От Москвы до Свердловска мы ехали долго, больше недели. Нас было шестеро: я, мама, Рудик, бабушка Дарья, тётя Валя с грудной дочкой, и мы все занимали три полки в переполненном плацкартном вагоне нижнюю, верхнюю и багажную. На нижней полке спала бабушка с внучкой, на верхней полке спали мы с мамой, а на багажной тётя Валя и Рудик. Поезда шли не по расписанию. Железная дорога была перегружена составами, которые шли на фронт (солдаты, военная техника) и с фронта с ранеными. Да ещё частые воздушные тревоги в первые дни пути. Иногда часами где-то стояли, иногда долго ехали без остановок или останавливались всего на несколько минут.
Кипятка в вагоне не было, надо было на больших станциях бегать с чайником за кипятком. Взятые в дорогу продукты тоже заканчивались кое-что втридорога мама покупала на остановках. Не всегда объявляли, сколько будет стоять поезд на данной станции, и была опасность отстать от поезда, что в тех условиях грозило возникновением серьёзных проблем.
Однажды, не знаю на какой станции (это был город с большим вокзалом), мы с мамой пошли за кипятком. Благополучно отстояв очередь, мы уже подходили к своему вагону, когда поезд тронулся и медленно поехал. Мама подхватила меня одной рукой, в другой руке у ней был чайник с кипятком, и побежала. Кто-то помог маме схватиться за поручень, забраться на нижнюю ступеньку лестницы и подняться в вагон, предварительно забрав из её рук меня. Всё произошло очень быстро, я даже не успела сильно испугаться
Но для мамы это не прошло бесследно. Пока всё происходило, из носика чайника на мамину ногу лился кипяток, а мама в горячке не чувствовала этого. Ожёг на ноге был довольно сильным. Кроме того, все ноги у мамы были в синяках и ссадинах, и они долго болели, даже после приезда в Свердловск. За всеми дорожными проблемами, мама совсем забыла о моих больных ногах и, как потом она рассказывала, в Свердловске с удивлением обнаружила, что я перестала хромать.
Свердловск
В Свердловске мы поселились, как и планировалось, у бабушки Дарьи. Она имела дом в частном секторе города. Там же жила и Валя с дочкой. Дом был бревенчатый, одноэтажный, но довольно большой всем хватило места. При доме имелся маленький участок, огороженный забором. Хорошо помню я сижу на деревянном крылечке, а бабушка рядом в большом корыте замачивает для засолки крупные грузди. На Урале грузди не варили, их несколько дней вымачивали в колодезной воде, меняя воду, а потом слоями укладывали в бочонки, пересыпая солью и пряными травами, закрывали деревянным кругом, на который клали большой камень, и спускали в погреб. Получалось вкусно.
У бабушки мы прожили недолго. Мама не поладила с властной свекровью. Дарье Фёдоровне мама не очень нравилась. Она говорила, опять же по маминым рассказам: «Какую некрасивую Саша нашёл себе жену малая, худая, чернявая. То ли дело моя Валя красавица большая, толстая, белая». А мама была очень хорошенькой, стройной, невысокой, смуглой шатеночкой с независимым характером, и папа её очень любил.
В это время мамина сестра Шура с семьёй и с бабушкой Фросей находились в Казани, там же жила и старшая мамина сестра Вера с семьёй. Мама решила ехать к ним. Она купила билеты и сообщила об этом папе, наверное, позвонила. Тогда домашних телефонов почти ни у кого не было, но в почтовых отделениях существовали переговорные пункты с кабинками, и можно было заказать разговор. Абонента на переговорный пункт в его городе вызывали срочной телеграммой. Так мама, наверное, связывалась и с Казанью. С папой было проще, в его кабинете был не один телефонный аппарат.
Мы мама, Рудик и я, сидели на вокзале на чемоданах и ждали поезда на Казань, когда к нам подошёл молодой военный и спросил у мамы документы. Ознакомившись с документами, он сказал: «Поступило распоряжение из Кремля. Вам не надо ехать в Казань. Сейчас на машине вас отвезут в Шарташ, там приготовлена для вас летняя дача. Пока тепло, вы поживёте там, скоро вам выделят жилплощадь в городе со всеми удобствами». Он взял наши чемоданы и пошёл к машине, мы пошли за ним.
Маленький летний домик стоял почти на пляже озера Шарташ на территории пионерского лагеря. Последняя смена уже закончилась, и народу на территории было очень мало. Нам понравилась большая светлая комната с застеклённой терраской и отдельным входом через эту терраску. Погода стояла тёплая и солнечная. Ласково плескались маленькие волны огромного, очень красивого озера. Купаться нам с Рудиком мама не разрешала (сама-то, я думаю, вечерком купалась), но я целыми днями бегала по пляжу, играла в чистый песочек. В этом уютном домике мы прожили, наверное, недели две.
