На дворе стоял до свирепости удушливый поздний август. Над раскаленным асфальтом колыхались похожие на сказочных джиннов серебристые волны восходящего воздуха, словно немые стражи у врат ветеринарной клиники. Секретарша за приемной стойкой тепло, если не ласково, приветствовала меня и немедленно вызвала Пэтти. Та высунула голову из-за двери прямо за конторкой и пригласила меня: «Заходите же!» Я проследовала за ней вдоль рядов клеток с кошечками и собачками. Не то чтобы я не замечала их раньше. Скорее, не давала себе труда задуматься о том, что их ждет. Мне всегда казалось, что хозяева временно оставили их на попечение ветеринаров и вот-вот вернутся и все наладится. Только сейчас я поняла, что здесь бывших хозяев не ждут. Вся надежда на таких, как я: может, возьмут, а может, и нет.
В конце коридора, обшитого вагонкой, Пэтти отворила дверь в амбулаторию. На столе для осмотра пациентов стоял одинокий пластмассовый ящик, даже без крышки. «Чтобы лучше узнать друг друга», кивнула Пэтти. Я подошла поближе и заглянула внутрь. «Какой же он крохотный», мелькнула мысль. Обе моих кошечки оказались у меня примерно в том же возрасте. Но я уже и забыла, какими маленькими бывают месячные котята. С виду он весил меньше сотни граммов. Свернувшись в клубок, он замер у дальнего края ящика. Маленький пушистый комочек без труда уместился бы на моей ладони. В иссиня-черной шерстке ни проблеска другого цвета. Зато она вся взъерошена, будто напитана статическим электричеством. Это черта всех маленьких котят, словно от слов «гладкий» или «прилизанный» все волоски у них встают дыбом. На месте глазниц щелочки, стянутые швом. На шее специальный пластмассовый воротник, чтобы малыш ненароком не добрался до швов.
Я сшила веки, объяснила Пэтти, чтобы не было видно пустых глазниц. Со стороны кажется, будто он спит или еще не проснулся.
Глядя на шов в виде английской буквы Х, я подумала: пожалуй, она права. Мне отчего-то вспомнились детские мультяшки, где героя в отключке изображают, просто нарисовав крестик на зрачках.
Эй, привет, тихонько шепнула я и наклонилась пониже. Пусть голос звучит на одном уровне с его головой, а не гремит сверху, точно жуткие раскаты грома. Привет, парень!
Черный пушистый комок, покачиваясь, поднялся на лапки. Я осторожно вытянула ладонь она показалась мне какой-то чужой и великанской и поскребла по донышку ящика. Котенок потянулся на звук и, болтая головой под тяжестью пластмассового хомута, наконец уткнулся в мои пальцы и с любопытством их обнюхал.
Бросив вопросительный взгляд на Пэтти, я услышала: «Можете взять на руки, если, конечно, хотите».
Бережно вынув котенка из ящика, я прижала его к груди, поддерживая одной рукой снизу, а другой под передние лапки, и прошептала: «Ну здравствуй, малыш».
Повернувшись на голос, котенок потянулся передними лапками к моему левому плечу. Сквозь хлопковое волокно рубашки я ощутила подушечки тонких лапок. Поднатужившись изо всех сил даже мне это было заметно, он попробовал вскарабкаться мне на плечо. Но коготки были слишком слабые, чтобы удержать его вес. Оставив безуспешные попытки, он вновь заворочался. Попытался ткнуться мордочкой в ямку на моей шее, насколько позволял воротник. Потом попробовал потереться мордочкой о мое лицо, но на щеке я ощутила лишь холодный пластик. Затем он замурчал. Воротник, точно раструб у рупора, многократно усиливал звук. Если доверять только слуховым ощущениям, казалось, что у моего уха жужжит маленький моторчик.
Изначально я предполагала, что слепой котенок неспособен выражать чувства. Этого-то, наверное, и опасались те, кто отказался его принять. Они втайне боялись, что питомец, у которого на мордочке не написано никаких чувств, неминуемо останется в доме чужим.
Разглядывая котенка у себя на руках, я вдруг поняла, что отнюдь не глаза служат зеркалом, в котором отражаются чувства и мысли. Их передают окологлазные мышцы. Именно они поднимают и опускают уголки глаз, собирают вокруг морщинки радостного удивления и придают им угрожающий прищур.
И пусть самих глаз у котенка не было, мышцы остались невредимыми. Судя по ним, его глаза сейчас были бы полузакрыты. Я отлично знала это выражение оно часто появлялось на мордочках моих кошек. Выражение полного довольства всем и сразу. То, с какой легкостью пришло к нему это выражение, было хорошим признаком. Значит, несмотря на печальный опыт, в его маленькой кошачьей душе жила вера, что он все равно найдет себе место. Такое место, где ему будет тепло и спокойно.
