Епископ вздохнул громко и смачно. Так, чтобы его услышали. Видимо, надеялся, что Якуб поймет намек.
Ана, в этот раз обойдясь без прыжков по зеркалам, отвела Алексаса в сторону.
Если честно, я хотела поговорить, шепнула она цирюльнику. Знаешь, в последнее время очень много прыгала по зеркалам Так что слышала много разговоров. Похоже, даже тех, которые не должна была слышать. Которые вообще не должны быть услышаны. Ты понимаешь?
И да, и нет. Боги, ты во что-то вляпалась?!
О, ты бы узнал об этом первым, улыбка играла на ее лице первыми лучами степного рассвета. Пока нет. Но я скажу тебе так, эти разговоры Короче, не к добру. Люди видят странного человека в маске не поверишь, но в отражениях. Что-то назревает масштабное, страшное. Притом коснется не только нас.
В смысле?
Богов тоже. Мне кажется
О нет, подумал Алексас, ну вот зачем они опять подняли эту тему Рука невольно потянулась к медальону, но в этот раз цирюльник сдержался.
Я думаю она покосилась на Якуба, с хозяйским видом расхаживающего вокруг статуи Осириса. Не при посторонних. Не хочу, чтобы это услышал епископ. Уж тем более Якуб. Он вообще меня напрягает. Как подумаю, во что он одевает людей
И почему все сегодня говорят о богах, подумал Алексас. Именно тогда, когда мне уже слышать о них надоело.
Вслух же сказал другое:
Сложно найти того, кого он не напрягает. Почему ты так уверена насчет того, что слышала? И уверена ли вообще?
Девушка промолчала.
Нет, не уверенна. По крайней мере, до конца. Мне нужно послушать еще, и я знаю, где уж тем более, как. Некоторые голоса казались такими знакомыми.
Почему ты всегда лезешь на рожон, а?
Ана рассмеялась.
Такая уж я! Поверь, ты бы тоже полез. Тем более, если бы был обязан им богам жизнью.
А я обязан им тобой. Если, конечно, действительно им. Но я правда тебя прошу ради всех богов, аккуратно. Заглянешь ко мне как освободишься? Прямо через зеркало, если хочешь.
Ой, ну ты же знаешь, что тогда я тебя обязательно напугаю! Не удержусь.
Я был бы рад, даже если бы ты решила-таки съесть мое сердце, он чмокнул ее в щеку. Целовать новую Ану было все равно, что касаться губами тумана, застелившего речушку у маленькой деревни, где только-только, сранья, покосили высокую траву и собрали зверобой. Было бы очень кстати. Завтра утром я еду к тетушке.
Боги, вздохнула девушка. Тогда скорее она сожрет мое сердце. И потроха заодно.
Ну, она ведь не кровожадная! Так, слегка сумасшедшая. Делов-то.
Специально для меня она станет похлеще любого людоеда. Персонально. Марко Поло с его половцами такого и не снилось.
Да уж, пожал плечами цирюльник. Что правда, то правда.
Говоря коротко, старая графиня недолюбливала Ану даже при жизни, а уж теперь, в ее новом состоянии подавно. Впрочем, это не только укороченная характеристика их отношений, но и смягченная. Даже слишком.
Алистер Пламень не запоминал названий кабаков, в которых скрашивал вечера не хотел забивать голову лишней информацией, совсем несущественной. Так и тем вечером сидел в шумном злачном местечке Санкт-Петербурга, слушая пьяные крики и вдыхая пивные пары. Здесь собирались все: от низших слоев, городских оборванцев, до сливок общества, решивших тем вечером вкусить нечто новое и разворошить поток привычной жизни.
Алистер никогда не пьянел пил ровно столько, чтобы не захмелеть, сохранить трезвость рассудка. И пусть свет газовых ламп начинал бегать шальными размытыми огоньками, а посторонние голоса казались громче, чем на самом деле. Главное мысли оставались стройными. Можно было обдумывать дальнейшие шаги
В тот вечер ему не хотелось даже думать.
Обычно Алистер сидел за столиком один никто не решался подсесть к анубисату. Пламень давно сделал вывод, что причиной тому страх неизведанного; даже сам он до конца не понимал, как работала магия Анубиса.
В этот вечер все пошло не так.
За стол уселись двое захмелевших мужиков широкоплечий и худой, скрюченный. До поры до времени, Алистер не обращал внимания на них, а они на него. Двое только горланили, доказывая что-то друг-дружке и рьяно размахивая руками.
Я вот и говорю, кричал широкоплечий, что по моей вере все работает очень просто. Ешь, пей, гуляй, наслаждайся жизнью во всем а потом прибарахлись парой амулетов, и все, ты в шоколаде! Вечная жизнь, полная еще больших наслаждений, в твоем кармане. Послушай меня, раз уж эти священники придумали такие штуки, значит сами на руку не чисты. Им можно пользоваться, а нам нет? Вот тебе и вся вера голимая, но удобная!
