлось Кварталюку вторым делом набрать единственную в городе риэлтерскую фирму, чтоб дополнительно выбить под отдельное жилье бывшее поместье знаменитой балерины Эхматовой, бросившей его давным-давно, но ненароком снабдившей его своим памятным именем (поначалу чисто в рекламных целях, а потом уж притершееся так, что и не оттереть). Благо оно было и по добрососедству.
Оставалось самое легкое: набрать третьим делом автовокзал и повелеть временно снять со всех рейсов лучшие из автобусов для переправки всего этого иноходячего недоразумения к местам не столь отдаленных, но вполне загородных резиденций. А уж как им оттуда добираться на свои сборища, не чураясь любования чудными видами бескрайних пейзанских пашен, это собственно их последнее дело. Да хоть европёхом, об этом и говорить нечего.
Так вот и обосновались Орден вампиеров во главе с фон бароном Махаузером на даче Тукана и Орден зомбиеров во главе с графом ди Скрепицца в поместье когда-то Эхматовой.
**В урочный час доблестные рыцари-неофиты Плесканьяк, Наливуа и Захорошар заступили втроем на ночное дежурство в нумерованных покоях княжны Парижской, удобно расположившись в преддверии ее будуара. Подобные предосторожности не были продиктованы одной лишь вздорной прихотью взбалмошной княжны. Усиленно неусыпной охраны требовала не столько нерушимость покоя мадам Бравацкой, сколько сохранность редкостного инвентаря многообразного назначения, в том числе и магического конечно, с которым она никогда и нигде не расставалась, да и нужды в том не усматривала.
Рыцари без страха и упрека какое-то время покорно скучали. По протоколу мало что из развлечений было им доступно во время несения вахты, разве что телевизор, но и тот в исключительно беззвучном режиме. Потом всё ж они подобтерлись, подосвоились и подоборзели по обстановке. Настал момент, когда Плесканьяк расслабленно потянулся и со скабрезным улыбасиком извлек из-за пазухи колоду карт. Тут же Наливуа встречно осклабился не менее двусмысленно и вытянул из-за спины на всю недолгу притаившийся там за-под поясным ремнем пузырь вполне доброкачественного горячительного. Далеко не постная улыбчивость сослуживцев с неизбежностью передалась и пустопорожнему Захорошару, одобрительно закивавшему из-за довлеющей ему вполне шаровитости в ответ на дружески предложенные соблазны.
Пока жизнь привратников полным ходом налаживалась, Зора Астраловна с нескрываемой задумчивостью перебирала кое-что ни попадя из числа своих несметных сокровищ. Пособляла ей в этом занятии ее камеристка и компаньонка по имени Шаккалю, способная легко а и как нечего делать ворочать кофры и саквояжи с баулами своими трансгендерными ручищами. Начало тому занятию положила россыпь амулетов, испещренных загадочными письменами, кодами и рунами и большей частью имевших вид продырявленных медальонов а ля Калиостро, потому что именно такая форма позволяла пропускать сквозь них незначительные предметы с целью колдовского воздействия на их то внешнюю видимость, а то и внутреннюю сущность если что. Мадам поводила над ними руками, то ли творя ворожбу, как это могло кое кому-нибудь показаться, то ли попросту и без излишне серьезных намерений провозбуждая в тактильной памяти ощущения, ткущиеся у кончиков пальцев и положительно подтягивающиеся за ощупыванием рельефной гравировки.
Затем последовала россыпь самоцветов как полудрагоценного, так и драгоценного достоинства, каковое различие таяло перед дарованным всем им поровну предрасположением к чувственным до волшебства эффектам воздействия, причем у каждого в своем роде в полном согласии с зодиакальной привязкой. Хотя среди них и попадались натуральные камни, в основном это были синтетические кристаллы, притом взращенные алхимагами Ордена глобальеров одним одинаково затейливым образом вокруг крупиц зеркальной амальгамы, затаенных в их кристальных сердцевинах и так сообщающих им помимо обычной способности светопреломления неотъемлемо присущее зеркалам свойство отображать в обманчивом удвоении единственно сущее окружающее. Так что каждый из бесподобных кристаллов являл собой миниатюрное зеркало мира, преисполненного и преображенного игрой преломленного света.
Усладившись перебором камней, самоудовлетворенная мадам Зора велела Шаккалю подать ей чудесную нефритовую шкатулку а-ля Сен-Жермен, где сохранялась обычно коллекция ее самоцветов, чтобы собственноручно уложить их все без разбору в нее обратно. Шкатулка, сама по себе примечательная, когда-то была изготовлена в лучших традициях тибетского индастриала вполне возможно и самыми непальскими, что на есть, камнерезами с выполнением на всех ее гранях резных изображений сакрально-мистических опознаков. Тут присутствовали: скрюченный в священной муке индусский уроборос Шеша, не без всепроникающего змеевидства стилизованный под Тойфелеву башню арабский Алиф, пронзенный стрелой и зажавший в жадной пасти яблоко всезнания Калиостровский опять и снова змей, и, наконец, египтянский коптанх-ниломер, усложненный навороченной формой строенного Т, а еще увенчанный нимбом и сплошь увитый змейками Клеопатры. Весь этот змеюшник впоследствии был контрастно дополнен уже умельцами-глобальерами, двусторонне вытравившими модерновый всеобраз Мандельброта, как на крышке, так и на днище шкатулки.