Понятно, что люди не получали нелепые граммы в столовой они собирали талоны и меняли их на какие-то более-менее заметные порции. В последующие годы мясные нормы уменьшались, а кроме того, во многих местах мясо частенько заменялось рыбопродуктами. Необходимо отметить, что подавляющая часть централизованно распределявшихся продуктов половина и более потреблялась двумя основными промышленными и политическими центрами СССР Москвой и Ленинградом. Остальные промышленные центры снабжались по остаточному принципу. Цинизм установленной большевиками системы продуктового распределения заключался не в том даже, что нормы были смехотворны, а в том, что питание распределялось среди сравнительно небольшого слоя населения. Мясные карточки получали не более 14 млн. жителей Советского Союза. Их были лишены крестьяне и так называемые «лишенцы», к которым относились 12 категорий населения, не получивших от советской власти избирательного права (священнослужители, дореволюционные чиновники, военнослужащие, полицейские и т. п., а также члены их семей).
Попали в разряд «лишенцев» и так называемые «кулаки» зажиточные крестьяне-единоличники, имевшие в личных хозяйствах тягловую силу, сельхозинвентарь, посевной материал и оборотные денежные средства, позволявшие вести дела без оглядки на государство. Кулаки давали основную массу товарного зерна и технических культур, потребных стране, фактически они образовывали становой хребет всего сельского хозяйства. Большевики расценивали кулаков как классовых врагов, как мелкобуржуазную стихию, которую необходимо преодолеть для построения в деревне истинно социалистических отношений. Победить кулака экономическими методами коммунисты не могли их колхозы и совхозы проигрывали соревнование частному землепользователю, несмотря на госдотации, лизинг сельхозтехники и распоряжение лучшей землей. Затеянная большевиками в 19291930 гг. сплошная коллективизация преследовала цель уничтожить кулаков путем открытых репрессий, попутно ограбить и под шумок всей этой оголтелой кампании изъять у советской деревни остававшееся у частных владельцев зерно. Зерно нужно было для экспорта, как было упомянуто выше, за него выручали валюту, потребную для сверхиндустриализации. Экспорт зерна оставался стабильно высоким даже во времена чудовищного голода 19321933 гг., впервые объемы вывоза продовольствия за рубеж были заметно снижены лишь в 1934 г. Большевики провели пресловутое «раскулачивание» ударными темпами, отняв у зажиточных крестьян движимое и недвижимое имущество без всяких компенсаций и отправив самих владельцев в ссылку. Районами ссылок были выбраны 10 малонаселенных регионов с неблагоприятным климатом, в том числе и Уральская область. Ссылаемых кулаков, превратившихся в одночасье в нищих и совершенно бесправных людей, называли «ссыльнопоселенцами». На Урал прибывали переселенцы из Европейской части Советского Союза из Украины, Белоруссии, Центрального черноземья, северо-западных областей (это были так называемые «ссыльнопоселенцы» 1-й и 2-й категории). Кроме высылаемых из других регионов, существовали и «ссыльнопоселенцы» 3-й категории к ним относились кулаки, коренные жители Уральского региона, которых во время коллективизации изгоняли из мест проживания в малообжитые северные районы.
В августе-сентябре 1930 г. первые 10,5 тысяч человек ссыльнопоселенцев 3-й категории отправились на Хибинские апатитовые разработки, а также в северные округа на торфодобычу, в каменоломни и на крупные стройки. Процесс грабежа кулаков понравился всем и коммунистическим вождям, и сельской бедноте, ведь ломать и грабить во все времена было делом нехитрым. Процесс «подавления кулачества как класса» продолжился и в 1931 г., за первые 6 месяцев которого на предприятия трестов «Ураллес» и «Уралплатина» были направлены еще 9,2 тысячи семей раскулаченных. В этой связи требует разъяснения важный момент, который может быть не до конца ясен современному жителю России раскулаченные не получали за отнятое имущество никакой компенсации и им не разрешали брать с собой сколько-нибудь ценные вещи. При этом поджог «кулаком» собственного имущества или убой скота расценивался как теракт, за первые 9 месяцев 1931 г. ОГПУ зафиксировало на территории Уральской области 228 терактов в сельской местности. В большинстве своем это были поджоги раскулаченными собственных домов, надворных построек, порча сельхозинвентаря, забой принадлежавшего им скота и т. п. действия негодующих людей, возмущенных откровенным грабежом, учиненным советской властью. С уничтожением кулаков, представлявших из себя самый энергичный слой сельских тружеников, коллективизация на Урале пошла стремительными темпами.