Боги! заверещал скрюченный. Как ты можешь такое говорить! Ты же понимаешь, что когда с тебя спросят на том свете
О-о-о, да ты совсем твердолобый! Я тебе только что объяснял: ничего они не спросят. Хотя, давай нам растолкует наш друг анубисат, а? Они, говорят, в этом разбираются лучше всех. Самые правильные, да?
Широкоплечий толкнул Алистера Пламеня. Тот не отреагировал.
Молчишь? С твоей анубисатской верой все, как и говорят, не в порядке?
Слушай, может не надо
С моей верой все в порядке, сдался Алистер, покрутив в руках пустую кружку. Намерено засучил рукава, чтобы собеседники видели сухие руки и набухшие вены. Вы когда-нибудь думали, как человек ощущает себя на грани?
Да ясно как! снова толкнул анубисата широкоплечий. Берет и шагает в лучший мир, и плоть его обрастает золотом
Не нравится мне это занервничал скрюченный.
Значит, вы никогда не были между здесь и там, холодно улыбнулся Алистер.
С чего бы мне!..
А я расскажу, каково там когда набухают вены, и мы чувствуем всю эту боль, облегчая вам, так желающим обрести вечное блаженство, путь. Только темнота и страдания, чтобы потом, конечно, наслаждаться вечностью. За чужой счет, да? За счет всеми правдами и неправдами подчистую выжатой жизни. Вы доите ее, не зная меры, и даже не платите цену за переход ее берем на себя мы. Сгорбленный мир склоняет голову ради всей этой глупости. И кто вообще придумал столько смерти?..
Слушай, если ты решил почитать мне лекцию, то давай я тебе наглядно покажу, как хреново к ним отношусь
Договорить широкоплечий не успел Алистер резко повалил его лицом на стол, так, что дерево, казалось, хрустнуло. Худой дружок испуганно вскрикнул. Анубисат схватил широкоплечего за шиворот, поднял голову и прошептал на ухо:
Специально для тебя, я покажу, что такое правильная вера. И каково там между жизнью и смертью по-настоящему. А вот твоего друга эта участь минует. Сам решай, получишь ты проклятье или благословение.
Широкоплечей пробормотал нечто невнятное, прежде чем Алистер снова ударил его лицом о стол. Потом отпустил, достал из-за пазухи кривой, проржавевший нож и, даже не дав худенькому дружку вскрикнуть, всадил в горло. Схватил его свободной рукой, зажмурился вены надулись, налились фиолетовым, пока скрюченный не перестал дышать.
Придурок, проскрежетал широкоплечий. Да вы все придурки, как и говорят!
Нет, вздохнул Алистер, выкинув нож, придурки это вы.
Анубисат кинул на стол деньги за напитки никто в кабаке даже не пошевелился, навидались пьяных драк, смертей и подавно. Алистер вышел через черный ход, мимо целующихся оборванцев. Прежде, чем полной грудью вдохнуть прохладный ночной воздух Санкт-Петербурга, анубисат поджог фитиль маленькой пороховой бомбочки.
Лишь только звезды коснулись его макушки, кабак за спиной взорвался оглушительным пламенем.
Когда детей с пеленок приучают к порядку, то даже много лет спустя, уже на работе, вдалеке от чутких глаз родственников, их столы иллюстрация победы порядка над хаосом. Этакая космология древней Греции, воплощенная в стопках бумаг, кучках карандашей, линеек, штампов, чернильниц и прочей ерунды.
Вахмистра Говорухина с детства приучали к удобству. В том смысле, что все, что бы он не делал, должно в первую очередь быть ему комфортно. А то потом получится, как с модными ботинками: ноги натирают до крови, размера нужного не оказалось, да и модель в целом некомфортная, зато в полной мере говорят о человеке, щеголяющем в высшем свете. Виктор принцип удобства, намертво вшитый в его сознание, не забыл и с сединой в усах. Так что его кабинет в здании жандармерии в глазах посторонних приобретал очертания барахолки, похуже, чем у небезызвестных Коробочки и Плюшкина вместе взятых: ящики и ящички, коробки и коробочки, сундуки и сундучки соседствовали здесь с пыльными, рваными томиками книг, безделушками-сувенирами, немытыми чашками, пустыми чернильницами и далее, и далее перечислять замучаешься.
Виктор Говорухин сидел за столом, изучая стопку бумаг. Краем глаз он поглядывал на открытый роман наверняка детектив-приключение запятнанный кофейными и чернильными кляксами. Никто уже давно не удивлялся, что в разгар рабочего дня вахмистра Говорухина запросто можно застать с книгой в руках. Ноги жандарм в такие минуты всегда закидывал на стол.