Как это: хватит быть нам самими собой? спрашивала она, когда они вышли из Дома издательств в сумерки осеннего дня. Всюду утверждают, что, наоборот, надо, во что бы то ни стало, самим собой оставаться, не быть флюгером и хамелеоном.
Объяснять стихи?.. Булат недоумённо пожал плечами.
Прости, пожалуйста! Иногда вдруг попадаешь в наивный капкан у прозаика, прочитав его рассказ, допытываешься: на самом ли деле это было? Или: откуда ты это взял? У поэта Но тут, как у меня сегодня Знала ведь, такое не спрашивают, ан нет, чёрт попутал.
Она не заметила, как перешла с ним на «ты». Булат тоже не заметил, хотя для него это было естественно. В их кругу не принято «выкать».
Оказалось, они живут в одной стороне, недалеко от Дома издательств, буквально в двадцати минутах ходьбы. Это для неё. Для него же минут на десять дальше.
Поэтический вечер ей понравился. Она призналась, что раньше с его творчеством по большому счёту знакома не была. Разве что пару подборок в журналах видела. Оценку им не дала, но вот два сегодняшних стихотворения помянула.
Булата её цепкая память удивила она цитировала целыми кусками, оценивала их, правда со своей колокольни. Он не вмешивался, не оправдывался и, упаси боже, не разъяснял, лишь хмыкал, кивал, не лез в бутылку, как бывало с иными собеседниками. В общем-то, вечер удался. Он избежал вселенской пьянки с закадычными коллегами, мило пообщался с «академиком в чепце».
Проводив её до подъезда, Булат прибавил шагу, задышал полной грудью, будто вагон угля разгрузил. Пахло вечерними туманами, палой листвой и новыми стихами.
Месяц лекций показался Булату вечностью. Во-первых, надо было ни свет ни заря вставать, во-вторых, не получилось у него контакта со студентами то ли слишком в дебри забредал со своими амфибрахиями и анапестами, то ли просто скучно вещал, то и дело впадая в ступор от корявой речи будущих филологов Одна отрада Машенька. (Да, с некоторых пор Мария превратилась в Машеньку.) Она понимала его, выслушивала, по делу вставляла слово. Общение своё они продолжали и вне стен университета, благо что рядом уютный сквер, недорогие кафешки
Раз за чашкой кофе в пиццерии он спросил:
Раньше я тебя в очках видел, а теперь Поправилось зрение?
Она смутилась, заморгала:
Нет, не поправилось. Просто, мне кажется, в очках не то. Меня и в школе четырёхмоторной дразнили.
Удивительно! А мне всю жизнь девочки-очкарики нравились.
На другой день он застал её на кафедре в одиночестве. Она сидела над своими бумагами, поправляя на курносом носике лёгкие, в тонкой оправе очки. Он подсел к ней и попросился на её лекцию. Она в стеснении опустила глаза, подняла:
Хорошо Я ведь у тебя была.
Потом он заметил, что это движение её глаз за стёклами очков стало повторяться. То поднимет на него свои орешки, то опустит, то опять поднимет и так пристально посмотрит аж не по себе поэту становилось.
На лекции она была совсем другой. Одно слово: Пушкин. Её любимая тема. К тому же «Евгений Онегин». Разбирали письмо Татьяны. Вдохновенная, она ходила меж рядов, излагая свою мысль, жестикулируя, цитируя:
Ты чуть вошёл, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он
Она взглянула на Булата, на секунду замерла, коснулась дужки очков и, поспешно переведя взор на аудиторию, продолжила движение. Что это? забыла текст, перебила себя неожиданной мыслью? Нет, тут всё ясно было и очевидно
Позднее её блуждающий взгляд при замирании на нём стал превращаться в умоляющий. Такого нескрываемого чувства к себе, такого преданного взгляда Булат никогда в своей жизни не испытывал.
Однажды вечером, когда на кафедре никого не осталось, и эти красноречивые взгляды повторились, он приподнял её со стула и притянул к себе. Это был их первый поцелуй.
Они стали встречаться в его однокомнатной квартире, увешанной живописными картинами друзей-художников, забитой книгами, журналами, заваленной блокнотами, рукописями, покоившимися всюду на столах, полках, широкой спинке дивана, вокруг ноутбука и даже на полу.
При первой встрече у него дома она с нескрываем любопытством огляделась, взяла с полки том с золочёным профилем Пушкина и прочла вслух посвящение на обратной стороне обложки:
Победителю заводского конкурса «Знаешь ли ты Пушкина?» Подняла глаза: Ты что, раньше на заводе работал?