В Свердловске нас поселили в коммунальной квартире на первом этаже кирпичного красного дома (в нем было четыре или пять этажей), в котором в то время жили, в основном, эвакуированные из Москвы семьи работников Кремля. Комната наша была не большая, но уютная. В комнате стояли две железные кровати (мне кажется, тогда все кровати были железные), на одной кровати спал Рудик, на другой, пошире мы с мамой. У противоположной стены стоял обеденный квадратный стол, несколько стульев и шкаф для одежды. Между шкафом и столом на стене висела чёрная тарелка радиорепродуктора. По вечерам и утром мы слушали последние известия, сводки Информбюро о положении на фронте. В квартире, кроме нас с Рудиком, жили дети разного возраста, в том числе и мои ровесники. Мы подружились, играли вместе, ходили друг к другу в гости. В самой большой комнате, посреди комнаты, стоял круглый стол. За этим столом мы часто собирались по вечерам. Кто-нибудь из взрослых, или из старших детей, читал вслух детские книжки, бывало, мы занимались рисованием.
Мама в Свердловске не работала. Наверное, в переполненном людьми городе было сложно найти работу, но главное, надо было смотреть за детьми и кормить их. Рудик пошёл в школу, во второй класс, а вот о детском садике для меня и речи не шло. Нас прикрепили (и не только нас из нашего дома) к обкомовской столовой. Мы каждый день ходили туда обедать, довольно далеко пешком, зимой по льду озера. На обед всегда был какой-то суп, второе и обязательно кисель. Этот кисель меня занимал, он был всегда разного цвета розовый, красный, синий и даже зелёный, разных оттенков. Из чего его варили? Я однажды спросила об этом у мамы, она ответила: «Не знаю, ешь, что дают». Но надо было ещё завтракать и ужинать. Мама много времени тратила на приобретение продуктов питания. Часто рано утром, когда мы с Рудиком ещё спали, мама бегала на рынок. Ей порой удавалось купить там конину (говядины и в помине не было). Из конины мама делала котлеты и кормила ими нас сама не ела, говорила, что не хочет.
Что такое домашний холодильник, тогда никто и не знал, продукты покупали понемногу и хранили их зимой между двойными оконными рамами. Накормив нас завтраком и проводив Рудика в школу, мама обычно убегала за хлебом и другими продуктами, которые давали по карточкам. Там всегда надо было отстоять длинную очередь. Я оставалась одна, правда в квартире всегда был кто-то из взрослых, кто присматривал за детьми, пока матери стоят в очередях. Возможно, женщины делали это по очереди. Мы не были голодными (грех жаловаться), но вкусненького было мало, а так хотелось. Иногда, когда маме удавалось купить на рынке белую булку и немного сливочного масла, мама баловала нас «пирожными» кусок белого хлеба мазала маслом и посыпала сахарным песком. Это было так вкусно!
Где-то в середине осени, папа по телефону сказал маме, что в наш дом в Новоспасском переулке попала фугасная бомба и половина дома, где была наша квартира, превратилась в груды битого кирпича. Хорошо, что никто не пострадал, многие были в эвакуации, оставшиеся в бомбоубежище или на работе. Папа в то время жил в своём кабинете, домработница Галя, которая продолжала жить в нашей квартире, в этот вечер ушла в гости к подружке и там заночевала.
Когда разбирали завалы, доставали уцелевшие вещи и приглашали хозяев на их опознание. Папа узнал только наш персидский ковёр, который в 1938 году они с мамой привезли из Туркмении, и мою довоенную куклу с закрывающимися глазами. Как она осталась цела, просто чудо. Папа потом прислал этот ковёр и куклу посылкой в Свердловск. Где бы мы потом ни жили, этот ковёр всегда висел над диваном.
Я продала его только в 2005 году, когда переехала в новую квартиру из пятиэтажки. Ковёр был старый, по краям рваный, грязный, нести его в химчистку у меня не было сил. Я увидела объявление о скупке довоенных ковров, позвонила, подумала, ну дадут мне за него 1,52 тысячи рублей, и ладно. Приехал холёный мужчина средних лет, восточной внешности, посмотрел ковёр и сказал, что тот в плохом состоянии, требует серьёзной реставрации, и он не даст за него много. Я спросила сколько? Он ответил мне: 2 000 рублей. Я согласилась. Расплатившись, мужчина схватил ковёр и, почти бегом унёс! Видно, ковёр стоил дороже, и покупатель боялся, что я передумаю. А с куклой я очень долго играла. Не помню, куда она потом девалась, когда я подросла. Наверное, кому-нибудь отдала.