Но Груздев молчал, и Жеглов, открыв планшет, вынул какой-то бланк, протянул его Панкову. Тот стал писать на нем, и, приглядевшись, я увидел, что это ордер на обыск. А Жеглов без малейшей нетерпеливости снова сказал Груздеву:
Ключики нам нужны, Илья Сергеевич. И пояснил: Квартиру придется временно опечатать.
Груздев резко повернулся:
Ключей у меня нет. И быть не могло. Постарайтесь понять, что интеллигентный человек не станет держать у себя ключи от квартиры чужой ему женщины! Чужой, понимаете, чужой!
Напрасно вы все-таки так неприязненно сказал Панков и отдал ордер Жеглову. Ну да ладно, давайте заканчивать.
Все на выход! коротко приказал Жеглов. Вам, гражданин Груздев, придется с нами проехать на Петровку, тридцать восемь. Уточнить еще кое-что
На лестнице Жеглов поотстал с Пасюком и Тараскиным, дал им ордер, сказал негромко:
Езжайте в Лосинку. По этому адресу произведете неотложный обыск ищите все, что может иметь отношение к делу, ясно? Особенно переписку всю как есть изымайте. Потом сожительницу его и хозяйку квартиры поврозь допросите где был он вчера, что делал, весь день до минуточки, ясно? И назад, рысью!..
В столице сейчас сто одиннадцать многодетных матерей, удостоенных высшей правительственной награды ордена «Мать-героиня». Каждая из них родила и воспитала десять и более детей.
«Московский большевик»Панков отправился домой, попросив завтра с утра показать ему собранные материалы. Быстро прогромыхав по ночным улицам, приехали мы на Петровку. Всю дорогу молчали, молча поднялись и в дежурную часть. Жеглов усадил Груздева за стол, дал ему бумаги, ручку, сказал:
Попрошу как можно подробнее изложить всю историю вашей жизни с Ларисой, все ваши соображения о происшествии, перечислить ее знакомых, кого только знаете. Отдельно опишите, пожалуйста, весь ваш вчерашний день, по часам и минутам буквально.
Моя жизнь с Ларисой это мое личное дело, запальчиво сказал Груздев. А что касается ее знакомых, то поищите кого-нибудь другого на них доносы писать. А меня увольте, я не доносчик
Слушайте, Груздев, устало сказал Жеглов. Мне уже надоело. Что вы со мной все время препираетесь? Вы не доносчик, вы по делу свидетель. Пока, во всяком случае. И давать показания, интересующие следствие, по закону обязаны. Так что давайте не будем Пишите, что вам говорят
Груздев сердито пожал плечами; всем своим видом он показывал, что делать нечего, приходится ему подчиниться грубой силе. Обмакнул он перо в чернильницу и снова отложил в сторону:
На чье имя мне писать? И как этот документ озаглавить?
Озаглавьте: «Объяснение». И пишите на имя начальника московской милиции генерал-лейтенанта Маханькова. Мы потом эти данные в протокол допроса перенесем Пошли, Шарапов, позвал Жеглов, и мы вышли в коридор.
А зачем на имя генерала ты ему писать велел? полюбопытствовал я.
Для внушительности это в нем ответственности прибавит. Если врать надумает, то не кому-нибудь, а самому генералу. Авось поостережется. Идем ко мне, перекусим.
Зашли мы в наш кабинет, поставили на плитку чайник, закурили. Я посмотрел на часы: пять минут первого. Жеглов взял с подоконника роскошную жестянку с надписью нерусскими буквами «Принц Альберт» в ней, поскольку запах табака уже давно выветрился, он держал сахарный песок, достал из сейфа буханку хлеба, которую я успел «отоварить» незапамятно давно сегодня, а вернее, вчера перед обедом, собираясь отмечать «день чекиста». Своим разведческим, острым как бритва ножом с цветной наборной плексигласовой рукояткой я нарезал тонкими ломтями аппетитный ржаной хлеб, щедро посыпал его сахарным песком, а Жеглов тем временем заварил чай. Ужин получился прямо царский. Я свой ломоть нарезал маленькими ромбами так удобнее было держать их в сложенной лодочкой ладони, чтобы песок не просыпать. Прихлебывая вкусный горячий чай, я спросил:
Что насчет Груздева думаешь, а, Глеб?
Его это работа, нет вопроса И, прожевав, добавил: Этот субчик нетрудный, у меня не такие плясали. Один хмырь, помню, бандитское нападение инсценировал: приезжаем жена убитая, он в другой комнате, порезанный да связанный, с кляпом во рту лежит, в квартире полный разгром, все вверх дном перевернуто, ценности похищены. Стали разбираться, он убивается, сил нет: жизни, кричит, себя лишу без моей дорогой супруги! Жеглов аккуратно смел ладонью крошки с газеты и отправил их в рот, задумался.
Ну-ну, а дальше?..
