На деревянном прикроватном столике дедушки всегда лежали словари английского языка в бордовых кожаных переплетах Оксфордский и Кембриджский. Однажды Татха дал нам с сестрой читать роман Чарльза Диккенса «Николас Никльби», в котором почти тысяча страниц. Когда мы прочитывали несколько глав, он брал книгу, указывал на страницу и спрашивал: «Что означает это слово?» Если я не знала, он говорил: «Но вы же сказали, что читали эти страницы». А после я должна была найти это слово в словаре и написать два предложения, чтобы показать, что я понимаю его значение.
Я обожала и почитала Татху. Его полное имя было А. Нараяна Шарма. Он родился в 1883 году в городе Палгхат, штат Керала, который при британцах входил в состав президентства Мадраса (провинция Мадрас). Когда я была школьницей, ему уже было под семьдесят. Он был худощав и невысок (170 см). Дедушка носил очки с толстыми бифокальными линзами, держался всегда твердо и прямо, а еще он был очень добр. Он носил идеально отглаженное белое дхоти[1] и светлую рубашку с короткими рукавами. Когда он говорил, все молчали. Он много десятков лет изучал математику и право, в качестве судьи рассматривал и гражданские, и уголовные дела. Однако его семейная жизнь была для меня загадкой. Бабушка родила восьмерых детей, но пока она была жива, я ни разу не видела, чтобы они разговаривали. Они жили в разных частях дома. Дедушка посвящал всего себя нам, своим самым младшим внукам. Он знакомил нас со всевозможными книгами и идеями, которые становились тем сложнее, чем больше мы знали. Объяснял нам теоремы геометрии, учил внимательно относиться к деталям. Ему было важно, чтобы мы ясно понимали пройденные в школе темы.
Мне не приходило в голову сомневаться, что дедушка и есть глава нашей семьи и всего дома. Я была уверена, что власть сосредоточена на мужской половине.
Однако сердце и душа нашего дома находились вниз по коридору, на женской половине, где пол был выложен красной плиткой, а к потолку крепились гигантские качели розового дерева. Именно здесь моя мать выполняла большую часть домашних дел. Ей помогала Шакунтала, молодая женщина, которая мыла посуду в раковине, а также полы на открытом воздухе.
Я была уверена, что власть сосредоточена на мужской половине. Однако сердце и душа нашего дома находились вниз по коридору, на женской половине.
Мама всегда была в движении готовила, убирала, громогласно отдавала указания, кормила семью и гостей, подпевала радио. Когда ее не было дома, казалось, что он погружался в зловещую тишину, и нам это страшно не нравилось.
Мой отец, человек необычный для того времени, тоже был рядом, помогал заниматься домашними делами и заботиться о детях. У него была магистерская степень в области математики и должность в местном банке. Именно папа ходил в магазин за продуктами и прочими мелочами. Он помогал заправлять постели, а еще он всегда делал комплименты моей маме, когда она готовила его любимые блюда. Папа часто позволял мне быть рядом, куда бы он ни шел и что бы ни делал. Его можно было назвать человеком тихого нрава, но очень мудрого и насмешливого. Мне часто вспоминается афоризм греческого философа Эпиктета: «Природа дала людям один язык и два уха, чтобы мы больше слушали других, нежели говорили сами». Мой отец всегда следовал этому принципу. Он умел вовремя уйти, чтобы не усугублять напряженную ситуацию.
Каждый месяц отец отдавал зарплату моей матери. Она отвечала за повседневные расходы и записывала все операции это был ее «бумажный кассовый аппарат». Каждую неделю она сводила дебет с кредитом, причем свою систему бухгалтерского учета она разработала интуитивно. Меня до сих пор это удивляет, поскольку она никогда не изучала бухгалтерию.
В 1950-х и 60-х годах Мадрас был огромным городом, но для таких детей, как мы, жизнь в нем представлялась очень простой. В городе проживало примерно 1,5 миллиона человек, но это был сонный, занудный, безопасный город. В 4 часа утра город будили утренние молитвенные песни и велосипедные звонки. Ровно в 8 вечера гасли все огни, потому что в городе все закрывалось, включая магазины, рестораны и увеселительные заведения. Молодые люди возвращались по домам, чтобы заняться учебой. День заканчивался.
В 1639 году на наш берег впервые ступила нога представителей Британской Ост-Индской компании. Поэтому три века спустя здесь соседствовали древние индийские храмы и колониальные здания девятнадцатого века, включая здания офисов, судов, школ и церквей. Во времена моего детства по широким, обсаженным деревьями улицам сновали автобусы, мотоциклы, рикши, байки и редкие автомобили маленькие «Фиаты» и индийские «Амбассадоры». Воздух был свеж и чист. Иногда мы ходили на пляж Марина Бич, который растянулся на шесть миль вдоль Бенгальского залива. Взрослые говорили, что океан таит в себе смертельные угрозы, он непредсказуем, поэтому лучше всего смотреть на него с безопасного расстояния. Нам разрешалось только сидеть на песке или траве, приближаться к воде запрещали, так как нас могло смыть волной.
