Золотые нити сплетали на шее Сафла Лереэ его собственные ладони, он душил сам себя. Во тьме позади него, что ещё не наступила, ощущался кто-то до боли знакомый, только в тысячу раз хуже точно так же, как и недавно на площади. Кусок тьмы. Тот, кто придёт убить.
Эдта, это вы делаете?! Лереэ отмахнулся от её взора, и теперь они снова оба находились на радиусе Кампусного Циркуляра.
Что именно? Эдта нахмурилась и повела краем рта. Эдта Андеца умела врать.
Неужто показалось? пробормотал всемирщик, потирая лоб широким рукавом тальмы. Ему не показалось. Он почувствовал то, что чувствуют все они, пульсирующую пустоту в зрачках и стук нездешнего сердца. Нет, конечно. Показалось. Я тоже устал, надо бы домой. Я останусь ещё на час, смогу вас довезти на своём экипаже, хотите?
Эдта вежливо отказалась. Лереэ довезёт её к себе домой, а она пока не была готова к новым мужчинам. Едва она начинала думать о других, дырка в ухе, оставшаяся после развода, начинала ныть.
Но хуже всего было телу, скрытому одеждой, подумала она уже дома, стоя голая перед зеркалом. Она была в своей комнатке доходного дома дамского общества, где жила после развода. Здесь было пусто лишь пара книг да сменный мундир, больше ничего она себе не оставила. Хотела ещё забрать кота, но Рофомм вцепился в зверя клещами и орал, что за кота будет с ней судиться, и Эдта махнула рукой. Она и так отняла у него всё тепло, забрать Паука было бы совсем жестоко даже по отношению к такому чудовищу.
Телу было хуже всего. Эдта провела руками по животу в мелких царапинах, встала спиной и, извернувшись, стала изучать в зеркале следы от ремня. Их было гораздо меньше, чем Эдта заслужила. Она очень многое видела и знала и при этом ничего не делала. Ибо как жалкая мелкая чиновница может остановить грядущее зло? Она может только от него сбежать и то недалеко, всего-то из Технического в Циркуляр Артистов.
Она даже сбежать не смогла, поняла она, стегая себя по спине. Она никуда не сбегала, осознала она с особенно сильным ударом. Было совершенно не больно, но Эдта плакала под свист ремня. Пусть ремень раздерёт спину в мясо. Тело несло наказания за всё, о чём молчала Эдта Андеца, о чём она говорила кому не надо, действуя из одной своей глупой, никчёмной любви. Всё было впустую.
Она отбросила ремень, упала на колени и, утопив лицо в ладонях, беззвучно разрыдалась.
* * *Давно я не видел такой тёплой и светлой упорядоченности, признался шеф-душевник и прикоснулся губами к его лбу. Целовал в лоб он только здоровых при выписке. Человек, которого полиция передала им под обозначением «условный Дитр Парцес», вдруг дёрнулся и вскрикнул, и Рофомм отпрянул на миг ему показалось, что глаза у человека почернели, но, скорее всего, то была игра света газового ночника. С вами всё хорошо? Разумеется, странный вопрос, он через силу осклабился, тому, кто находится в душевном приюте по решению суда. Нет, омм, не всё хорошо, Дитр Парцес улыбнулся почти так же, словно насмешливое зеркало. Который сейчас час?
Где-то около полуночи, Рофомм достал часы из кармана. Без четверти полночь, ответил он и увидел, что Парцес заинтересованно глядит на его часы. Южане при виде механизмов, даже таких обыденных, как часы, сразу отвлекались, лица у них светлели. Парцес, судя по говору, явно вырос в Гоге и исключением не был. Хорошие часы.
Друг подарил, Рофомм протянул ему часы, и Парцес стал изучать хронометр и крышку с гравировкой «Эллигэр, будь человеком. Джер Т., год тысяча четыре». Джера больше не было, зато часы и не думали ломаться. На День Начала Времён южане останавливали часы за пять минут до начала очередного года, чтобы в торжественный момент под вопли «Вперёд, прогресс!» завести часы снова. После того, как Джер погиб при крушении «Безмятежного», Рофомм повадился останавливать часы в праздничный день, правда, о прогрессе не кричал. Тому, кто отважился бы назвать его сентиментальной гралейской башкой, он отгрыз бы лицо. Терять друзей в двадцать семь лет такое он пожелает только врагу. Но врагов у него не было.
Эллигэр? спросил Парцес, возвращая часы.
Глагол «эллиг» означает «любить» безотносительно телесности, тихо объяснил Рофомм. На варкский он переводится скорее как «дружить», но «эллигэр» означает любимого, друга, того, кто дорог. Корректно обращаться так к супругам, родственникам, лучшим друзьям ну и к кошкам, если вы любите кошек, конечно. Странно, что к вам так не обращалась жена. Откуда была ваша жена? Простите, мы с коллегами осмотрели ваши вещи и обнаружили вышитый платок. Нам невесты перед свадьбой вышивают кушаки, но вы кафтанов не носите и кушаков тоже, поэтому в ход идут платки. Я заключил, что ваша жена была моей соплеменницей. Платок вернул на место. Простите.
