Во мне что-то щёлкнуло.
Синельников будто «разбудил» меня.
Воспользовавшись суетой восстановления погромов, иду в конец кубаря и скидываю патроны в тумбочки старшему призыву и южанам, кому сколько хватило. Особенно не забыл про мл. сержанта Г, закинув ему два патрона: один в висячую на плечиках парадку, другой в чехол для ниток и иголок (этот интеллигент его отдельно купил в чепке).
Позже, вечером, я узнаю, что контрабасы нашли у одного из южан патрон и знатно отмудохали его до состояния, требующего госпитализации.
Идея.
Вырываю листок бумаги, пишу большими печатными буквами «Чёрные и узкоглазые пиздят оружие и патроны». Делаю несколько таких листков. Один просовываю под запертую дверь командира роты, два других скидываю без палева позже в офицерской столовой, где жрёт командир полка.
На следующий день объявили всеобщий шмон на плацу среди всего личного состава полка.
Перед выходом, осматриваю свои вещи и тумбу-снова нахожу там патроны.
Улыбаюсь, скидываю их под доску в полу и бегу на построение.
Шмон на плацу и позже, в тумбочках, многое дал: патроны нашли почти у каждого из не русских не только в нашей роте, но и во всех остальных в полку.
Но это пол дела: кроме патронов были изъяты ножи, заточки, финки, столовые ложки.
Полкан, будучи алкоголиком, но очень вспыльчивым, не стал церемонится и начал политику «русификации» полка, поклявшись, что, как он сказал дословно: со следующего призыва «этого говна» возьмёт гораздо меньше на службу.
Вскоре, подавляющая часть узкоглазых покинула полк-большинство перевели в другие части
Той же ночью меня поднимают двое.
Бритнев и Джамбеков.
Молча отводят в сортир и без слов начали бить.
Успеваю въебать Бритневу, но удар не вышел и меня сразу стелят на пол
меня били, приводили в чувство, заставляли встать и снова били.
Очнулся под утро, с запекшейся кровью на лице, затекшим глазом, рядом с очками.
Мне почти не больно, разве что в голове стоит странный свист, а тело, как каменное.
Умываюсь, хромаю в кубрик.
Встречает м. сержант Г.
-Ты зря это.
-Согласен, в этой роте смывать кровь с ебла уже бессмысленно.
-Ты думаешь, что лучше всех? Ты теперь даже не представляешь, что с тобой теперь будет
-Разрешите хромать в кубрик?
-Съебись с глаз
Я улыбнулся, но не сильно из-за окаменелой челюсти и пошел спать.
Забираюсь на шконку без сил, испытав вспышку боли в разбитом теле, тыкаюсь лицом в подушку.
Заснуть сразу не получается. Неожиданно становится тяжело дышать и чувствую что-то сырое на подушке.
Наверное, кровь опять потекла
5.3 Третий круг. Испытание одиночеством
Я не сразу понял, что со мной что-то не так (кроме того, что я попал служить в такую жопу).
Трудно заметить что тело разваливается, когда почти не спишь и постоянно подвергаешься нападениям.
За последние дни я привык к боли настолько, что почти не замечаю её, привыкнув дышать ей, как кислородом.
Пока в моём теле разрастались разрушительные процессы, испытание проблемами мимикрировало в пытку одиночеством.
Следующей ночью меня будит мл сержант Кр. алкоголик из деревни, тощий и озлобленный.
Сжимаюсь, готовлюсь защищаться, но меня никто не бьёт.
В кубрике что-то происходит.
Мл. сержант Кр. отходит, улыбаясь как пятиклассник, которому показали сиськи.
Спрыгиваю со шконки. Нога отдает болью, но на адреналине и по привычке не обращаю внимания.
На «взлётке» кубаря, между шконками вижу несколько десятков ребят своего призыва. Они лежат в упоре лежа. Некоторые лицом в пол, другие, глядя на меня. У нескольких парней свеже-разбитые лица и вид весьма заёбанный.
Вокруг этой «человеческой многоножки» вальяжно расхаживают южане и пидоры из старшего призыва.
-Ну что, солдат? Гляди, что ты натворил-бубнит Отец.
-Посмотрите на него. как греческий оратор заявляет мл. сержант Г.
N-ов считает себя лучше вас. Пока вы летаете тут, делаете все, что от вас требуют, он вас ни во что не ставит, считая, что вы достойны этой работы, а он нет. Продолжайте отжиматься, не отвлекайтесь.
Ёбла страдальцев поворачиваются ко мне, и я вижу десятки глаз, желающих мне смерти.
-Встать!
Парни встают. Мл. сержант Кр, как обычно обходит весь ряд и каждому подряд бьёт лбом в нос. Он это любит делать по пьяни. Раздаются охи, всхлипы, брызгает кровь.
