Из этого наблюдения выросло другое, которое звучало весьма неоднозначно, но ещё ни разу не было опровергнуто: если нет вензелей, то это важное и содержательное письмо.
Уважаемая Госпожа Радис Сфета
Вы меня не знаете, но я знакомый вашего координатора и поэтому в курсе событий. Пишу поздравить вас с успехом. Принц взойдёт на трон, и его покровительство больше не позволит вашим соседям посягать на Сен-Сфета.
Я наслышан о ситуации и о ваших поступках. В Дигрида-Саха слишком много сплетен, и я не могу быть уверен в том, что знаю хотя бы малую часть настоящего. Но уверен в одном у вас выдающиеся мастерство, и вы заставили отступить войска соперника. Если это так, то представляю вас невероятным и интересным человеком. Надеюсь, в скором времени у нас получится встретиться.
Желаю скорейшего выздоровления.
Ламиру Осхрих
Тёплые слова незнакомца грели душу. Я надеялась, что при встрече он окажется таким же, каким представила его, читая послание: открытым и приятным собеседником.
Во втором письме не было и двух строчек. Даже если бы послание не подписали, я знала, кто его составил. Конечно же, приставленный ко мне смотритель, Королевский секретарь.
Вернул войска в город. Приеду, обсудим новость.
Послание не вызвало у меня никакого отклика в душе или предвкушения. Видимо, я чувствовала себя слишком подавленной. Ведь до этого каждый вопрос, связанный с будущим моих владений, встречала с большим интересом.
Третье письмо я распечатывать не спешила. Мне вообще не хотелось к нему прикасаться испытывала отвращение, которое никак не могла побороть. Казалось, что прочитать послание будет сложнее, чем встать с постели. И не потому, что там, скорее всего, будут вензеля.
Это послание от Ихи́ра Хае́лион, моего соседа. В том, что мне пришлось спасать родной город, рискуя жизнью и здоровьем, во многом его вина. Мысли об этом вгоняли в тоску и бессильную злобу.
Письмо отправилось на тумбу с графином.
Я потом прочту, пояснила я сдержано.
Конечно.
Ещё раз обратила внимание на графин. А потом мне отчего-то захотелось осмотреться, что я и сделала: старые шкафы, стол в дальней части комнаты, деревянный пол и ковры. Как-то не изучала обстановку раньше голову последний месяц занимали мысли совсем о другом. Я не хотела думать об этом доме, но, видимо, придётся.
Это родовое поместье. Старое, горевшее и восстановленное несколько раз. Никогда не считала его своим домом. Всегда получалось так, что я была тут гостем. Всё слишком чужое и непонятное, чтобы чувствовать себя в безопасности. Если бы не было Баввы, я бы наверняка предпочла жить в Сен-Сфета или даже в Дигриде.
В доме два этажа, просторные тёплые комнаты и длинные коридоры. Но старость пропитала здесь всё от бледных кружевных занавесок до ковров в коридорах. Её мутный лик выступал в грязи на окнах и в ржавчине на трубах отопительной системы. Её голос был в мерзком скрипе лестницы и дверных петель. А запах Он был повсюду. Эта затхлость, которую способны приглушить только длительные проветривания и уборка, въелась во все предметы. Особенно в мебель. У старости этого места был даже вкус: то, что оставалось на языке после глотка воды из домашнего колодца или скудного ужина из одной лишь репы и старых яблок.
Знаешь, мне бы хотелось здесь прибраться. Как-то всё освежить, сказала я, словно в пустоту.
Бавва широко улыбнулась:
Генеральная уборка?
Я кивнула. Девушка быстро собрала пустую посуду и поспешила из комнаты. Она так торопилась, что задела плечом дверной косяк и чуть не уронила поднос, но сама этого словно и не заметила.
Генеральная уборка.
Лучше и не назвать.
Я откинулась на подушки и стала мечтать о том, как со временем в доме будет кипеть жизнь. Новая, совсем другая. Такая, какой в этих краях ещё не было. Всё изменится до неузнаваемости, и люди будут дивиться тому, как преобразилось старое поместье.
Желаю, чтобы здесь пахло сушёной ромашкой и тёплым металлом. Чтобы ножи никогда не тупились, звонко резали капусту и свежий хлеб. Чтобы в распахнутые окна без сопротивления заходил запах после дождя, и повсюду стояли толстые восковые свечи, а огонь бежал по фитилям, как ручной зверь. У книг благородный и таинственный запах, а не запах бумажной гнили. В шкафу не было бы ни одной моли и ни одной старой забытой навсегда одёжки. На стенах в потёртой раме не было бы высокомерных лиц. И чтобы слуги о живых говорили чаще, чем о мёртвых.
