Прежде чем я успела выстроить план своих дальнейших действий, впереди, у шведского шлагбаума, что-то произошло. Хлопок, но не взрыв, а что-то другое. Я резко затормозила. Все взгляды военных и людей, ожидающих своей очереди, направились вперёд, в сторону шведской границы.
Прямиком с соседнего государства, в сторону норвежской границы, прямо по дороге бежала толпа людей. Именно так я сначала всё восприняла.
Эй, вы! военный оглушительно постучал ладонью по капоту нашего автомобиля. Я сказал: освобождайте полосу!
Это ведь не люди, прищурившись и наблюдая за приближающейся к норвежской границе толпой, полушёпотом произнесла я.
У каждого человека в стремительно несущейся в нашу сторону толпе голова была запрокинута, у каждого руки болтались словно тяжёлые плети, каждый из них был словно током ударенный их волосы стояли дыбом и неестественно торчали в разные стороны.
Военный начал дёргать ручку моей дверцы, надеясь открыть её, но я всю дорогу от Грюннстайна, вернее от обломков русского самолёта, была заблокирована. Позже я буду сомневаться в том, что он хотел нас прогнать, возможно, он хотел сесть в нашу машину Но зачем тогда он дёргал ручку моей дверцы, а не задней? Хотел выгнать меня из-за руля?.. Я этого никогда не узнаю.
Боковым зрением увидев военных, выбегающих из пограничного здания с оружием наперевес, я поняла, что если я не прорвусь сейчас, тогда, возможно, не прорвусь уже никогда.
Глава 14.
Я не поступила в университет. Не потому, что не могла, а потому, что это не было тем, чего я действительно хотела от своей жизни. Моя мать очень сильно расстроилась из-за моего решения, как раз потому, что я могла позволить себе беспрепятственное поступление в любое высшее учебное заведение, настолько мои показатели в выпускном классе были высоки, но я этого не желала. Я даже видела, как в те дни она украдкой плакала из-за моей необъяснимой глупости при столь высоком IQ-показателе, как она тогда выражалась. И всё равно, как бы сильно она не расстраивалась, при мне она не позволяла себе слёз, за что в те времена она повысила мой коэффициент уважения к ней. Она могла бесконечно совершать попытки поговорить со мной о моём будущем, могла просить меня купить ей очередную порцию вновь быстро закончившегося успокоительного, могла укоризненно смотреть на меня, но никогда не замыкалась и не плакала из-за моего категоричного решения. Она всегда была открыта и всегда была стойкой, что бы кто из её детей не выкинул: переедь Рэймонд в Норвегию или откажись я от университетского будущего она никогда не отстранялась от нас, даже когда мы совершенно не задумываясь принимали решения, влияющие на её собственную жизнь. Мы спешили жить собственными жизнями, по-своему, и совершенно не задумывались, каково нашим родителям не просто расставаться со своими неожиданно повзрослевшими детьми, но учиться жить по-новому, фактически без ценной, составляющей части созданной ими семьи.
Отец меня поддержал. Сначала он, конечно, был на стороне матери, где-то примерно неделю говорил мне о том, что я должна хорошенько пораскинуть своим способным мозгом, потом он занял нейтральную позицию, а уже в конце последнего семестра моего обучения в старшей школе он вдруг принял мою сторону. Мы с ним тогда находились в гараже, ковырялись в моторе его старого грузового фургона Scania-Vabis, от которого он в те времена никак не хотел избавляться, несмотря на его очевидную кончину.
Ты действительно этого хочешь, Теона? забирая из моих рук гаечный ключ на десять, заглянул мне в глаза он. Ты уверена в том, что при своих способностях ты не хочешь поступать в университет?
Я уверена в том, что хочу путешествовать. Я хочу просыпаться под звёздным небом, а не в университетском кампусе. Я ведь могу заниматься туризмом и без высшего образования, ты ведь сам это прекрасно знаешь. Так что да, папа, я действительно этого хочу.
Вскоре мой выбор приняла и мама, но только после того, как поняла, что я уже наверняка не отступлюсь от своего решения и что отец уверенно поддерживает мою позицию. Семь лет назад, в первый день июля, отец отдал мне в руки карточку с паролем от счёта, на котором лежала крупная сумма все те деньги, которые родители долгие годы откладывали на свою мечту выучить меня в университете. А уже на следующий день отец договорился со своим кузеном, управляющим национальным парком Абиску, чтобы меня приняли в штат работников, естественно на испытательный срок. Мой новый дом ждал меня на другом конце страны, в более чем сутках езды от Хеслехольма. Даже не хочу думать о том, что в первые дни расставания со мной чувствовала мама. В любом случае, рядом с ней всегда был отец, так что они справились.