Видимо, это место нашлось.
Ну ради бога, будь по-твоему. Я бережно положила его обратно в коробку и принялась рыться в сумочке в поисках салфетки. Заверните с собой.
* * *Но Пэтти настояла, чтобы на всякий случай котенок пока оставался в приюте. Так она могла присмотреть за швами, чтобы, не дай бог, не попала еще какая-нибудь инфекция. Кроме того, хорошо бы котенку поднабрать вес, прежде чем столкнуться со всеми прелестями твердой пищи и двумя взрослыми кошками в придачу. «Вы сможете забрать его через несколько дней», заверила она меня.
Таким образом, моя шутка о Председателе Мяу внезапно стала воплощаться в реальность. Вот только от задуманного имени я решительно отказалась.
Такого впору назвать Штепселем, предложила «добрая» Мелисса. Того и гляди, воткнется где-нибудь в стену.
Это ужасно! воскликнула я. Ни за что не допущу, чтобы его звали Штепселем и чтобы он «втыкался»!
Была бы девочка, назвали бы Розеткой, а коротко Розой, не смутившись, повела плечом Мелисса. Но, по-моему, Штепсель он и есть
В свое время придумать имена для Скарлетт и Вашти мне не составило труда. Скарлетт попала ко мне уже с именем. Ее, вместе с остальными котятами выводка, нашел механик. Имя Скарлетт пришло ему в голову потому, что первые несколько дней кошечка без конца падала в обморок. А вот Вашти настоящее библейское имя. Так звали персидскую царицу, которая отказалась танцевать обнаженной перед очами мужа своего, персидского царя, и его собутыльников на какой-то знатной пирушке. В наказание ее изгнали из страны. Похоже, в раннюю библейскую эпоху она стала одной из первых феминистских мучениц. Правда, моя Вашти, котенком походившая разве что на лысый мешок с костями, превратилась в экзотичную длинношерстную красавицу чуть ли не персидских кровей. Но будем считать это счастливым совпадением.
Меньше всего хотелось навешивать на котенка имя, которое бы напрашивалось само собой, пусть и самое знаменитое. (По этой причине отпали такие имена, как Рэй[4] и Стиви[5], которые, по мнению моих благожелательных друзей, как нельзя лучше подходили слепому черному коту.) Не хотелось и ничего вычурного или зловещего. Он обречен на слепоту до конца своих дней. Если имя что-нибудь да значит, то пусть слепота будет последним, на что указывает его имя.
Всю следующую неделю не было ни одного дня, в который я не навестила бы ветеринарную клинику. Если меня спрашивали зачем, я неизменно отвечала: «На его долю и так выпало немало, другому на всю жизнь бы хватило. Но каждому нужна возможность зацепиться за кого-то или за что-то, кроме самой жизни. А раз так, пусть привыкает ко мне хоть по запаху, хоть по слуху».
Впрочем, причин переживать у меня было более чем достаточно. В некоторых не хотелось признаваться даже себе самой. Теперь он мой, мой бесповоротно, и я чувствовала себя обязанной хотя бы понять, как он «видит» окружающий мир, как находит в нем свои пути.
Вот почему каждый вечер после работы я забегала к Пэтти. Та доставала котенка из ящика и пускала нас в пустую амбулаторию, где он мог свободно передвигаться. Я тихо сидела в углу и наблюдала.
Я уже могла сказать, что он неутомимый исследователь. Вес пластмассового воротника, что висел, как щит у странствующего рыцаря во вражеских землях, мешал котенку держать голову прямо. Но и без этого «щита» он норовил держать нос поближе к земле. Комнатушка была небольшой, и вскоре он обнюхал каждый ее дюйм. Натолкнувшись на стену или стол, он тут же принимался трогать их лапками. Так инженер прикидывает размеры и толщину предмета.
Как-то раз он попытался взобраться на стул в углу комнаты, но пока что это была единственная попытка покорить неизведанные вершины, хотя большое комнатное растение в противоположном углу было не менее привлекательным. Он уже начал принюхиваться к нему. Тогда мне впервые пришлось сказать котенку нет. Не хватало еще, чтобы он вывалялся в земле или, что совсем не лучше, свалил само растение, ободрав ему листья.
Наконец наступил день, когда все еще безымянного котенка можно было забрать домой. Я уже стала побаиваться, что он обречен жить Штепселем по умолчанию. Никаких других вариантов не придумалось.
Срочно требовалось имя, но не любое, а именно его. И тут он представился мне героем некой повести. В его жизни и впрямь было нечто схожее с сюжетом хорошей книги: испытания, страдания, чудесное воскрешение и множество преград, которые еще предстояло преодолеть.