Это не мы с вами решаем, ответил я.
А кто?
Таков закон, в соответствии с которым я и назначен защищать вас в суде.
В этом вся беда, вдруг сказал он. Если бы мы могли сами решать, что нам делать и как жить, то не было бы убийств.
Вы полагаете, что после совершенного вами убийства сможете жить так, как вам хочется?
А я уже живу, не задумываясь, весело ответил мой подзащитный. Более того, теперь я по-настоящему счастлив, добавил он.
Я был полностью обескуражен.
Он действительно выглядел, как совершенно счастливый человек. Скажу больше: за все годы своей работы следователя и адвоката я ещё ни разу не видел такого счастливого убийцы, не просто счастливого, а пьяного от счастья глаза блестели, движения энергичные Когда я смотрел на него, он ассоциировался у меня с сильной птицей в клетке.
Вы, наверное думаете, что я сумасшедший? будто угадав мои мысли, сказал убийца и весело усмехнулся. Вы не в силах понять: как можно убить целую семью и стать от этого счастливым?
Честно говоря, да, ответил я. У меня это с трудом укладывается в голове.
В ответ он рассмеялся буквально мне в лицо.
Остаток дней вы проведёте в тюрьме, сказал я. Неужели в тюрьме вам будет лучше, чем на свободе?
А по-вашему то, как я до сих пор жил, было свободой и вообще жизнью?
Теперь ваша жизнь станет намного хуже.
Я не знаю, какой станет моя жизнь потом и будет ли у меня вообще эта жизнь, ответил он. Но сейчас никто не мешает мне в моём творчестве и я ещё никогда не был так свободен, как сейчас! У меня ведь никогда не было времени для себя всю жизнь я жил для чужих людей. Вы вообще представляете себе, что значит не иметь времени задуматься о том, кто ты, чего хочешь, для чего живёшь?! Зато теперь у меня вдоволь времени для всего целая вечность!
Он внимательно посмотрел на меня и после паузы сказал:
Неужели вы этого не понимаете? Если вы не можете понять и объяснить суду такие простые вещи, то как собираетесь защищать меня?
Как особо опасного преступника его держали в одиночной камере. Условия содержания отнюдь не санаторного типа. Тюрьма была старой и очень прочной. Построили её турки триста лет тому назад. У меня сложилось такое впечатление, что строители продумали каждую мелочь для того, чтобы сделать жизнь заключённых совершенно невыносимой. Летом здесь было душно, а зимой холод пробирал до костей. Камеры тесные, потолки низкие. Такое ощущение, что потолок придавливает тебя к полу. Мрачное учреждение. Может быть, поэтому здесь и после турок продолжали содержать под стражей наиболее опасных преступников?
Но мой подзащитный, похоже, не обращал внимания на окружавшую его обстановку, а может, просто свыкся с ней и с утра до ночи что-то без конца писал, а в перерывах бегал из угла в угол, вернее, делал несколько широких шагов то в одну, то в другую сторону, как зверь в клетке, иногда напевая любимые песни.
Я могу понять мотивы убийства, но принять, а значит и оправдать увольте, ответил я после длинной паузы. Свою задачу я вижу в том, чтобы смягчить наказание, но, поверьте, это будет не просто.
Убийство, совершённое им, относилось к разряду предумышленных, да ещё при отягчающих обстоятельствах.
Вам не нужно искать оправдание. Единственное, что вам требуется, это понять. Понять, что у меня не было другого выхода, возразил мой подзащитный.
Всю жизнь проработав в прокуратуре, я так и не научился безошибочно определять убийцу по каким-то явным признакам. Более того, за время моей богатой практики в качестве следователя и затем адвоката, мне довелось повстречать немало пай-мальчиков и пай-девочек, преданных сыновей и дочерей, отличников и просто добрых, отзывчивых людей, которые вдруг оказывались жестокими убийцами. Ничто ни в их лицах, ни в поведении, ни в образе жизни не указывало на какую-либо предрасположенность или намерение совершить это самое страшное из всех преступлений, совершаемых людьми. Вот как определить убийцу, скажем, по лицу или по манере поведения? Может быть, вы знаете? А может, на убийство способен каждый из нас?
Однажды, ещё в начальной школе, я с удивлением обнаружил, что отличники ничем не отличаются от остальных учеников и если нас всех построить в один ряд, то едва ли кто-то посторонний догадается, кто из нас отличник, а кто самый обыкновенный ученик. Позже, уже во взрослой жизни, я обнаружил то же самое среди людей богатых и влиятельных. Не всегда, но довольно часто они, эти представители элиты, не отличались ни особым умом, ни какими-либо выдающимися дарованиями. Может быть, поэтому наша повседневная жизнь такая серая? Ведь это они определяют её стиль и содержание. Не могу сказать, что большинство преступников, с которыми меня столкнула жизнь, были какими-то особенными. Разве что одни из них отличались особой дерзостью, другие изворотливостью, но больше всего среди них было просто малограмотных дураков. Самые умные и изворотливые никогда за решётку не попадали для этого у них всегда находились дураки. Пожалуй, единственным, что было общим для этой категории людей, им было тесно в установленных обществом границах. Правда, есть и другая категория людей: тех, кто весьма ловко используют существующие законы и лазейки в них для собственной выгоды. Но мой предполагаемый подзащитный никогда не принадлежал ни к одной из этих категорий: не пытался использовать, изменить к своей выгоде или разрушить те жизненные обстоятельства, в которых оказался.