А дальше разведал я, что у него любовница имеется. А поскольку был он мне вот так, Жеглов провел ребром ладони по горлу, подозрительный, я ему напрямик и врубил: «Признавайтесь, за что вы убили дорогую супругу?» Ну, что с ним было это передать тебе невозможно, куда он только на меня не жаловался, до Михаила Иваныча Калинина дошел.
А ты что?
Жеглов поднялся, потянулся всем своим гибким, сильным телом, удовлетворенно погладил живот и хитро ухмыльнулся:
А я его под стражу взял, чтобы он охолонул маленько. Деньков пять он посидел без допроса, а я тем временем его любовницу расколол: она домишко купила, да непонятно, на какие шиши. Пришлось ей все ж таки признаться, что деньги тридцать тысяч любовник дал. А он-то плакался, что аккурат эти деньги подчистую грабители забрали, ни копейки ему не оставили. Поднимаю я его из камеры, очную ставочку с любименькой. Да-а Как он ее увидел, так сразу: «Отпустите меня с допроса, подумать надо» Хорошо. Вызываю через день, не успел он рта раскрыть, я ему заключение экспертизы
Какой экспертизы? не понял я.
Там, понимаешь, среди прочего на полу приемник валялся, «Телефункен», как сейчас помню, трофейный. И тип этот вовсю разорялся, что искали грабители в приемнике деньги, не нашли и со злости грохнули его об пол со всей силой. А эксперты пишут категорически, что коли грохнулся бы приемник об пол, то произошли бы в его хрупкой конструкции непоправимые перемены и работать он бы ни в жисть не стал. А приемник, между прочим, работает как миленький
Ага, он, значит, его на пол поставил, чтобы создать видимость разгрома
Точно. Я ему так и сказал, он на полусогнутых: «Жизнь мне сохраните, умоляю, вину искуплю» Вот такие типы, значитца, имеют место, и ты привыкай вести с ними беспощадную борьбу, как от нас требует народ.
А Груздев?
Испекся, небрежно махнул рукой Жеглов. Покобенится и в раскол, куда ему деваться? Все улики налицо, а мужичишко он хлипкий, нервный
Я поднялся:
Пойду его проведаю как он там?
Ни в коем разе, остановил Жеглов. Ему сейчас до кондиции дойти надо, наедине, как говорится, со своей совестью. Но, между прочим, ты не думай, что все уже в порядке, такие дела непросто делаются, тут еще поработать придется
Есть, охотно согласился я и попросил: Ты обещал насчет следственных вопросов поподробней
А-а, вспомнил Жеглов. Это можно. Конечно, тут все на словах не объяснишь, ты еще пройдешь эту теорию на практике
Я усмехнулся.
Ну что ты, как медный самовар, светишься? рассердился Жеглов. Дело серьезное! Ты пойми, когда преступника допрашивают, он весь, как зверь, в напряжении, и страх в нем бушует: что следователь знает, что может доказать, про что сейчас спросит? Вот это самое напряжение, страх этот его надо вплоть до самого ужаса завинчивать, понял? А как это делается? Очень просто. Вопросы должны идти по нарастающей: сначала про пустячки, то да се, мелочишку тот сказал, та видала, этот слыхал Преступник уже видит, что ты в курсе дела и пришел не так просто, поболтать про цветы и пряники. Ладно. И тут ты ему фактик подбрасываешь, железный
Ну а он, представь себе, отпирается, сказал я.
И хорошо! И прекрасно! Он отпирается, а ты ему очняк р-раз! Кладет его, допустим, подельщик на очной ставке
А он все равно отпирается подзадорил я его.
А ты ему свидетеля р-раз, экспертизу на стол два! Вещдок какой-нибудь покрепче тр-ри! И готов парнишечка, обязан он в этом фактике признаться и собственноручно его описать, и к тому же с объяснением, почему врал доселе.
Ну допустим, кивнул я. Что потом?
Потом ты ему предлагаешь самому рассказать о своей преступной деятельности. Он тебе, конечно, тут же клянется, что сблудил один-единственный разок в молодой своей жизни, да и то по пьянке. А ты сокрушаешься, головой качаешь: опять, мол, заливаешь ты, паря, мне тебя просто до невозможности жалко, что с тобою при твоей неискренней линии станется? Он говорит: «А что?» а ты краешком, осторожненько, называешь, к примеру, Шестой Монетчиковский, где, как тебе известно, кражонка была, но доказательств ни на грош не имеется.
Так он тебе навстречу и разбежался!
А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его спрашивал с прохладцей, издалека. Он мне семь бочек арестантов, а я ему факты, очные ставки и все такое прочее, после чего и сознаваться пришлось, и оправдываться. Поэтому он встает, смотрит в твои красивые голубые глаза, бьет себя в грудь и «чистосердечно» сознается в последнем из преступных фактов своей жизни. Протокол, значитца, подписи и другие рассказы