В каком-то смысле логично, что миллениалы ощущают этот феномен наиболее остро: несмотря на то что это поколение часто изображают как сборище недоучек, на самом деле наше взросление приходится на один из самых непредсказуемых и тревожных периодов человечества. По данным Pew Research Center, самым молодым миллениалам, родившимся в 1996 году, в 2020 году исполнилось двадцать четыре года. Самым старшим, родившимся в 1981 году, исполнилось тридцать девять лет. Согласно демографическим прогнозам, нас в США сейчас больше, чем представителей любого другого поколения, 73 миллиона[5]. Мы в первую очередь не ищем работу, а пытаемся что-то предпринять, сталкиваемся с потолком зарплат на имеющихся должностях. Мы не только выплачиваем кредиты на учебу, но и думаем, как начать откладывать деньги для наших маленьких детей. Мы балансируем между стремительно растущими ценами на жилье, расходами на содержание детей и медицинское страхование. А обещанная безопасность взрослой жизни, похоже, так и не наступит, как бы мы ни старались устроиться в жизни или урезать и без того ограниченный бюджет.
Пока термин «миллениалы» не присвоило наше поколение, были и другие претенденты на звание определения миллионов людей, родившихся после поколения X. Все они отражают отношение общественного сознания: были и «поколение Я», которое подчеркивало нашу эгоцентричность, и «эхо-бумеры» отсылка к тому, что почти все наши родители принадлежат к самому многочисленному (и самому влиятельному) поколению в истории Америки.
Термин «миллениал», как и основная суета вокруг него, возник в середине нулевых, когда первая волна его представителей пошла на работу. Наши ожидания были слишком высокими, нас отчитывали, мы недобросовестно относились к работе. Мы были избалованными и наивными, нас не научили жить в этом мире вот такой ярлык навесили на наше поколение, и всем было плевать, что мы боролись с Мировым экономическим кризисом и пережили его, в каких студенческих кредитах мы погрязли, насколько недоступными стали для нас многие вехи взрослой жизни.
Как ни странно, чаще всего говорят, что миллениалы считают, будто все им обязаны, даже если они ничего не сделали. И хотя мы как поколение, пытаемся избавиться от мысли, что каждый из нас уникален и чего-то достоин, большинство миллениалов скажут вам, что в детстве они не считали себя особенными, зато в их мире нужно было добиться, что называется, «успешности». Нужно трудиться, чтобы поступить в колледж, трудиться в колледже, на работе, тогда ты станешь успешным. Это не «вкалывать на заводе с утра до ночи», но по-прежнему требует трудолюбия.
Тем не менее репутация миллениалов не меняется. Отчасти ее устойчивость, как вскоре станет ясно, можно объяснить давно зародившейся тревогой о методах воспитания 80-х и 90-х годов, так как остаточные тревоги бумеров о воспитании переросли в критику поколения в целом. Но отчасти это связано и с тем, что у многих из нас были завышенные ожидания и противоречивые представления об устройстве мира, их мы усвоили благодаря сложному, взаимодополняющему переплетению взглядов родителей, учителей, друзей и средств массовой информации, окружавших нас. Главный посыл воспитания миллениалов был обманчиво простым: все дороги должны вести в колледж, благодаря которому, приложив больше усилий, мы воплотим американскую мечту, возможно, уже без оградки, но обязательно с семьей, финансовой безопасностью и чем-то похожим на счастье.
В детстве нас учили, что, если достаточно усердно работать, можно победить систему и американский капитализм, и меритократию или, по крайней мере, с ней ужиться. Но кое-что произошло в конце 2010-х годов. Мы оторвались от работы и поняли: невозможно победить систему, если она сломана. Мы первое поколение со времен Великой депрессии, среди которого многим придется хуже, чем нашим родителям. Доминирующая популярность карьерного роста в конце концов пошла на спад, как раз в наши самые прибыльные годы. Мы утопаем в студенческих кредитах примерно $37 000 на каждого кредитора, которые навсегда затормозили нашу финансовую жизнь. Мы массово переезжаем в одни из самых дорогих районов страны в поисках насыщенной, высокооплачиваемой работы мечты. Мы меньше откладываем и тратим большую часть ежемесячных доходов на содержание детей, аренду или, если нам посчастливится каким-то образом найти деньги на первоначальный взнос, ипотеку. Самые бедные беднеют, а средний класс пытается остаться средним классом.