Часть 2
Он всегда старался занимать как можно меньше места в жизни.
У матери моего подзащитного жизнь не сложилась. Оставшись в восемнадцать лет одна с ребенком, спустя какое-то время она оставила трехлетнего сына с родителями и попыталась снова создать семью. Все ее попытки заканчивались плачевно прежде всего для нее самой. Мать начала пить и окончательно рассорилась с родителями.
Ребенок рос замкнутым, его не любили ни во дворе, ни в детском саду за то, что он никогда не улыбался. В школе учился плохо, к тому же был неуклюж, что являлось предметом постоянных насмешек над ним. В добавок ко всему он был еще и неряшлив. Ругать и наказывать его было бесполезно: от этого ребенок никак не менялся к лучшему.
Досадуя на него, старики попрекали мальчика наследственностью и причитали о том, сколько усилий и средств им стоит воспитывать его.
«Все дети как дети, один ты выродок!» ворчала бабка. Дети от двух других дочерей прилежно учились и обнаруживали способности кто к языкам, кто к музыке, а кто к спорту.
А моего подзащитного все, включая самых близких, считали бездарью, чтобы не сказать ошибкой природы.
Дед, будучи мастером на все руки, пытался учить его ремеслу маляра, сантехника и многому другому. Но внук к учебе относился с неохотой, дед злился и говорил, что что руки у него растут не оттуда.
Внук же чувствовал себя лишним в этом мире чужих людей. Однако он не впадал от этого в депрессию, а научился жить в своем собственном мире-мире фантазий и размышлений, много читал и раздумывал над прочитанным, а если учителя или старики выговаривали ему за «лень и безответственность», он в это время представлял себя, например, аквалангистом или водолазом, погружающимся на таинственное дно океана, которым на самом деле было его собственное сознание
Зачем ты читаешь все эти книги, если в школе у тебя одни двойки?! -возмущалась старуха.
Но чтение и врожденные способности, дремавшие в нем до поры до времени, вдруг дали неожиданный результат: Где-то в классе восьмом он вдруг вместо сочинения написал разгромную статью на роман Толстого «Война и Мир».
Роман ему не понравился- он не почувствовал в нем искренности, язык тяжелый, напыщенность Он написал то, что думал, а не то, к чему его заставляли тянуться всю жизнь и был уверен, что после этого его выгонят из школы- к чему собственно он и стремился.
На самом же деле все вышло совершенно иначе.
Литературу преподавала Учитель, а не училка, которая по достоинству оценила написанное им.
«Есть в тебе искра Божья», -сказала Учитель.
В школе она пробыла недолго, но успела укоренить в душе моего подзащитного веру в свое дарование.
Правда мечты его об учебе в Литературном институте так и остались мечтой-вместо этого была суровая школа выживания когда человек один, он всегда не живет, а выживает.
Но гораздо хуже для него было отсутствие дома или хотя бы собственного угла. Дома у него никогда не было. Ни когда он жил у стариков, ни позже, в общежитии профтехучилища, завода или армейской казармы.
И вся жизнь стала для него борьбой за собственный угол, нишу, пускай самую крохотную, где не нужно слушать ничьих назиданий о необходимости иметь востребованную профессию, где можно быть самим собою и жить так, как хочется, а не как должно.
Когда страна развалилась, он собрал свой скудный скарб в вещмешок и улетел искать свой угол за океан.
Но нашел он здесь совсем не то, что искал. Вернее, едва ли кто-то мог предположить, что все сложится именно так и для него, и для его жертв. Впрочем, кого в этой истории считать жертвой тоже спорный вопрос.
Спустя какое-то время после приезда он познакомился с пожилой, но очень энергичной семейной парой и их давно перезревшей вечной невестой-дочкой.
Тесть с тещей не понятно по каким причинам, всегда считали себя людьми светскими. Деньги у них водились еще с прежней жизни в Ташкенте, где у них все было «схвачено».
Теща всю жизнь вертелась в торговле, а ее муж был тоже не последним человеком в местной иерархии.
Деньги они любили настолько, что если бы их вдруг поставили перед выбором: жизнь или кошелек то они, вероятно, не задумывясь выбрали бы второе.
Они любили вспоминать свою жизнь, как познакомились и как поженились и постоянно об этом рассказывали новым знакомым, видимо желая произвести на незнакомых людей хорошее впечатление.