Над верховьями ручья «Филатовка», мимо Доброй, тянет клин гусей. Со своей вершины, мы стоим и разглядываем птиц.
Гуси! тяжело бурчу я, На север идут.
У птиц светлое, серое туловище и тёмные, почти чёрные, крылья.
Наверно, это казарки, без восторгов, прикидываю я, Гусей, с такими чёрными крыльями не бывает. Надо будет, у Дыхана спросить, как в цивилизацию выйдем
Я набираю полную грудь воздуха и медленно выдыхаю
С минуту постояв и уже отрешённо, как что-то несбывшееся, осмотрев с вершины местность «по нашему курсу», я хмуро говорю Казанцеву: «Ладно Домой пошли». А что, мне, остаётся делать?!
Сегодня транспортный день. Во второй половине следующего дня, мы, большим караваном, подходим к нашему Тятинскому дому. Сегодня нас много, и людей, и лошадей, и собак. Обычные хлопоты по быту занимают всё время до вечера
Чиф-чиф-чифффырррр! раздаётся с неба, такой знакомый звук.
О! Бекас токует! поднимаю я лицо, к небу.
Точно, бекас! отзывается Андрей Анисимов, Первое токование в этом году! Сегодня двадцать третье апреля. Надо записать. В Календарь природы заповедника пойдет.
Быстро синеет вечер. Вновь, я слышу лягушачье кваканье!
Куааааа! Куааааа! раздаётся в луже, рядом с домом.
Хм! хмыкаю я, вслушиваясь в этот, пока ещё слабый, свадебный хор лягушачьих глоток, Только сегодня, двадцать третьего числа, очухались! А начали ведь, сквер-стись аж семнадцатого апреля! Семь дней! Вот, что значит циклон
Цик! Цик!
Над, едва угадываемым в густой синеве сумерек, лесом слышится редкое, едва различимое цыканье.
Андрей! Вальдшнеп тянет! радостно сообщаю я, заходя в дом, Иди, послушай! Первая тяга!
Вместе с Анисимовым, мы выскакиваем на улицу.
Цик!.. Хор Хор Хор Цик!
Точно! Вальдшнеп! неподдельно радуется Андрей, Слышишь? Хорканье? Классика! Как на охоте!.. Сегодня, как на заказ, целая вереница индикаторов весны!
Стемнело Неожиданно Муха, сорвавшись из входного тамбура нашего дома, с лаем бросается в темноту, за угол.
Гав!.. Гав! её редкий и какой-то особенный, злобный лай раздаётся совсем рядом с домом
Нас, учить не нужно каждый из нас знает, как собаки лают на медведя. С фонариком в руке, я спешу на угол дома.
Гав!.. Гав!.. Гав!
Муха лает совсем близко! Свет от моего фонарика такой жидкий, блёклый
Следом, подходит Андрей.
О! Глаза! Анисимов светит своим сильным, восьмибатареечным фонарём, Саня! Медведь!
Ага!
Тут, всего-то тридцать шагов!
В свете фонаря снова блеснули две, широко расставленные лампочки и исчезли в темноте. Я понимаю, что медведь не убежал. Он, просто, отвернул свою морду от луча света.
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
До нас отчётливо доносится равномерное похрустывание сухих, прошлогодних стеблей лопухов под тяжёлыми медвежьими лапами.
Гав!.. Гав! не подступая близко, Муха, редко гавкая, сопровождает медведя
На шум, к нам подходят все прочие, сегодняшние обитатели нашего дома.
О! Блин! Медведь!
Ага! Смотри как близко!
Ну!.. Идёт.
Мы громко переговариваемся между собой, гурьбой стоя на углу дома
Гав!.. Гав!
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
Время от времени, в луче сильного Анисимовского фонаря, словно два угля, вспыхивают широко расставленные глаза зверя
Он, даже за туалет не заходит!
Ну! Пройдёт между домом и туалетом!
С олимпийским спокойствием, медведь вышагивает мимо нашего дома, от Банного ручья в сторону речной долины Тятиной.
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
Там же кобыла привязана! вдруг, вспоминает кто-то.
Андрей Архангельский бросается в дом, за своим табельным карабином. Метрах в пятидесяти впереди медведя, слышится перестук копыт встревоженной лошади. Кобыла натягивает верёвку в сторону дома. Андрей лязгает затвором и коротко бросает Анисимову: «Андрей, свети!».
Да, вон он! Идёт! недоумевает Анисимов, наводя луч света на медведя.
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
В луче яркого света, спокойно шагает мимо нас, медведь.
Та-аахх!!!
Ночную тишину раскалывает выстрел. Ослеплённые вспышкой выстрела, мы погружаемся в полную черноту. У меня закладывает левое ухо слишком близко, я оказался к Архангельскому. В темноте я слышу, как Андрей лязгает, передёргивая затвор карабина.
Та-аахх!!!
Идёт, скотина, как шёл! изумляется кто-то из нас.
