«Да где же ее черти-то носят?» подумал про себя старик, открывая дверь в барак и всматриваясь в длинный неосвещенный коридор. Но коридор был пуст.
Назар Степанович подошел к двери своей комнаты и распахнул ее. Перешагнув порог, застыл в ужасе на полу лежало бездыханное тело внучки. С первого взгляда было видно, что девочка неживая: она не дышала, лицо помертвело, отчего приобрело какие-то чуждые, несвойственные ей черты; под ее телом широко растеклась лужа крови, а полуоткрытые глаза смотрели куда-то в сторону. Назар Степанович немигающе взирал именно на кровь, разлившуюся на полу, никогда бы не подумал, что в таком щуплом детском теле может быть так много крови. И от осознания этого сделалось особенно страшно.
Назар Степанович постоял так с полминуты, не меньше, пытаясь осознать случившееся. Но мозг не желал воспринимать произошедшее. В какой-то момент он просто хотел закричать от горя, но вдруг понял, что голос пропал, из горла раздавалось только сиплое шипение. Ноги вдруг ослабели, Назар Степанович бессильно оперся о стену и стал медленно сползать на пол, тонко, по-ребеночьи, подвывая.
Ты что, сосед? услышав вой старика, подъехал на своей каталке на подшипниках бывший морячок Вася Гудков, отталкиваясь от пола деревянными колодками, похожими на пресс-папье. Чо воешь-то?
В ответ Назар Степанович молча указал на Оленьку, лежавшую на полу.
Морячок лихо переехал на своей тележке через высокий порог и приблизился к Оленьке. Объехал ее кругом и деловито изрек, как человек, повидавший на своем небольшом веку немало смертей:
Нож. Прямиком в сердце. Ну хоть не мучилась. Потом помолчал немного и уже вполне участливо добавил: Это у кого ж на ребенка рука-то поднялась? Хуже фрицев!
Назар Степанович обхватил лицо ладонями, а потом нарочито сильно ударился затылком о стену и взвыл:
Что же я наделал Как же не подумал Надо было мне с тобой пойти, Олюшка. А я, дурак старый, там остался. Как же это так, внученька моя
Ты, Назар, это Не вой. Уже не исправить. Надо в милицию сообщить о случившемся. Чтоб они этого гада нашли и под расстрел подвели. Ты это, безногий морячок глянул на старика и, кажется, впервые осознал, что кому-то может быть еще хуже, чем ему, здесь пока побудь, а я метнусь в отделение. Одна нога тут, другая там, попытался он по-флотски приободрить старика. Неуместно получилось, не до шуток сейчас, пусть даже если они касаются собственных ног, которые оставил в далеком сорок первом где-то на дне Балтийского моря. И уже сочувственно, понимая, что совершил некоторый промах, добавил: Тяжело тебе будет, понимаю Но надо терпеть Чтобы увидеть, как этих гадов к стенке поставят Я скоренько
Старик то ли кивнул, то ли сделал еще одну попытку удариться затылком о стену. Вася Гудков покачал головой и, громко шумя подшипниками, поехал по коридору. С трудом открыв тяжелую дверь, он покатил в сторону отделения милиции, в ведение которого входил поселок имени Орджоникидзе.
* * *Дежурный сержант не сразу понял, чего от него хочет безногий матрос, к тому же не совсем трезвый.
Послушай, браток, я тебя не понимаю, объясни ты мне толком. Что ты хочешь? переспросил милиционер Василия после его бессвязной тирады.
Уполномоченного мне сюда давай, настаивал безногий моряк.
Нет сейчас никого, высунулся в окошко дежурки сержант, чтобы как следует разглядеть настырного посетителя, желающего увидеть кого-нибудь из оперуполномоченных.
Тогда главного давай, не унимался морячок, который явно собирался добиться своего.
А чего ты хотел-то? сдвинув брови, заорал на матроса сержант милиции, однако на голос и грозный вид Василия Гудкова было не взять. Глянув снизу вверх на сержанта, матрос разразился такой загогулистой матерной тирадой, что у сержанта непроизвольно приоткрылся рот. Вид у него и так был как у человека, не очень обремененного интеллектом, а с открытым ртом (если бы не форменное обмундирование) его вполне можно было принять за пациента из городской психушки. Там девочку убили прямо дома, ножиком зарезали! А ты тут продолжилась загогулистая тирада.
Так говорю же: нет сейчас никого, уже иным тоном, в котором можно было уловить уважение, произнес дежурный сержант. Все в городе. Неспокойно сейчас.
Да как так может быть, чтобы во всем отделении никого не было? возмутился Вася Гудков.
Говорю же тебе, окромя начальника, никого в отделении нет! Все на выезде, начал уже оправдываться сержант, с которого после услышанного мата слетела вся «начальственная» шелуха, как штукатурка со старого фасада. Повидал морячок, ног на фронте лишился, но держится задорно, такого ничто не сломает.
Так говорю же: нет сейчас никого, уже иным тоном, в котором можно было уловить уважение, произнес дежурный сержант. Все в городе. Неспокойно сейчас.
Да как так может быть, чтобы во всем отделении никого не было? возмутился Вася Гудков.
Говорю же тебе, окромя начальника, никого в отделении нет! Все на выезде, начал уже оправдываться сержант, с которого после услышанного мата слетела вся «начальственная» шелуха, как штукатурка со старого фасада. Повидал морячок, ног на фронте лишился, но держится задорно, такого ничто не сломает.
