Чего тебе? огрызнулась она на меня.
Я хотел что-нибудь высказать ей, но не находил в себе силы.
Ну?! Она повернулась и прожигала меня взглядом.
Я чувствовал, что во мне мало-помалу начинает зарождаться ярость. Кажется, и на лице моем это отразилось, так как мать косо на меня посмотрела. Глубокий вдох, выдох.
Ну? Чего ты молчишь-то? Аль сказать нечего? Она закашляла.
Я хотел уже начать говорить, но что-то не давало мне этого делать. И дело было вовсе не в волнении. То, видимо, была совесть. Ну не мог я, стыдно мне говорить все эти слова матери, своей матери, которая пусть и вызывает только ненависть, которая пусть и душила меня много лет подряд, которая пусть и убила во мне всю внутреннюю красоту, но которая все-таки меня создала, которая все-таки дала мне жизнь, пусть и совершенно никому ненужную и бессмысленную!
Теперь ты можешь спать спокойно, начал я медленно, чуть отступив назад и сложив на груди руки, тебе больше не придется тратить свои нервы на меня. Я ухожу, мама. Я скопил небольшую сумму, снял себе квартиру и более тебя не потревожу. Я махнул рукой. Прощай.
Не дожидаясь ответа, я направился к выходу. Кажется, она что-то говорила вслед, но я уже совсем ничего не слышал.
Я прошел мимо остановки и поплелся дальше.
Не знаю почему, но мне не стало весело. Даже какая-то тоска вдруг накатила. Уже на улице мне в голову начали лезть более подходящие, более мягкие для этой ситуации слова и они, конечно же, были в сотню раз лучше сказанных мной.
Через несколько часов я наконец оказался в своей собственной квартире! В квартире, где мне больше никто не помешает! От осознания этого вернулось слегка приподнятое настроение. Я вытянулся и с улыбкой заложил руки за голову. Разложив все вещи, я начал думать, как заработать денег. Институтской стипендии в две с половиной тысячи рублей дай Бог чтоб хватило на еду. И это она еще социальная по отсутствию кормильца. А ведь я еще хотел купить какие-то курсы по философии, записаться в автошколу, купить какие-нибудь книги, записаться на курс по созданию музыки (я всегда любил ее), да купить нормальных сигарет в конце концов!
Я открыл окно, что было прямо напротив стола, и вдохнул свежий дневной воздух февраля. Впереди и по сторонам раскинулись темно-серые плоские крыши домов, а еще дальше торчали золотые маковки церкви. На календаре была отмечена суббота, и потому-то откуда-то снизу уже доносились вопли пьяниц. «А не сходить ли и мне куда-нибудь?» пронеслось в моей голове. Алкоголь я, конечно, ненавидел лютой ненавистью, но вот поесть никогда не помешает. Открыв приложение «Сбербанк», я быстро передумал идти в кафе и предпочел сходить просто в пекарню. Закрыл окно, и пошел.
Я купил курник за шестьдесят рублей и вышел. На улице было холодно, но домой идти не хотелось, так что я присел на лавку рядом с подъездом. Начал есть и смотреть на дорогу, где в разных направлениях проносились машины и ходили люди. Но я почему-то не слышал ни шуршания пакета перед самым носом, ни обрывков разговоров, ни даже гула машин. Я точно забылся; погрузившись в мысли, я даже не моргал. Я старался ни на кого не смотреть, однако через минуту услышал низкий скрипучий голос, отчего чуть ли не подскочил:
Молодой человек, можно подсесть? Хочу обратиться к вам с интересной беседой.
Я поднял глаза. Скрип доносился справа, где стоял худющий мужчина лет шестидесяти. Мне почему-то сразу подумалось, что кроме водки он ничего не употребляет, даже может быть не ест почти. Я быстро смекнул, что это какой-то пьяница и что сейчас он будет выпрашивать мелочь. Знал бы он, что мне, может быть, мелочь нужна не меньше, чем ему.
Да, конечно, сказал я, стараясь намекнуть недовольной интонацией, что подсаживаться не надо. Но он все же сел.
Вблизи от него сильно пахло водкой; но манера была эффектной, кажется, он хотел поразить всех своим видом и достоинством. Присев, он взял мою руку тремя пальцами (мизинец и безымянный были намертво прижаты к ладони) и, сохраняя ее в своей, достаточно долго смотрел мне в лицо; стало как-то не по себе, я начал аккуратно вырывать руку и уводить взгляд, отодвигаться в сторону.
Николай Викторович Шалопаев.
Очень приятно, соврал я.
Уже работаешь?
Нетучусь.
Студент?
Я злобно кивнул. Это слово ассоциировалось у меня с той помойкой, в которой я учусь. А я ненавижу все, что с ней связано и всегда бешусь, когда что-то подобное всплывает в разговоре.