При первой встрече у него дома она с нескрываем любопытством огляделась, взяла с полки том с золочёным профилем Пушкина и прочла вслух посвящение на обратной стороне обложки:
Победителю заводского конкурса «Знаешь ли ты Пушкина?» Подняла глаза: Ты что, раньше на заводе работал?
Довелось
Это был трёхтомник, которым Булат как-то особо дорожил, который вдоль и поперёк испещрил карандашными пометками, нашпиговал закудрявившимися со временем закладками.
Она раскрыла книгу наугад:
Нас мало избранных,
счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой
А разве не так? прервал Булат, отбирая Пушкина.
Так, так промолвила она, снимая очки.
Без очков её глаза увеличивались чуть ли не вдвое. И каждый раз они не переставали удивлять его и завораживать. Быть может, потому-то очкарики и нравились ему человек, сняв очки, будто обнажается. И не только физически. Он становится открыт, беззащитен и прозрачен до глубины души. И Машенька без этой стеклянной, деформирующей взгляд преграды была вся как на ладони.
Не девственную, но и, в общем-то, не сильно избалованную душу поэта ничто в ту минуту не сдерживало. Он потянулся к ней всем своим естеством. Но сказать себе, что это была любовь, не мог. Она проросла в нём не сразу. А всё-таки, что им в тот день двигало инстинкт, тщеславие, отзывчивость? Или всё само собою произошло, просто шагнул навстречу?
В постели рядом с ней, после бурной и недолгой близости, он вдруг заснул, как младенец, сладко и безмятежно.
Проснулся оттого, что кто-то теребил его чубчик. «Кто-то» Надо же так в небытие провалиться!
Кажется, я уснул ненароком?!
И довольно крепко, промолвила Машенька. Глаза её за стёклами очков привычно уменьшились. Они были добрыми, любящими и спокойными. Что-то большое и значимое уже случилось, и все волнения были позади.
От тебя пахнет анисовыми яблоками, сказал Булат, поймав губами каштан её локона.
А от тебя веет морем, ответила она.
Наверное, оттого что я там бываю почти каждое лето. Взгляд его зацепился за крошечную родинку на её щеке, которую раньше не замечал. Булат разглядывал новую для себя Машеньку и чувствовал на себе тепло её дыхания. А знаешь, твоим именем Пушкин назвал почти всех своих героинь и дочку в придачу?
Знаю, конечно.
За окнами смеркалось. Поздняя осень. В окно, будто предупреждая о чём-то, стукнула ветка оголённого дерева.
Мне пора, сказала Машенька.
Оставайся откликнулся он.
Нельзя, мама будет волноваться. А обманывать я не привыкла.
Утром вместе в университет пойдём.
Представляешь себе, как это мы с тобой под ручку туда заявимся?!
А что такого?
Да ничего. Просто я к этому ещё не готова.
В окно опять стукнула ветка.
Да, первая близость с ней осталась в его сознании какой-то вспышкой. Не сказать, что очень яркой, но, как оказалось, под толщей времени упорно не потухавшей. Однако в тот осенний день он не придал событию особого значения.
Миновали лекции в университете, прошёл незаметно год. На каком же по счёту свидании он объяснился ей в любви? Впрочем, это не так важно. Важно, что объяснился. А она нет. Ни слова о своих чувствах Ни на первом свидании, ни на последнем, хотя было понятно, что чувства эти у неё были и какие! Она ходила, как заворожённая. Это было видно невооружённым глазом.
Но однажды их застала его жена, проживавшая в другой квартире. Устроила скандал. Маша, и слова не промолвив, ушла. И всё. Как отрезало.
Поначалу он пытался объясниться. Сказать, что давно не живёт с женой, что супругами они числятся лишь в документах. Бесполезно. Она избегала встреч. Вскоре и из университета уволилась. Телефонные звонки оставались безответными, в подъезде дома её давно не видели. Был человек, и нет человека. Только в бесконечных снах его она продолжала жить, как ни в чём не бывало. Порой он просыпался: сон ли это? да сон! Переворачивался на другой бок, и прерванное видение продолжалось, как многосерийный фильм.
Однако тут, ранним черноморским утром, кроме видений и голосов появился запах, будто вновь повеяло на него ароматом анисовых яблок, и именно это подкинуло его в постели.
* * *Вода в Чёрном море синяя-синяя, вдали она посветлее, вблизи, у пирса, с зеленоватыми просветами. Булат закинул удочку, присел на швартовный гриб причала.