Кроме того, длинный коридор со множеством дверей напоминал мне тюрьму города Анулейн, а не родовое поместье. И пока даже мысль о счастье здесь казалась неуместной. Я пообещала себе, что как только болезнь отступит, то распоряжусь, чтобы несколько стен снесли и обустроили парочку гостиных. Но для начала комнаты нужно хотя бы очистить. Кабинет отца не считаю с ним разобралась, как только приехала сюда. Я перетащила в котельную его коллекцию газет и почитаемые отцом как семейную реликвию тридцать томов невнятного жизнеописания деда моего прадеда Ибхе. И к тому же избавилась от мерзких старых шкафов, покрытых сеточкой царапин на мутном лаке. Но вот остальные помещения оставались нетронутыми. И будь у меня достаточно сил, я бы продолжила заниматься другими комнатами вместе с остальными.
Бавва не меньше меня хотела избавиться от хлама, поэтому взяла руководство над слугами в свои руки. Мужчины и женщины, большинство которых я всё ещё не знала по имени, скидывали в огонь всё, что нельзя было применить в хозяйстве. Вечером решила посидеть у этого костра. Закутавшись в шерстяное покрывало, устроилась на поваленном дереве и наблюдала за пиром огня.
Когда я видела, как уничтожаются вещи родителей, то испытывала множество эмоций. Когда старую одежду матери разрывали на половые тряпки, я испытывала неописуемый трепет, словно происходило нечто неправильное, но притягательное. Когда горели простыни, которые Бавва побрезговала приспособить в быту, я морщилась. Сжигание бездарных картин отчего-то вызвало у меня тихий истеричный смешок: я уничтожала историю, заключённую в искусстве. Как какой-то захватчик. Словно пришла сюда не как наследник, а как тупой болван с дубиной, не понимающий ценности ничего, кроме золота. В огонь пошло ещё много чего.
Через несколько часов силы начали покидать меня. В наступающих сумерках мой взгляд различал только пламя. И не заметила, как ко мне пришёл гость. Мануи́ль, как я иногда отваживалась называть секретаря, положил на бревно серый плащ и сел. Он не придержал брюки, и плотная ткань натянулась на острых коленках. Словно неудачно приделанные к кукле детали из рукавов торчали тощие руки с длинными узловатыми пальцами. И точно так же торчали щиколотки из модно укороченных штанин. Его худоба была вызывающей и притягивала к себе очень много внимания. Секретарь никогда не снимал плотного пиджака, видимо, зная об этой своей особенности и стесняясь её.
Мануиль занимал хорошую должность при правителях, но вот только его настоящее имя и лицо никто не знал. Детали образа секретаря ускользали из памяти после расставания и вновь появлялись при встрече. И это было странно даже для мест, где иногда иве́ны6 возникали из ниоткуда в глубине бесплодной земли. Человек, лицо которого невозможно запомнить, навевал суеверный ужас. Я часто замечала за собой, что слежу за его движениями краем глаза, всегда проверяю закрыт ли замок в комнате, когда он ночует в поместье. Боюсь, сама не знаю чего, и, думаю, Мануиль отлично это видит.
Опять слуг распугали? Что-то они редко ходить стали.
Он смутился, а потом чудесно рассмеялся.
Я зашёл в поместье и увидел, что они делают. Решил, что собрались тебя обворовать.
Да, точно. Прямо в прихожей Бавва устроила что-то вроде сортировочного пункта. Когда я видела её в последний раз, там уже были отдельные кучи старой одежды, занавесок, книг. Думаю, там появилось ещё несколько.
Один из слуг, Оисх, подошёл и быстро вывалил в костёр ворох писем и какие-то грязные тряпки, взявшиеся колом. Он мельком взглянул на меня, словно ожидал распоряжения. Я отмахнулась. Слуга тут же ушёл либо за новой партией хлама, либо чтобы подольше посидеть в поместье и не встречаться с Мануилем.
Огонь упал, но не задохнулся. Совсем скоро он вернул прежнюю силу и стал задорно гудеть письма нравились ему всё больше и больше.
А там нет ничего важного? Она же не зря их хранила.
Да нет там ничего. Она просто ничего не выбрасывала. Любой хлам. Вот такая госпожа была.
Но это всё же письма.
Ну и что?
Его брови поднялись от удивления.
Расскажешь, что вы не поделили. Про твоего отца я знаю, а вот
Госпожа! Бавва говорит, что на сегодня мы заканчиваем! крикнул кто-то.
Я отмахнулась от расспросов секретаря:
Не хочу об этом говорить. Если так интересно, то, думаю, Бавва с радостью с тобой посплетничает.
В ответ на такое предложение секретарь поджал губы и стал задумчиво смотреть на огонь.