Сылукыз замолчала и, повернувшись к тархану, заглянула ему в лицо, снова ставшее суровым. Он покашлял, остальные отвели глаза в сторону.
Где теперь её родственники? спросил он, глядя на Салчака.
Под стражей, неуверенно отвечал тот.
Вы что скажете? обратился тархан к Котлуг-беку и Кара-Тире-бию.
Раз уж Кондыз так богат и готов покориться надо отпустить их, сказал Котлуг-бек.
Надо освободить, поддержал Кара-Тире-би.
Интересоваться мнением Салчак-алыпа тархан не стал. Подняв голову, он произнёс:
Принимая во внимание дар старика и готовность подчиниться нам, сыновья его отпускаются на волю.
Уж не сон ли я вижу, мой Тенгре? проговорила Сылукыз, не веря ушам своим.
Я приказал. Родственники твои вернутся домой, а ты останешься, сказал тархан.
Улыбка сошла с её лица.
Но почему?!
Это чтобы старик Кондыз не обманул меня.
Голос тархана прозвучал холодно. Заметив это, он спохватился и добавил, стараясь быть милостивым.
Ты растопила мою окаменелую душу. Полюбил я тебя. Останешься, возлюбленной моей будешь.
Не бывать этому! Сылукыз сорвалась с места.
Боясь, как бы дикая женщина не причинила вреда тархану, Салчак и Кара-Тире-би повскакивали с мест.
У меня есть свой муж, который уплатил за меня калым и устроил нашу свадьбу! Молодой, прекрасный алып! крикнула она, бросившись к двери.
Это задело тархана.
Ну хорошо, хрипло, словно нехотя, сказал он, выдавливая из себя слова. В таком случае уйдёшь ты, а они останутся.
Не желая продолжать разговор, тархан кивнул Салчаку. Большой неуклюжий Салчак-алып заступил маленькой женщине дорогу, поймал её и, заломив ей руки за спину, повёл к выходу. Тут Сылукыз изловчилась и яростно вгрызлась красивыми зубами в грубый подбородок Салчака. Дюжий мужчина завопил и, разжав руки, ухватился за окровавленное лицо. Тем временем женщина, уклонившись в сторону, повернула к тархану своё прекрасное лицо и воскликнула:
Я остаюсь с тобой, тархан! Но мне в последний раз хотелось бы увидеть мужа и братьев! потребовала она.
Увидишь, нехотя пообещал тархан.
Через некоторое время женщине привели коня и в сопровождении десяти вооружённых всадников она отправилась на север Куксайской долины. Они ехали по широкой протоптанной дороге в сторону Язулыкая. Возле леса их ждали какие-то всадники. Подъехав ближе, она увидела, что это те, с кем она хотела встретиться, родня мужа. Их тоже со всех сторон обступили вооружённые сюнны.
Сылукыз искала глазами Мамака. Но сколько ни смотрела, не увидела его. Подъехала ближе. Братья мужа были бледны, печальны. Сылукыз крикнула иступлённо:
Так где же Мамак?! Где муж мой?!
Мужчины потупились. Почувствовав неладное, она обратилась к Тукалу, старшему из братьев:
Почему молчишь? Я спрашиваю, где Мамак?
Тукал, как и люди тархана, не хотел говорить правду.
Он бежал, соврал он. Всех нас поймали, а он не дался.
Застрелили, что ли, его? не поняла Сылукыз.
Нет, не застрелили, сбежал он, скрылся в лесу. Его не могли поймать.
Сылукыз перевела дух и взглянула на своих охранников. Похоже, те не понимали её языка.
Чтобы спасти вас, я остаюсь здесь, сказала она. Если Мамак дома, скажите ему, пусть ждёт меня. Ну а если
Довольно! скомандовал один из охранников, встав между ними.
Скажем, пообещал Тукал.
XVIIЛюди из Кондыза отправились домой известной им дорогой. Они всё ещё не могли поверить в своё освобождение и погоняли лошадей без передышки. В густом лесу почувствовали себя уверенней. Снегопада в последнее время не было, поэтому ехали легко. В пути не переговаривались и не оглядывались назад. Глаза были устремлены только вперёд.
В Язулыкая добрались, когда уже темнело. Совсем недавно места эти казались им такими красивыми и надёжными. А теперь горы и ручей были объяты глухим безмолвием, отчего становилось жутко. Возле кострища, где раньше стоял их шалаш, они спешились и долго смотрели на оголённую чёрную землю. Никто не произнёс ни звука. Лишь изредка слышались тяжёлые вздохи. Взяв лошадей под уздцы, стали спускаться к ручью. Там, за ручьём, на небольшом лугу был у них заброшенный шалаш и тёплое строение для скота. Раньше по весне они держали там молодняк. Было в нём сено, которое скармливали молодым животным, невыделанные шкуры, припрятан старый топор, кое-какая утварь и сушёная снедь.
В то утро сюнны угнали животных, которые паслись на открытом склоне горы и уничтожили шалаш, стоявший на виду. Поискать по окрестностям у них не хватило ума. Так что шалаш за ручьём и сарай должны быть целы.