Парцес спокойно кивнул, давая понять, что прощает.
С юга Акка. Но она была довольно ассимилированная да и вообще только наполовину гралейка, а наполовину варка. Поэтому меня она так не называла.
Рофомм по-змеиному наклонил голову, разглядывая вдовью серьгу в ухе Дитра Парцеса. Где-то под давно не стриженными волосами его собственное ухо, которое он порвал после развода, вместо того чтобы аккуратно вытащить оттуда серьгу, заныло душевной болью. Ухо ему тогда зашивал Шорл Дирлис, ругая его на чём свет телесный стоит идиотом, который развестись по-человечески не может.
У вас друг, внезапно заявил Парцес, на миг показавшись удивлённым.
Был. Погиб два года назад. А у вас была жена, Рофомм притронулся к его уху, отчего Парцес отпрянул, подозрительно сверля его серыми, как туман, глазами. Жена-гралейка с нежным лицом, которое вы наверняка могли гладить и целовать часами. Я видел, он провёл пальцем по своему лбу, как вы её любили. В вас много нерастраченной нежности, господин Парцес.
Как видели? резко спросил он. Через этот душескоп?
Нет же, я не видел вашу суть через душескоп. Через ваши ночные кошмары, Рофомм болезненно нахмурился. Я же сказал, что избавляю вас от ночных кошмаров
И потом смотрите их сами? догадался Парцес, вдруг скривившись. Он быстро понял, в отличие от других. Кошмары не девались никуда, не растворялись во всемире, когда он вытаскивал их из бессознания пациентов. Кошмары он пожирал своей грохочущей душой и затем видел сам каждой страшной ночью. Вы не боитесь Парцес запнулся, покосившись на коробок спичек, который Рофомм всё ещё сжимал в руке, сойти с ума?
Шеф-душевник тихо и шипяще рассмеялся, следом за ним захмыкал и Парцес.
Господин условный, Рофомм перестал улыбаться. Я обесчеловечиваюсь змеиной формой, я уже ничего не боюсь. Однажды я просто не вернусь в человечий облик и уползу в небытие с этим я уже смирился. Иногда, он поднёс коробок к глазам Парцеса, я чувствую, что я больше не здесь, что я больше не ощущаю своего разума, и тогда он грохнул спичками. Но иногда и это не помогает. И я обесчеловечиваюсь. Но это мой выбор. Не будь я проклят, я бы не смог изобрести душескопа
Вы изобрели душескоп, сказал Парцес тем же тоном, каким недавно говорил о том, что у Рофомма был друг.
Не понимаю, чему вы удивляетесь
Я нисколько не удивляюсь, что вы изобрели душескоп, омм Ребус.
Я бы не изобрёл душескопа, с помощью которого Равила сможет избавить вас от мрака, продолжил он. Я проклят по своей воле в отличие от вас. Как умерла ваша жена? вдруг спросил он, сбив Парцеса с толку. Тот растерянно моргнул, но тут же собрался и ответил:
Давняя болезнь. Хроническая, наверное. Не хочу об этом
Люди нашей национальности не доживают до половозрелого возраста, если у них наличествуют хронические заболевания, уж не спрашивайте почему, Рофомм грустно дёрнул ртом. Вы сейчас наврали, потому что ваша пусть даже тысячекратно ассимилированная жена гралейского происхождения умерла менее принятым образом, нежели от болезни. Будь там самокончание, я бы почувствовал вину о, я всегда хорошо чувствую вину у вдовцов! но в вас нет никакой вины, лишь нечто глухое, колючее он говорил всё тише, наслаждаясь тем, как Парцес, которого вывели на чистую воду, вжимается в подушку. А потому что нечего было запускать свои полицейские щупальца в его душу, нечего было корчить из себя всемирщика и лезть в его прошлое время, как то сделал Парцес несколько минут назад. От доктора Рофомма Ребуса ещё никто не уходил, не сознавшись в своей боли. Это же ненависть, да? Вы созданы для ненависти, недаром вас так назвали, Дитр.
Я не верю в то, что имена влияют на мировоззрение человека, омм, бесцветно ответил Парцес. И моё имя означает не «ненависть», а «ненастье». Шторм, если хотите.
Это на вашем наречии оно означает шторм. Соседи-церлейцы переводят слово «дитере» как ненависть природную или людскую, неважно. Пришлось выучить церлейский, объяснил он, когда готовился к поступлению на медицинский. По исследованиям их учёных палачей. Мне помогал отцовский военнопленный, которого он привёл в год он улыбнулся, по привычке наркомана ущипнув себя за носовую перегородку, а Парцес молчал и хмурился. А впрочем, какая разница?
Доктор спокойно встал с края его кровати и прошёлся к шкафу. Она висела там та самая кожаная куртка, на каждый ноготь напичканная сталью. Сталь-то и остановила пулю, и лишь дырка от неё уродовала кожу и ткань в области сердца. Так эту куртку мать и описывала. А ещё она говорила, что тому человеку из ниоткуда было тяжело кашлять, чихать и смеяться явные признаки травмы груди, которую мать не видела. А травма, гигантская гематома, между тем была она фиолетово темнела под золотистыми волосами на груди условного господина Парцеса.