-Что скажешь, N-ов? лениво спрашивает Отец.
Пожимаю плечами.
-Я тут ни при чём.
-Ещё как при чём. Если ты вошёл в роль того, кто ставит себя выше других, то должен соответствовать своей позиции. влезает мл. сержант Г.
Но ты можешь все исправить.
Мне тяжело.
Никто из лежащих на полу не были моими друзьями, но человек существо социальное и врать, что мне легко, хоть даже «друзья по несчастью» меня ненавидят, не просто.
Выдыхаю.
-Если бы я сейчас один отжимался и получал пизды, они бы все мирно спали. Так почему мне надо переживать за них?
С этими словами я резко разворачиваюсь и под мат и угрозы, летящие мне в спину возвращаюсь в свою шконку.
Засыпаю я под стоны, охи, и вздохи и даже плачь.
Просыпаюсь от вопля о подъёме.
Спрыгиваю, ногу пронзает боль, и я втыкаюсь лицом в шконку соседа.
Точилкин владелец кровати смотрит на меня пустыми глазами, зажавшими распухший от удара нос и продолжает одеваться.
Все вокруг заёбаны: кто-то качем и побоями, кто-то пьянкой и недосыпом.
Некоторые из ребят моего призыва смотрят на меня с ненавистью.
-Блять, чё голова так болит. мычит мл. сержант Кр. и потирает шишку на лобешнике.
Я заметно сильнее хромаю, чем вчера.
Чуть позже, зайдя в кубарь, вижу сцену: собрались почти все местные обитатели. В центре внимания Отец и Джамбеков
-У Тихонова кто-то спиздил телефон. Мы не потерпим крысу в нашем коллективе.
Улыбаюсь формулировке «нашем коллективе».
Звериный взгляд Отца втыкается в меня, в аккурат во время улыбки.
-N-ова ещё не проверяли. Ходит, как дура деревенская лыбится.
Джамбеков что-то гавкнул и двое чурок ринулись к моей тумбе.
-Шакаль сьюка, э! раздается крик и у одного из них вижу в руке мобилу.
-Так ты, N-ов, у нас крыса.
Я нервно улыбаюсь.
-Ну здесь же все всё понимают
-Здесь все понимают, что ты давно на всех болт положил, а теперь ещё и воруешь. Таких как ты ебать надо и в параше гноить. чеканит Отец.
Тихонов стоит рядом, опустив ебальник в пол. Стыдливо принимает телефон у южан, что шмонали мою тумбу.
-Карочэ! С этаго дня N-ов, крыса! Кто с нимэ будэт дружыт, общацца, тот сам станэт крысой. А кто активно буит ему пэздулей дават, тот лучше жит буит! Выбор за вами!-высрал Джамбеков и глянул на меня.
Молчу, выхожу из кубрика.
Все понимали, что это подстава, но ослушаться никто не мог, дабы не попасть под пресс.
Хотя были и те, кто активно выслуживался.
-Ну что, крысёныш, как ты? Жду не дождусь, когда уже в жопу выебут! прогнусавил мне в ухо Бирюков как-то в строю, когда мы шли со столовой.
Он нашего призыва и русский. Приехав в часть, сразу начал клянчить у богатых родителей бабки и славно осыпал весь старший призыв и «интернационал» бабками, за что получил условную лояльность.
-Странные у тебя желания, Бирюков. Но если хочешь, то попроси кого-нибудь, может тебя-то выебут. тускло отвечаю, думая о стопе, которая никак не проходит, безуспешно пытаясь «поймать ногу» впереди идущего.
-Я про тебя, пидор!
-Я тебя тоже не выебу, извини.
-Ты ахуел, крыса! Щас придем, мы с тобой поговорим.
Дошли. Строй разъебался, Бирюков подходит ко мне.
-Ты же приговорен уже, знаешь ведь?
-Это ты приговорен. Когда-нибудь они уедут и мы вернемся с тобой к этому разговору и от меня ты не откупишься никакими бабками, что за твою жирную жопу надоила твоя мама.
-Ах ты мою маму трогаешь!!!-визжит Бирюков и идёт на сближение, но не бьёт.
Я не дёргаюсь, лишь устало на него смотрю.
-Твою маму когда-то трогал твой папа и именно поэтому ты сейчас стоишь передо мной и ведёшь себя так-ухожу в роту, не слушая дальше его дебильный монолог.
Шли дни.
Те, кто хотели получить лояльность со стороны южных и старшего призыва, начали активно при них пытаться меня щемить.
Сеня быдловатый чел, моего призыва, активно используя феню, вечно при Джамбекове, начинал пиздеть о том, что в его кругах на гражданке с такими как я делали.