А где он находится?
На втором этаже, ответил милиционер.
Ну тогда я его навещу!
Не успел сержант опомниться, как безногий матросик уже ловко взбирался по ступеням на привязанной к культям тележке, орудуя тренированными руками. Сержант хотел было ринуться за ним, но затем нашел иное решение и поднял трубку телефонного аппарата. И когда Василий Гудков, грохоча подшипниками по дощатому полу, поехал по коридору второго этажа, навстречу ему уже шел высокий мужчина в офицерском галифе, начищенных хромовых сапогах и кожаном пиджаке поверх вязаной безрукавки и полосатой рубахи. На вид ему было лет сорок или около того.
Это ты начальник? едва не наехал своей тележкой на носки хромовых сапог Василий и боевито задрал вверх голову.
Ну я, ответил мужчина в офицерском галифе.
В нашем бараке девочку малолетнюю зарезали, выпалил безногий матрос, продолжая смотреть снизу вверх на начальника, как дети смотрят на взрослых. Ножом! И фатеру обнесли, добавил он.
В каком еще нашем? сурово посмотрел на матроса мужчина в офицерском галифе и хромовых сапогах.
Второй барак на Сталинградской. Аккурат за зеленым домом, ответил Василий Гудков.
Ясно, сказал начальник отделения милиции. Ну что, пошли? Может, помочь?
Сам справлюсь, отмахнулся Вася.
Ноги-то где потерял? участливо спросил милицейский начальник.
На Балтике в сорок первом, ответил моряк. Недалеко от маяка Тахкуна. Там где-то мои ноги и лежат
* * *Начальник городского отделения милиции майор Щелкунов Виталий Викторович тоже успел повоевать. Когда началась война, он, будучи служащим фабрики, вместе со многими другими парнями и мужчинами подал заявление в военкомат с просьбой принять его в ряды РККА и без промедления направить на фронт. Поскольку за плечами Щелкунова была десятилетка и работа мастером цеха на меховой фабрике, его сразу направили на четырехмесячные ускоренные курсы, готовившие младших лейтенантов, по окончании которых он попал на Волховский фронт. При освобождении Тихвина получил тяжелое ранение в грудь. Хотя руки-ноги у него были целы, но тем не менее он в звании лейтенанта был по ранению комиссован из армии.
Вернулся в Средневолжск. В военкомате, куда он пришел, чтобы сняться с военного учета, ему предложили продолжить службу в милиции во вновь учрежденном отделе по борьбе с бандитизмом и дезертирством. А поскольку грамотных кадров с полным средним образованием да еще офицеров-фронтовиков в отделениях милиции Средневолжска можно было пересчитать по пальцам, то через полгода Виталий Викторович стал заместителем начальника отдела в звании старшего лейтенанта, а через год с небольшим в начале сорок четвертого уже в звании капитана возглавил отдел. Однако быстрый карьерный рост Виталия Щелкунова был связан не только с его образованием, офицерским званием при поступлении на службу в милицию и фронтовым опытом, но и непосредственно способностями к розыску, обнаружившимися у него при расследовании первых же дел.
Одним из его первых значимых дел, которое заставило обратить на него внимание не только коллег, с которыми он разделял кабинет, но и строгое начальство, было задержание подозрительного мужчины с мешком и последующее за этим раскрытие крупных хищений с городской кондитерской фабрики.
Дело обстояло таким образом
Возвращаясь зимой вечером с дежурства и отойдя всего-то метров сто пятьдесят от своего отделения, лейтенант Щелкунов обратил внимание на мужчину, несущего на спине большой мешок. Когда лейтенант милиции нагнал подозрительного человека и поинтересовался, что у того находится в мешке, то мужчина ничего вразумительного ответить не смог: стал юлить, изворачиваться, нести всякую чушь. Щелкунов предложил мужчине пройти в отделение милиции. Тот поначалу упирался, а потом раскрыл мешок и предложил Щелкунову половину содержимого. Мол, бери половину и дай мне уйти с миром. В мешке оказалось настоящее богатство для военного времени: несколько буханок хлеба; колотый сахар в пакетах; мука в холщовых мешках; несколько плиток шоколада и две бараньи лопатки, завернутые в тряпицу. Кража или ограбление, следовало разобраться! Схватив мужчину за шкирку, Виталий Викторович доставил его в отдел. Задержанный оказался неким Галиаскаровым, однако откуда у него взялось такое богатство полный мешок самых что ни на есть дефицитных продуктовых товаров, говорить он категорически отказывался. Обыск, проведенный в его квартире, дал неожиданный результат: было обнаружено около четырехсот килограммов продуктов, в том числе более пятнадцати пудов муки, почти пуд изюма, по полпуда сливочного и подсолнечного масла, сахар, какао, кофе. После произведенного у Галиаскарова обыска с предъявлением доказательств его преступной деятельности деваться ему более было некуда, и он, рассчитывая признаниями облегчить собственную участь, был вынужден рассказать о крупных хищениях, проходивших на кондитерской фабрике, где он работал до своего задержания. Благодаря лейтенанту Щелкунову было заведено уголовное дело и раскрыта банда расхитителей, орудовавшая на кондитерской фабрике.