Обычно вялый твой таракан, да?
Таракан усмехнулся Икар, вообще они нормальные ребята, очень вежливые и даже деликатные.
Да, очень. Деликатные, брат передразнил Икара. С нами они тоже очень деликатно обошлись.
С кем с нами? осторожно спросил Икар, поднимая глаза на брата.
С тобой, со мной, с отцом, с Энджи, с людьми.
Мы же победили, нерешительно произнес Икар.
Иван посмотрел на него так, словно брат произнёс какую-то глупость, Икар опустил глаза, слегка розовея.
Победили, да. Когда ты последний раз с отцом общался?
Икар покраснел, не ответил.
Он бы рассказал. Как мы победили.
А ты когда? вызывающе бросил Икар, рассчитывая, как ему казалось, на то, что Иван начнёт оправдываться и вилять, и тогда его собственная растерянность станет менее заметной. Но брат вилять не стал.
Не помню.
Икар удивился, растерялся.
А что? Плохо это, но если честно, я его немного побаиваюсь ну не его самого, а то, кем он стал, каким
Чем.
А?
Чем он стал.
А, да, и это тоже.
Икар снова заглянул в лицо брата, на этот раз с укором. Тот заметил и, словно извиняясь, улыбнулся, качая головой.
Плохо это. Как он там? Я не знаю, ты не знаешь, зато про какие-то срангуари своего таракана ты отлично в курсе.
Сынгуари, поправил Икар.
Я так и сказал, буркнул Иван, забираясь носом в стакан. Давить их надо было. Сильнее, сильнее давить.
А раздавили вас! неожиданно донеслось из-за ширмы, отделявшей их столик от соседнего, Надутых червяков с манией величия и убогим оружием! Гху!
Другие голоса его поддержали, за ширмой одобрительно загудели, гху, гху, причем нарочито громко, чтобы их услышали наверняка. Гху, гху, гху характерный хык местных мулатов, чудовищной и унизительной смеси человека с аборигенами.
Иван встал и отправился за ширму. Рука его потянулась к бедру, и за ней непроизвольно последовал взгляд Икара и наткнулся там на что-то черное, сверкнувшее мрачным металлическом изгибом под случайно приподнявшимся краем рубашки. Ткань словно ухмыльнулась, обнажив стальные крепкие зубы.
Икар сразу понял, это оружие. Как и всякий, наверное, кто родился и вырос на Энджи. Потому что это было то самое оружие, оттуда, с Энджи. Их оружие.
За ширмой раздался сухой металлический щелчок, оборвал гхукание, и спокойный голос брата произнёс:
Повтори, мразь.
Затем тишина, совершенная, абсолютная тишина, хотя, возможно она лишь показалась Икару, потому что рядом бубнил и дёргался экран, а вокруг мерцали другие ширмы, закрывавшие другие соседние столики, за которыми шла какая-то другая, далеко не бесшумная жизнь. Но ему в тот момент показалось, что всё замерло. Стихло, затаилось в испуге и ожидании оглушительного хлопка. Икар как будто почувствовал даже и запах. Масло, порох. Такой часто шел от дедушки, от его рук и одежды. Запах войны, опасности, разрушения, и бессильного отчаяния, и нехорошего, ненужного будущего.
Тишина за ширмой. Брат вернулся, сел за столик, поправляя одежду, поднёс к губам стакан, сделал глоток и произнес:
Ни разу не встречал ни одного живого мпода. Всякой мрази сколько угодно. А мподов ни разу, отхлебнул еще и поставил на стол. Они вообще существуют или это выдумки какого-нибудь дурацкого местного Новостэ, чтобы держать нас всех за идиотов?
Икар разлепил рот, и будто не своим голосом ответил:
Я видел, кгхэ-э-эм они настоящие.
Значит, не все потеряно.
Стол перед ними неожиданно окрасился синим, и от него потянуло холодом.
Настучали гады, ухмыльнулся Иван. Ну пойдем, раз так.
К изменившемуся в цвете столу мгновенно прилипли их недопитые стаканы и все остальное, что лежало на нем за исключением личных вещей.
Вот и посидели, произнёс Икар.
Оба встали и направились к причалу. Иван бросил взгляд на число, горевшее на выходе из бара, номер эшелона.
Ого, а я и забыл. Чувствую, тяжело так дышится. Пятьсот девятнадцать, ты видал?
Икар пробубнил что-то в ответ, мол, сколько раз здесь были, и ничего. У самого причала Иван неожиданно погрустнел, плечи его словно сложились, он будто вспомнил что-то, увидев развернувшийся перед ними город. И тогда он сказал, но как-то неуверенно, словно не декларировал очередную мудрость, добытую чьим-то чужим опытом, а уговаривал сам себя, утешал или оправдывался:
Жизнь это не те дни, которые мы прожили, а те, которые запомнились.1
Жизнь это не те дни, которые мы прожили, а те, которые запомнились.1
Без всякого сомнения, этот день запомнился Икару: этот ненужный рассказ о работе; укоряющий образ отца в памяти; мерзкое гхукание за ширмой; тишина эта маленькая, но приятная победка; странные сожаления брата, его молчаливое порицание, и, конечно, загадочное оружие, блеснувшее у него под рубашкой, так легко успокоившее мулатов.
Вспоминая это, Икар задумался над тем, не была ли просьба брата чем-то большим, чем просьба? Не было ли в ней какого-нибудь двойного дна, о котором тот не сообщил из опасений спугнуть помощника?
Икар снова поёрзал в кресле. Успокаивало то, что это было не в первый раз, когда брат просил ему помочь, передать что-нибудь кому-нибудь где-нибудь. При этом обычно Икар понятия не имел, что и кому надо было передать. Это было неинтересно, город везде одинаковый. Везде, где ему разрешено было находиться. Даже та область, куда он ездил работать, отличалась несущественно.
Тем не менее, у Ивана имелось оружие, и это было странно. Зачем?
Серый город рябило от дронов. Серое небо с оранжевыми перьями, подсвеченными невидимым закатом. Икар закрыл глаза. Если брат сказал «безопасно», значит так и есть.
Дрон добрался до нужного дома, вошел в вертикальный канал и устремился вниз. Перед глазами Икара задергались цифры, лохматые мподские кривые черточки, похожие на слетевшихся мух. От лёгкой невесомости зачесалось в груди.
Квартира Ивана размещалась на сто пятьдесят третьем эшелоне и располагалась в доме несравнимо более шикарном, чем у Икара. Все в ней было просторней, и даже стены казались не такими круглыми. Брат держал их пустыми. Но самое крутое, чему Икар завидовал особенно это вызывающе, бескомпромиссно ровный пол. Высокие потолки позволяли сделать в комнатах настил, который не только избавлял полы от неровностей, но и позволял использовать образовавшиеся под ним пустоты в качестве дополнительных хранилищ. Кроме этого, у Ивана была огромная устойчивая кровать, фантастически мягкий красный диван и широкие, крепкие столы. Один на кухне тёмный, второй светлый в кабинете.
Как раз под одним их этих столов, блестящим от расположенного рядом окна, и размещался предмет, который по просьбе Ивана необходимо было переправить получателю. Причем сделав это непременно лично. Икар остановился рядом полиморфная коробка. Как все прочие такие коробки, она приобретала характер того места, в котором находилась. Под строгим кабинетным столом брата она выглядела небольшим и бесхитростным кубиком черного цвета.