И это только финансовые показатели. Мы чаще испытываем тревогу и впадаем в депрессию. Многие предпочли бы почитать книгу, а не пялиться в телефон, но мы так устали, что у нас хватает сил только бездумно листать ленту. Если у нас и есть страховка, то она плохая, а пенсия мизерная. Наши родители приближаются к тому возрасту, когда им все сильнее необходима наша помощь, финансовая в том числе.
И выжить можно только при одном условии: если зациклиться на том, чтобы ни на секунду не останавливаться на достигнутом. Но в какой-то момент что-то даст сбой. Студенческий кредит или еще что-нибудь. Экономика рухнет или еще что-нибудь. Не будет хорошей работы или еще что-нибудь. И это всеобъемлющее чувство, что вы пытаетесь построить прочный фундамент на зыбучих песках. «Уязвимость витает в воздухе», как выразился социолог Эрик Клиненберг[6]. Миллениалы живут с ощущением, что будут работать вечно, умрут, не успев выплатить студенческие кредиты, потенциально собственноручно разорят своих детей или будут стерты с лица земли глобальным апокалипсисом. Возможно, я преувеличиваю, но такова новая норма, и тяжесть жизни среди такого рода эмоциональной, физической и финансовой неустойчивости просто ошеломляет, особенно когда так много общественных институтов, от церкви до демократии, которые раньше обеспечивали ориентиры и стабильность, похоже, больше не справляются.
Кажется, что сейчас как никогда трудно поддерживать свою жизнь и жизнь семьи в порядке, достатке и слаженности, особенно когда от нас требуют соответствия строгим и часто противоречивым ожиданиям. Мы должны много работать, но соблюдать «баланс между работой и личной жизнью». Мы должны быть невероятно внимательными матерями, но не быть наседками. Мы должны сохранять равноправные отношения с женами, но при этом не терять свою мужественность. Мы должны создавать в социальных сетях образ, но не переусердствовать с этим в жизни. Мы должны быть в курсе всех событий и новостей, рассуждать о повестке дня, но при этом не поддаваться на весь негатив и продолжать выполнять все вышеперечисленные задачи.
Миллениалы пытаются справиться сразу со всем, без поддержки или подстраховки, поэтому они и становятся выгоревшим поколением. Люди других поколений выгорали это факт. В конце концов, выгорание является симптомом жизни в современном капиталистическом обществе. И во многом наши трудности меркнут в сравнении с тем, через что прошли другие. Мы не пережили ни Великой депрессии, ни ужасающей гибели людей в мировую войну. Научные достижения и современная медицина существенно повысили наш уровень жизни, но финансовый кризис все же изменил экономическую траекторию нашей жизни; наши войны не «великие», они крайне безызвестны и бесконечны, они истощают наше доверие к правительству, ведутся теми, кто считает, что военные действия единственный путь к экономической стабильности. И не забудьте про изменение климата, которое требует глобальных усилий и настолько масштабной системной перестройки, что ни одно поколение или даже нация не сможет справиться с ним в одиночку.
Широко распространено мнение о том, что, несмотря на некоторые законные чудеса современного общества, наш потенциал ограничен. Но мы боремся, потому что не умеем по-другому. Для миллениалов выгорание является основополагающим понятием: оно как нельзя лучше описывает, кем нас воспитали, как мы взаимодействуем с миром и думаем о нем, наш повседневный опыт. И он присущ многим. Это обычное явление.
* * *Статья про выгорание миллениалов, которую в конце концов опубликовали в интернете, собрала более семи миллионов просмотров. Я задумывала ее как личное эссе, которое расширила в попытке охватить опыт целого поколения. Судя по откликам, у меня получилось. Одна женщина рассказала мне, что она так вымоталась в престижной аспирантуре, что ей пришлось бросить учебу, и последний год она работала в собачьем питомнике, выгребая какашки. Учительнице начальной школы в Алабаме постоянно говорили, что она «святая», раз берется за такую работу, несмотря на то что сил на преподавание у нее оставалось все меньше и меньше. Этой весной она уволилась. Мать двоих детей написала мне: «Недавно я описала себя психотерапевту как «уже не соображающий ходячий список дел»». Каждый день мне приходили тысячи новых длинных эмоциональных писем. Постепенно до меня дошло, что я просто сформулировала то, о чем раньше мало кто говорил. У нашего поколения не было единого словаря, поэтому нам было трудно сформулировать специфику происходящего для других поколений.