Уральский обком ВКП (б) пафосно рапортовал в Москву об успехах социалистического строительства на селе: на 1 января 1931 г. было коллективизировано 32,8% крестьянских хозяйств, а через полгода, к 1 июня уже 60,6%. Как было отмечено выше, помимо местных кулаков в регион прибывали и ссыльнопоселенцы из других мест Советского Союза. За 3 полных года (с 1931 по 1933) на предприятия Урала прибыли и стали на учет 302,2 тысячи раскулаченных и членов их семей. Формально они не были осуждены, поскольку не совершали никаких преступлений, но положение их во многом оказывалось даже хуже, чем у лагерных узников. Очень часто раскулаченные не имели ничего, что помогло бы обосноваться на новом месте, поскольку при изгнании из мест проживания у них зачастую отнимали даже носильные вещи и обувь, говорили, что все необходимое они получат на месте. Действительно, что-то они получали, например, в 19301931 гг. на каждого члена семьи ссыльнопоселенца полагалось такое вот довольствие по карточкам: муки 6 кг/мес., крупы 0,6 кг/мес., рыбы 2,25 кг/мес., сахара 180 гр./мес., чайного напитка 90 гр./мес., хозяйственного мыла 150 гр./квартал, печеного хлеба 3/4 фунта в день (340 гр. в сутки). Карточек на мясо раскулаченные не получали, хотя работали на самых тяжелых и вредных работах. Кстати, даже эти убогие нормы не выдерживались, так, в 3 квартале 1931 г. Наркомснаб СССР произвольно уменьшил на 1/3 фонд рыбы, направляемой ссыльнопоселенцам (регулярные перебои возникали и с сахаром это, кстати, вообще был один из дефицитнейших товаров, наряду с чрезвычайно популярной в народе махоркой). Сравните продуктовый набор спецпереселенца с нормами снабжения жителей блокадного Ленинграда! И если ленинградцев на грань голодной смерти во время войны поставил беспощадный враг, то как следует называть власть, проделавшую то же самое десятью годами ранее со своими гражданами, вся вина которых заключалась лишь в том, что они много работали и жили зажиточнее других?!
Формально раскулаченные не считались осужденными, хотя были лишены свободы перемещения и не имели документов. Поскольку они работали на промышленных объектах, им выплачивали заработную плату, с которой удерживалось до 40% на разного рода принудительные отчисления. Произвол административного руководства в отношении ссыльнопоселенцев достиг таких пределов, что в какой-то момент встревожил даже кремлевских бонз. С 1 июня 1931 г. постановлением Совета Народных Комиссаров максимальный предел отчислений с зарплат ссыльнопоселенцев был ограничен 25%, а с 1 августа понижен до 15%. Тем не менее эти косметические меры мало влияли на чрезвычайно тяжелое положение раскулаченных.
Полная безысходность толкала их на побеги. Как было упомянуто выше, Уральский регион в период 19311933 гг. принял 302,2 тысячи ссыльнопоселенцев всех категорий, так вот, в то же самое время 237 тысяч человек из их числа предприняли попытки побега. Органам ОГПУ удалось отыскать 68 тысяч беглецов, остальные же по состоянию на 1 января 1934 г. находились в бегах и, по-видимому, сумели легализоваться по поддельным документам. Понятно, что эти люди, с одной стороны, энергичные и толковые, а с другой обозленные и безденежные являлись рассадником самого серьезного криминала.
Первая половина 1930-х гг. была страшным временем. Без всяких преувеличений. Но об этом сейчас не принято вспоминать, трагедию тех лет заслонил «Большой террор», а кроме того, безумные экономические новации той поры принято оправдывать успехами индустриализации и последующей победой в Великой Отечественной войне. Впрочем, речь сейчас не о будущей чудовищной войне, а голоде начала 1930-х гг.
В условиях жесткого дефицита продуктов питания, в которых оказалась вся страна, партийное руководство обеспокоилось обеспечением лояльности низовых функционеров. Было принято решение ввести специальные закрытые распределители для номенклатурных работников районного уровня и выше. По первоначальному замыслу кремлевских мечтателей в каждом районе страны к такому распределителю должны были «прикрепляться» 20 работников партийного и советского аппарата, поэтому первоначально эти тайные магазины получили название «закрытые распределители двадцатки». Эти оазисы сытой жизни появились в стране Советов благодаря постановлению Наркомснаба СССР от 28 ноября 1931 г. под чарующим номенклатурный слух названием «О продовольственном снабжении районных руководящих работников». А уже через неделю 5 декабря 1931 г. последовало логическое развитие содержания этого документа. Речь идет о постановлении Совета Народных Комиссаров СССР «О продовольственном снабжении и лечебной помощи районным руководящим работникам». Последнее постановление, как явствует из названия, помимо продовольственного снабжения, рассматривало вопросы медицинской помощи и санаторно-курортного лечения номенклатурных работников низшего звена. Очень скоро число «прикрепленных» к распределителям лиц превысило заявленную цифру в 20 человек и указание на их число исчезло из названия распределителей. Они стали просто «закрытыми распределителями». Скромненько и со вкусом! Считалось, что практика получения продуктов питания и промтоваров из «закрытых распределителей» это временная мера, которая отпадет сама собой после отмены карточной системы. Этого, разумеется, не случилось, советская номенклатура оказалась подобна паразиту, которого можно было уничтожить лишь с убийством организма-носителя. Руководящие работники не хотели жить в тех убогих условиях, на которые они обрекли весь народ, а потому подлая система получения продуктов из «закрытых распределителей» просуществовала вплоть до распада Советского Союза. Нельзя не признать, что советская партийно-государственная номенклатура в смысле барских замашек вообще демонстрировала позорную слабость и поразительную нескромность. Революционные люмпены, с садистским удовольствием расстреливавшие имперское дворянство в годы Гражданской войны и после, очень скоро усвоили нравы и повадки классовых врагов. Разница между большевиками и дореволюционными аристократами была лишь в том, что последние создавали комфорт за счет собственных средств, а первые беззастенчиво финансировали самих себя из пресловутых общественных фондов потребления. Ну, конечно, существовала еще и разница в образовании и культуре. Была эта разница, разумеется, не в пользу косноязычных трибунных демагогов, но на фоне тотального ограбления страны и народа, устроенного большевистским царством Хама, данный порок можно считать наименьшим из коммунистических грехов.