Идёт, скотина, как шёл! изумляется кто-то из нас.
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
Он что, глухой?!
Та-аахх!!!
Боящаяся выстрелов, как огня, Муха исчезает бесследно наверняка сейчас трясётся, забившись в угол тамбура нашего дома. А медведь, как шёл так и идёт!
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
Та-аахх!!!
В тишине ночи, выстрел кажется неправдоподобно громким Я изумлённо смотрю на то, как, по-прежнему, не спеша вышагивающий в луче света, медведь, даже не сбивается с шага!
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
По-прежнему, мерно похрустывают под медвежьими лапами сухие трубки лопухов. Он вообще никак не реагирует на людей, выстрелы
Как громко бьёт! Я, на левое ухо, уже ничего не слышу!
Громко! огрызается Архангельский, Эта сволочь затупила, хоть по нему стреляй! Андрей, свети ещё!
Та-аахх!!!
Пушечным выстрелом, бьёт по ушам очередной выстрел. Теперь, в моих ушах только звон
Бесполезно!
Дурак! Занозу отвязывай! кричит на Архангельского Сергей Олевохин, Сейчас, он на неё выпрется!
Андрей бросается к своей кобыле. По топоту копыт в темноте, я понимаю, что он торопливо уводит её за угол, на фасадную сторону дома
Продрогшие от весенней ночной прохлады, всё-также толпой, мы стоим на углу.
Хррум!.. Хррум!.. Хррум!.. Хррум!
Неспешное потрескивание сухого бурьяна под медвежьими лапами, постепенно отдаляется. И, наконец, затихает в стороне Тятиной
Ти-ши-на
Во, бред!
Как, всё это, понимать?!
А, чёрт его знает, как
Как шёл так и прошёл!
Да-ааа Тут-то, шагов тридцать пять, будет?
Наверно, будет
Ну и дела
Мы заполняем внутренность нашего жилища. Единственная свечка на столе слабо освещает наши растерянные лица
Тятинский дом. Опять пришла непогода! Опять метёт позёмка! Опять снегом закрыло проталины! С наших нар, из-под потолка, я гляжу в наше большое окно: «Вот, беда-то Как там, бедные птички? Ведь, уже вовсю идёт массовый пролёт».
Под утро, со стороны хвойника, что западнее нашего дома, я слышу заунывный свист дрозда.
Сииииииии Сииииииииии
Впервые, в этом году
Всё успокаивается только двадцать шестого апреля! Через три дня
Тятинский дом. Утром, кроме ружей, вооружённые ещё и фотоаппаратами, мы, в паре с Андреем Анисимовым, выходим в лес
На низкой морской террасе под нашим домом, при нашем приближении, с шиповника снимается стайка из шести семи птиц. Довольно крупные, с голубя величиной! Птицы резво перебегают по земле, притаиваются
Хм! думаю я, присматриваясь к птицам, Не прыгают, одновременно двумя ножками, как большинство пернатой мелочи а перебегают, как трясогузки!
Вот! Короткая пробежка по земле и птица замерла! Крапчатая, она полностью сливается с пожухлой листвой земной поверхности. Отведёшь взгляд от замершей птицы и потом, приходится по-новой высматривать её, пристально впившись взглядом в листву.
Андрей! Что за птицы? интересуюсь я, Пёстрые, как курочка-ряба, из сказки!
Саня! Это пёстрый дрозд и есть! объясняет мне, более продвинутый в орнитологических делах, Андрей Анисимов.
На гребне высокой морской террасы у Банного ручья, за эти дни непогоды, северо-западным ветром надуло неплохую лавину! Белым лайнером, она нависает над бамбуковым склоном террасы. На былину, торчащую из борта этой белой «яхты», уселась какая-то птичка! Установив треногу своего фотоштатива, я гляжу на неё в свой телеобъектив.
Андрей! Смотри! зову я Анисимова, Как чекан! Только, у этой птички, грудка вся в красных брызгах!
Саня! смеётся надо мной, Анисимов, Это он и есть! Черноголовый чекан. Ты невнимательно, раньше, смотрел! Это и есть его нормальная окраска!
Чёрноголовая птичка, с забрызганной алыми каплями светлой грудкой, очень красочно смотрится на фоне белого снега лавины и тёмно-синего неба. Я несколько раз нажимаю на кнопку своего фотоаппарата
Следуя за стайкой дроздов, мы заворачиваем в овраг Банного ручья. Здесь голый ольховник. Мы движемся не спеша, без резких движений
Птицы все подавлены, подпускают нас на два три метра! И синехвостки, и крапивники, и дрозды
Никто нас не боится! На три шага! Где это видано?! недоумеваю я вслух, не отлипая от своего объектива.
Всё птичье население поглощено кормёжкой! И большие, и маленькие птички копошатся в прошлогодней листве, валёжинах и трухлявых стволах сухостоя. Они, практически, не обращают на нас внимания! Удивительно