Молодой человек, бывало ли у вас чувство, когда совершенно не хочется идти домой? Когда совершенно не хочется в доме этом сидеть?
Ну случалось, ответил я тихо, чтобы кроме моего собеседника никто не услышал.
Во-о-о-т протянул он, грозя пальцем. И у меня такое было.
Он всхлипнул, втянув сопли с усов, замолк, кажется о чем-то задумавшись. «Это надолго», появилось у меня в голове. Я не привык рассказывать кому-либо о своих переживаниях ввиду недоверия и привычки все переживать внутри себя, и уж тем более я не хотел их рассказывать вот этому незнакомому алкашу. Я хотел было попрощаться, но он открыл рот и начал какого-то черта рассказывать историю о том, как его младшего внука разодрали собаки.
После этого рассказа во мне что-то двинулось, точно холодная каменная оболочка слегка треснула, и из-под нее начал пробиваться свет. Нет, я не захотел обнять его, поцеловать и вместе с ним плакать, но какая-то легкая жалость поднялась в моем сердце.
Эх, проводи меня до дома, пожалуйста, наконец сказал он совершенно потухшим голосом.
Я уже давно хотел уйти. Идти оказалось недалеко, но собеседник мой был настолько пьян, что практически полностью оперся на меня; фактически, я тащил его на себе.
Лестница по мере продвижения вверх все более и более темнела, навевая сердцу какую-то тоску (в подъезде не было почему-то освещения). В конце коридора я трижды постучался никто не ответил; тогда я нашел в кармане у Шалопаева ключ и открыл дверь самостоятельно. За ней скрывалась квартирка, обдавшая меня крепким запахом табачного дыма. Я спросил есть ли кто-нибудь дома. Через минуту вышла низенькая женщина. Она шла медленно, но, увидев на входе сидящего мужа, вскрикнула и кинулась к нему.
А! кричала она. Вернулся, негодник! Где деньги? Где? Она в отчаянии начала выворачивать его карманы, но ничего в них не обнаружила. Ничтожество, где деньги? Говори! Ее голос дрожал. Кажется, она сдерживала слезы. Женщина положила руки на голову. О, Боже, за что же такое наказание?
Она ударила со всего маха его по щеке. Шалопаев повалился на бок, что-то буркнув.
Все пропил! Все! кричала женщина и, держа мужа за воротник, трясла его.
Да, да, пропил! громко и яростно заскрипел вдруг Шалопаев, толкая жену. Та чуть не упала.
Я нашел в кармане всего лишь сто рублей, но все равно положил их на столик в прихожей. На столике мое внимание привлекла фотография этой самой женщины и девочки лет пятнадцати, чье лицо мне показалось до ужаса знакомым. Но времени рассмотреть ее не было. Я попрощался и поспешил уйти.
Даже я сам не могу дать себе определения. Кажется, я ужасно не люблю людей и совершенно равнодушен до их неприятностей, но в то же время мне жалко их, жалко их всех, черт побери! Во мне как будто два противоположных характера живут и попеременно вселяются то один, то другой.
Остаток дня я бесцельно бродил по улице и так же бесцельно просидел дома. В течение этих дел на меня, как обычно, нападал сон. Но только на улице стемнело и пришло время ложиться спать, как сон мгновенно отступил, а вместо него подступили мысли. И это одна из самых раздражающих моих черт: я слишком много думаю. А ночью это достигает апогея. Вот ложусь я на кровать с твердым намерением заснуть, ведь завтра рано вставать; закрываю глаза, вроде бы даже расслабляю все свое тело до такой степени, что оно начинает казаться не то сделанным из ваты, не то сделанным из какого-то схожего материла, и тут на тебе! в голове начинает возникать огромное множество мыслей, которые мало того не дают уснуть, так еще и не дают за себя зацепиться, ведь каждая возникшая мысль через пару секунд уже заменяется другой, причем совершенно не связанной с той, прошлой. Сначала вроде бы всплывают образы моей мечты, то каким я себя вижу через сколько-то лет (увы, но это настолько размыто, что я даже не могу точно сказать, ведь я понятия не имею кем хочу быть и для чего живу). Раз за разом задавая себе один и тот же вопрос: «Почему я здесь?», я раз за разом не могу найти на него ответ, после чего мои мысли начинают перетекать в другое русло. Возникают какие-нибудь ругательства или диалоги черт знает сколько летней давности. И понеслось самобичевание А вот тут надо было сказать так. А вот здесь надо было говорить, а не молчать. А вот что было бы если бы здесь я сделал то, что не захотел сделать? И так далее и так далее, и так практически до бесконечности. И именно из-за этих мыслей я не сплю порой до часу, а то и до трех ночи. И все бы ничего, если бы мой дрянной организм не просыпался в семь утра.