Может потому Луций и забыл о ней, Фаустине, ненароком подумала она, прочтя строки из письма мужа. Луций окружен красивыми свежими девушками, которые еще молоды и не рожали столько детей, сколько она. Чего уж там! Надо трезво глядеть на вещи она давно уже товар не первой свежести, ведь ей за тридцать. Она старела, а не молодела, занятая как какая-нибудь кирпичная фабрика, производством, только не кирпичей, а детей. И все же, ей стало обидно. Она встретилась с Луцием после театра под впечатлением от феерического мима Марулла об ослином предводителе христиан, и тогда переспала с Вером. Не в это ли время она зачала? Хотя в тоже день, только немного позже, ее спальню посетил и муж. Теперь же, кто был отцом будущих детей, она не знала.
Фаустина прислушивалась к себе, пыталась найти какие-нибудь приметы отцовства Марка или Луция, посылала за оракулом в Дельфы, но ясный ответ, который бы успокоил материнское сердце, так и не получила. Ответ ускользал от нее, как тень от яркого солнца. И вот теперь Фаустину гложила обида не только на Луция, который не интересовался ее положением и даже не удосужился справиться о здоровье императрицы из вежливости, обидно было чувствовать незнание, то, что она зависит от случайности, от глупо сложившегося положения. А ведь она никому не любила подчиняться, даже обстоятельствам, она императрица и весь Рим у ее ног. Какие уж там обстоятельства! Она сама их создавала И все же богиня удачи всегда была на ее стороне, все обходилось раньше, обойдется и сейчас Фортуна поможет.
Здесь в Ланувии уже побывал Фронтон, привезя с собой ворох сплетен, любопытных новостей из Рима. Ритор по обыкновению был любезен, хвалил дочерей императора, набивался к ним в учителя. Фаустина, отвечала, что с охотой рассмотрит его участие в обучение девочек, но в душе не очень желала появления Фронтона в доме. Она относилась к нему с холодком, как ко всем ученым и книжным людям, с которыми проводил время муж.
Еще она попыталась осторожно выведать что-нибудь о Луции, хоть самую малость. Но тут старый Фронтон оказался не очень разговорчив. В его скупых фразах чувствовалось недовольство былым учеником. «Он совсем со мной не встречается, наш милый Луций, говорил Фронтон с упреком. Я рассчитывал на его помощь в некоторых житейских делах, он же погряз в удовольствиях»
И Фаустина раздраженно подумала, вежливо улыбаясь ритору: «Им всем от нас что-то нужно!»
Это было на прошлой неделе. А вчера ей приснился странный сон.
Ей привиделось, как она гуляет вдоль моря, опускает ноги в соленую воду, которая приятно холодит, щекочет, сквозь нее видны на дне мелкие камушки и маленькие рыбки. Легкий ветер касается туники, задирает полы выше колен. Но у моря никого нет, ей нечего бояться. Она идет дальше, у нее хорошее настроение, не омраченное даже тучкой, появившейся на горизонте. Она знает, что такое бывает только во сне: все угрозы, которые в нем появляются, на самом деле, мнимые. «Как странно, думает она, я же сплю, но знаю, что это сон».
Она подходит к небольшим скалам, окаймлявшим бухту, и тут неожиданно видит двух коричневых с пурпурным отливом змей, неторопливо ползущих по песку к темным камням. Она их не боится, ведь это же сон.
Первая спокойно подползает к одной из больших глыб и сворачивается в ее тени упругим кольцом. Вторая же, останавливается и начинает угрожающе шипеть в ее сторону. «Я ее не боюсь, убеждает себя Фаустина, это все сон. Глупый сон, он пройдет, и может, я утром ничего не вспомню». Но змея начинает делать резкие броски к босым ногам Фаустины. Вот-вот она достанет ее своими острыми зубами и раздвоенным языком, сейчас она укусит ногу и яд упадет на открытую рану. Вот сейчас!
Она жмурится, ожидая болезненного укуса, у нее мелькает мысль, что зря она не надела сандалии, в них убегать по песку легче. Но язык злой, свирепой змеи, только пронзает воздух, не в силах дотянуться до Фаустины Просыпается она вся в поту, боясь тронуть на себе мокрую тунику.
«Это беременность так проходит, замечает Дафна, обтирая ее. Всякое бывает Фаустиночка, надо потерпеть».
И все же приснившийся сон не давал ей покоя. Она взяла сонник Артемидора, принялась изучать сновидения о змеях. То, что ее интересовало, нашлось в четвертой книге.
«Беременной женщине приснилось, что она родила змею, читала она, значит, ребенок станет прославленным ритором. Ведь у змеи и мастера риторики двойной язык». «Вот уж точно! вспомнила она Фронтона. Но я змею не рожала, она мне только приснилась».