В Абиску я проработала ровно год. Отказавшись от бумажной волокиты и прочей чепухи вроде сидения на ресепшене, я, естественно в связке с опытными гидами, в качестве волонтёра водила экскурсионные группы по ландшафтному заповеднику, часто участвовала в долговременных походах, длящихся неделю-две, но мне хотелось большего. Быть под опекой влиятельного родственника, чувствовать, что находишься на особом счету и из-за переживаний родных лишаться самых вкусных кусков пирога: сплавов на байдарках в каньоне, поднятия в горы, похода по Кунгследен, знаменитой Королевской тропе, начинающейся в Абиску и проложенной через всю шведскую Лапландию. Меня до крайности не устраивали ограничения. Поэтому, взяв от Абиску максимум опыта, я отправилась дальше, решив окончательно и бесповоротно разорвать пуповину опеки, тянущуюся от моей семьи. Так всего лишь в девятнадцать лет я попала в экстремальный туризм. Устроилась на привлекательное место благодаря случайному знакомству с одним из туристов Абиску, оказавшимся главой частной компании экстремального туризма в Финляндии: мы вместе с ним ходили в недельный поход, где я дважды спасла его от укуса клеща и единожды от промокания под дождём (у гидов Абиску всегда предусмотрен один запасной дождевик) так мы и подружились.
Я снова стала обыкновенным стажёром, но уже спустя полгода доросла до уважаемого ранга я официально была посвящена в гиды. Компания, в которую я перешла, в тот год как раз расширялась, спустя два месяца после моего прихода у неё появился филиал в Швеции, так что новички тогда быстро переходили в ранг гидов и разбрасывались по двум странам. В итоге в Финляндии я пробыла всего восемь месяцев, за которые даже финскую культуру толком не успела выучить, так как постоянно находилась на маршруте. Ну и, конечно, когда с получением ранга гида передо мной встал выбор, в какой из двух стран продолжать работать, я выбрала Швецию. Не потому, что эта страна была мне привычнее, как раз по этой причине я бы и осталась в Финляндии, просто уже тогда ко мне начало приходить понимание того, что я начинаю всё чаще скучать по семье, из лона которой так стремительно выпорхнула. Мне хотелось чаще видеть семью, поэтому я и вернулась в Швецию.
Тех денег, которые вручили мне родители, мне хватило на целых три года безбедного существования, а с учётом того, что всё это время я сама получала неплохой гонорар за каждый свой поход и мало тратила по возвращению к цивилизации, финансовая сторона меня долгое время вообще не беспокоила. По сути, благодаря стартовому капиталу, предоставленному мне родителями, я стала такой, какой стала. Успешной.
Вскоре после возвращения в Швецию я начала встречаться с бывшим скалолазом, переквалифицировавшимся в гида горного туризма. Это был мой первый парень, однако кроме секса нас друг в друге практически ничего не интересовало, так что когда наше пребывание в лагере совпадало, мы проводили наше свободное время вместе, порой за выходные растрачивая по две упаковки презервативов. Так продлилось три месяца, а потом он уехал в США на три недели и не вернулся. Занимался скалолазанием в национальном парке Йосемити, сорвался и разбился. Я узнала об этом только спустя двадцать дней со дня трагедии: его родители нашли мой номер телефона в его мобильном, мой контакт был подписан банальным словом Девушка. Если бы они не сообщили мне, я бы со временем узнала от коллег мы работали в одной компании, до которой по-любому дошли бы новости но сколько бы времени прошло?
Родители разбившегося рассказали мне и про скалолазание в Йосемити, и про парней, которые с ним в тот день поднимались, и про то, что у него остались трое братьев и одна сестра, хотя обо всём этом я не спрашивала До сих пор я не общалась ни с его родителями, ни с его братьями и сестрой, ни с его окружением вне того, которое составляло наших общих знакомых-коллег. Правда заключалась в том, что мы в принципе-то друг о друге знали только то, что не выходило за пределы постели остальных аспектов жизни друг друга для нас просто не существовало. Никто из нас не говорил о своих семьях, никто из нас не интересовался любимыми блюдами или любимой музыкой партнёра, никто из нас не планировал общий отпуск. Лишь когда его не стало, я поняла это. Поняла, что на самом деле не любила этого парня, а просто использовала для удовлетворения своих физиологических потребностей. Он, я почти на сто процентов уверена в этом, тоже был со мной по той же причине, но для него это уже было неважным, потому что не меня не стало не стало его. Поэтому и только поэтому это стало важным для меня факт того, что я спала с человеком, к которому не испытывала любовных чувств и о котором, в итоге, не могу даже полноценно скорбеть, меня подкосил. Я почувствовала себя обманщицей. Пусть я обманывала его, это не страшно, ведь он тоже меня обманывал, но как я могла не заметить, что я обманываю себя?.. В общем, подобные мысли и завели меня в депрессию.