Через сугробы добрались до шалаша, обошли его кругом. Как и ожидалось, сюда никто не заглядывал. Привязав лошадей к тыну, отыскали топор, горшки, деревянное ведро. Один побежал к ручью за водой, другой, открыв шалаш, развёл огонь, третий полез за мешком, подвешенным под крышей сарая.
На все хлопоты готовку, еду и прочее ушла половина ночи. Они по-прежнему сохраняли молчание. Всю мелкую работу каждый привычно делал сам, и темнота не была им помехой.
Подкрепившись, старший из них, спокойный, тихий нравом, Тукал вышел в сарай взглянуть на лошадей, задал им сена и, вернувшись в шалаш, приготовил себе место для сна. Ярти на два года старше Мамака, а теперь самый молодой среди них, заговорил первым.
Не спеши спать, брат, сказал он, лучше скажи, что делать будем.
Тукал, видимо, не поняв, куда клонит брат, продолжал, сопя, снимать с себя одежду.
Мы ляжем спать, а ты снаружи сторожить будешь, проговорил он.
Ярти сердито насупился. Саттай, зять старика Кондыза, усмехнулся, глядя на него.
И правда, зачем нам спать, легче оттого всё равно не будет, сказал он, поддразнивая вспыльчивого родственника.
Давайте помолимся Аллаху за то, что помог спастись, и ляжем, стоял на своём Тукал.
Да как же нам спать, когда стадо угнали, брата зарезали и сунули в огонь, самих нас, как скотину, в грязь втоптали! не сдавался горячий Ярти.
Ну ладно, давай говори, что ты предлагаешь, сказал Тукал, поморщившись. Ни думать, ни говорить о пережитом ему не хотелось.
Я, что ли? Я?!
Ну ты, ты! Саттай продолжал подтрунивать над джигитом. Сам он был трусоват и осторожен. Излишне смелый и решительный Мамак никогда не нравился ему. И этот туда же!
Я? повторил Ярти. Да я бы перебил всех этих сюннов и вернулся в Куксай! Выручил бы Сылукыз и взял её в жёны!
Брат твой тоже был куда как хорош! Потому-то мы
Да не из-за него, а из-за твари продажной! перебил его Ярти, не давая Мамака в обиду.
Постой-ка, постой! Да как же это ты и Куксай, и Сылукыз себе взять собираешься? улыбнулся Саттай.
Что ж, послушаем, как тебе это удастся, лениво поддержал его Тукал.
С какой стороны ни посмотри, спать не время, горячился Ярти. Дома нас жёны, дети, старые отец с матерью ждут. Вы знаете, сколько у них скота? Что скажем им, когда вернёмся с пустыми руками? Мы должны выбрать одно из двух: либо к соседям наняться на работу, либо взять в руки оружие и воевать!
Вот с этим, что ли? Тукал поднял кулак.
Нет, брат, сам знаешь, этим много не навоюешь. Ярти был серьёзен и рассудителен. Если поможете, я всех киргилей подговорю! Весь Алтай поднимется против тархана!
Для того только, чтобы ты взял себе Сылукыз, Алтай не поддержит тебя, продолжал Саттай дразнить джигита.
Раб Чура, молча сидевший в сторонке, тоже вступил в разговор:
Я первый пойду за Ярти, твёрдо сказал он.
Чура работал на старика Кондыза. Не было у него ни рода своего, ни племени, ни отца, ни матери. Родных тоже никого. Поэтому и прав никаких не было. Только ради пропитания пас он скот и делал другую тяжёлую работу.
Тукал и Саттай с осуждением покосились на него. Что это, мол, раб неотёсанный позволяет себе встревает в их беседу! Но это нисколько не смутило Чуру, он знал: есть у него заступник.
Слышал я, продолжал Чура, спеша высказаться, сюнны лес валить собираются. Вот тут-то мы и перебьём их из-за деревьев
Я тоже слышал о таком деле, поддержал его Ярти.
И чего вы там вдвоём наворочаете?! продолжал насмехаться Саттай.
И вовсе не вдвоём! Я завтра же пойду к тузбашам, потом к сармакам, аланам! загорелся Ярти.
А я к арбатам и телякаям! подхватил Чура.
Ладно, идите куда хотите. А я никуда не собираюсь, заявил Тукал. Вернусь в Кондызлы, а там видно будет.
Я тоже! поддержал его Саттай.
Ярти помрачнел.
Так вы что же, не вступитесь за меня? сказал он упавшим голосом.
Мы вступимся за тебя, ответил Тукал, подумав. Только ты сначала собери тысячу вооружённых мужчин
XVIIIВ ту ночь братья долго не могли уснуть, хотя и были усталыми. Каждый думал о будущем, о завтрашнем дне, который, как оказалось, способен обрушить на голову самые неожиданные испытания. Даже Тукал, всегда такой спокойный и невозмутимый, долго ворочался, потом встал и вышел из шалаша. За ним последовал Чура. Эти двое привыкли к чуткому сну: в их обязанности входило вставать среди ночи, чтобы посмотреть, всё ли хорошо с животными. Днём они спали по очереди. Оба уснули только на рассвете.