«Это беременность так проходит, замечает Дафна, обтирая ее. Всякое бывает Фаустиночка, надо потерпеть».
И все же приснившийся сон не давал ей покоя. Она взяла сонник Артемидора, принялась изучать сновидения о змеях. То, что ее интересовало, нашлось в четвертой книге.
«Беременной женщине приснилось, что она родила змею, читала она, значит, ребенок станет прославленным ритором. Ведь у змеи и мастера риторики двойной язык». «Вот уж точно! вспомнила она Фронтона. Но я змею не рожала, она мне только приснилась».
«Другой женщине, дочери прорицателя, приснился сон о змее. Ребенок ее стал оракулом». Фаустина увидела здесь благоприятную для себя аналогию. Она дочь императора и жена императора и, следовательно, ее дети станут правителями Рима. По, крайней мере, один из них.
Однако следующее толкование заставило ее призадуматься. Артемидор писал, что у похотливой и распутной женщины, увидевшей змею во сне, родится порочный и наглый сын. Неужели это про нее? Ведь она повела себя как непотребная, бессовестная женщина из известного квартала проституток. Она изменяла мужу с его братом. Что если родившиеся мальчики будут негодяями, или хотя бы один из них, чья змея огрызалась и была готова ее укусить?
Или еще.
Женщина во сне увидала змею и ее родившийся сын, когда вырос, был пойман и обезглавлен за грабеж. Связь здесь заключалась в том, что он погиб словно змея, которая умирает от удара по голове. Женщина эта не была высоконравственной, впрочем, как и Фаустина, невольно ограбившая Марка, ибо отдала в чужие руки то, что принадлежало мужу. Таким образом, толкование этого сна тоже не сулило Фаустине ничего хорошего.
Она пробежала глазами следующие строки книги, надеясь вычитать подходящие намеки или аналогии, которые могли бы утихомирить ее тревоги. Ах, как ей хотелось благоприятных предсказаний! Все ждут их от Дельфийского оракула или от Александра толкователя Асклепия, прежде чем начинать дело. Она лишь желает родить мальчиков, хороших людей и достойных наследников. Только и всего. Больше ей ничего не надо! Но следующие примеры были еще хуже. Дети, если внимательно читать Артемидора, могли оказаться жестокими, если бы Марк был таким человеком, что, конечно, не правда. Или она, Фаустина, вдруг превратится в жену убийцы-гладиатора.
Кстати, о последнем.
Какие-то грязные людишки распускали по Риму слухи, что она путается с гладиаторами и моряками, и выбирает среди них любовников, когда ездит в порт Кайету на Тиррентском море. Приводили мерзкие подробности. В одном из таких фигурировал и Марк. Безумная фантазия подлых людей нарисовала следующую историю: якобы, она, мучимая любовной страстью к гладиатору, призналась обо все мужу, и тот обратился к астрологам. Халдеи не нашли ничего лучшего как посоветовать убить гладиатора, а затем омыть его кровью Фаустину. Тогда и должно наступить исцеление. Смешно! Но как это все подло, грязно и мерзко!
Фаустина подозревала тех, кто может распускать подобные сплетни. Она вряд ли ошибется, если укажет пальцем на Гемина и Агаклита. Вместе с Кодой и Никомедом, эти зарвавшиеся вольноотпущенники составляют особый круг приближенных Луция и все исходящее от них не может возникнуть без ведома младшего брата. Грязные слухи и придуманные истории о ней активно поддерживают и Цейонии еще она семейка, пропитавшаяся ядом вражды к Антонинам.
И все жевозможно, в глубине души она осознает ужасающую правдивость гнусных домыслов. Она, гордая, высокомерная и властная императрица не раз ловила себя на низменных желаниях. Откуда они рождались? Почему появлялись? Не от влажных ли, липких взглядов ее клиентов, встречающих по утрам, возлежащих вокруг стола с яствами в триклинии, произносящих льстивые, угодливые, напыщенные речи? На самом деле, все они желали только одного: сорвать с нее тунику и жадно овладеть ее телом.
Она, Фаустина, знает их мысли, читает их, ибо эти люди, по большей части, примитивные и недалекие, как домашний скот, у которого нужда заключается только в том, чтобы вовремя поесть, совокупиться и испражниться. Но их скрытые взгляды, витающие в воздухе мысли, игривые, на грани непристойности слова, наполняют ее жгучими желаниями. И тогда наедине она представляет сильных, жестоких мужчин, например, гладиаторов. Она видит безжалостные бои на арене, оскаленные, орущие лица, текущий по телам пот, чувствует звериный запах убийства, и он будоражит кровь, не дает спать по ночам. Возможно потому Луций, кроме девичьей влюбленности, вызывал в ее представлении образ сильного и решительного мужчины, которому она была готова подчиниться.