В 1639 году на наш берег впервые ступила нога представителей Британской Ост-Индской компании. Поэтому три века спустя здесь соседствовали древние индийские храмы и колониальные здания девятнадцатого века, включая здания офисов, судов, школ и церквей. Во времена моего детства по широким, обсаженным деревьями улицам сновали автобусы, мотоциклы, рикши, байки и редкие автомобили маленькие «Фиаты» и индийские «Амбассадоры». Воздух был свеж и чист. Иногда мы ходили на пляж Марина Бич, который растянулся на шесть миль вдоль Бенгальского залива. Взрослые говорили, что океан таит в себе смертельные угрозы, он непредсказуем, поэтому лучше всего смотреть на него с безопасного расстояния. Нам разрешалось только сидеть на песке или траве, приближаться к воде запрещали, так как нас могло смыть волной.
В 1996 году Мадрас был переименован в Ченнай. Город является столицей штата Тамил Наду, расположенного на юге Индии. Предприятия города производят текстиль, автомобили и продукты питания, а в последнее время появились ИТ-компании. Сегодня это город с престижными колледжами и университетами. Кроме того, Ченнай это центр классического искусства Южной Индии, которое представлено: древней карнатической музыкой[2] и Бхаратанатьям[3] выразительным ритмичным танцем, через который мы рассказываем людям истории. Каждый год весь декабрь в городе проходит известный фестиваль искусств, на который съезжаются многочисленные гости, в том числе и наша родня. Многие из них останавливались на это время в нашем доме. В детстве мы всегда вместе слушали концерты по радио и наслаждались проницательными замечаниями наших родственников о каждом выступлении.
Наша семья семья индуистских браминов. Мы жили бок о бок и с индуистами, и с людьми других конфессий христианами, джайнами и мусульманами. Нас окружало яркое многоконфессиональное общество, в котором мы стремились следовать правилам жизни в большой и дружной семье.
В середине двадцатого века индийские брамины жили просто, почитали религию, стремились получить образование и дать образование своим детям. Так было и в нашей семье. Мы не богачи, но у нас был большой дом, и при всей скудости обстановки дом давал нам ощущение комфорта и ни с чем не сравнимой стабильности. По традиции того времени под одной крышей жили сразу нескольких поколений. Одежды у нас было мало мода нас не интересовала. Вообще жили мы очень экономно: по ресторанам никогда не ходили, в отпуска не ездили, а второй этаж дома всегда сдавали в аренду ради дополнительного заработка. Несмотря на скромные финансы, мы гордились принадлежностью к браминам, которые славились своей образованностью это внушало уважение.
Все индуистские праздники мама отмечала соответствующими ритуалами, а вот дни рождения мы не отмечали никогда. Родители нас не обнимали, не целовали и не говорили: «Я люблю тебя». И мы не испытывали необходимости в этом, потому что их любовь была для нас аксиомой. Кроме того, не было принято делиться со взрослыми своими страхами, надеждами, мечтами. Представители старшего поколения были не из тех людей, кто ведет задушевные разговоры. На любую попытку излить душу или попросить совета они отвечали просто: «Молись усерднее, и Бог поможет тебе найти решение».
По несколько раз в день мама повторяла: «Матха, Питха, Гуру, Дейвам», что означало «почитайте как Бога своих мать, отца и учителя».
Она неустанно внушала нам почтение к Богу, родителям и учителям. В знак уважения мы всегда пропускали старших вперед; никогда не перекусывали во время учебы, потому что это расценивалось как пренебрежение к книге; мы всегда вставали, когда в комнату входили учителя, а садились только после того, как они разрешали сесть.
В то же время дома нам всегда разрешали выражать свою точку зрения, высказывать вслух мысли и отстаивать свои идеи. При этом мы всегда были готовы к тому, что взрослые могли нас перебить прямо в середине предложения и заявить: «Вы об этом ничего не знаете. Просто послушайте нас, и все будет хорошо».
В нашем доме в Мадрасе никогда не было тихо, зато было много смеха, споров и громких разговоров. Старшие были строги с нами меня шлепали, если я плохо себя вела (в те времена так делали в большинстве семей). Наша жизнь давала ощущение стабильности и поощряла к самодисциплине и открытому выражению мыслей. Я уверена, что смогла чего-то добиться и проявить себя благодаря тому, что росла в таких условиях: передо мной постепенно открывали новые горизонты, а дом был гаванью, в которую можно возвращаться из путешествий.