Четыре мотка веревки. В каждом мотке приблизительно по шестьдесят три метра. Я уже считала утром. Вот и получилось у меня двадцать восемь отрезков по девять метров. Креплю мои импровизированные стропы. Купол готов. Хоть бы один полет выдержал! А не выдержит, тут уж, как говорится: «Или пан, или пропал».
Так. Подвесная система. Вот для этого и пригодится мне амуниция животинки. Перевернуть только. Ха. То, что прикрывало ей грудь, будет у меня под пятой точкой, а то, что крепилось под животом, будет грудной перемычкой. Использовали эту животину как тягловую или бойцовую не знаю. Но на задней части амуниции, а для меня сейчас как раз вверху, сделаны были четыре сквозные металлические крепления. Не полукольца для строп, конечно, но на безрыбье и рак рыба. Протащила по семь строп-веревок через каждое металлическое отверстие. Укрепила. «Благодарю тебя, запасливый хозяин башни, за кожаные ленты», пробормотала себе под нос, держа в зубах иголку.
Почти готово. Примерила. Что ж, не как влитое, но и я не здешняя животинка. Смотала остатки ниток, зафиксировала иглу, сложила в мешочек, что привязала к поясу. Закрепила оружие. С жадностью допила остатки воды из кувшина. Подняла обрезки ткани. Чашу. Задумалась.
Если это все же розыгрыш такой чудесный, пусть смотрят и смеются Один обрезок повязала как косынку, заправив волосы. Сверху надела чашу. Получившуюся конструкцию на голове обмотала срезанным подолом ночной рубашки. Шлем импровизированный. Хотя, если с такой высоты грохнуться, костей не соберешь, и шлем не поможет.
А солнце уже совсем низко опустилось. Свежий ветерок, дувший со стороны ущелья, стих. Предзакатное небо наливалось жарким пожаром красок. Птица. Прекрасная белая птица парила надо мной. Я заметила ее еще утром. Целый день она летала над башней, иногда кричала, будто удивляясь чему-то. Но в эту минуту, на фоне оранжево-бордовых переливов вечерней зари она казалась воплощением неприкаянной души из дивных бабушкиных сказок. Внизу, у подножия башни послышались песнопения и гул барабанов. Началось
Ветер, где ты?! Стараюсь расправить свой самодельный купол. Иду вдоль стены, пытаюсь поймать хоть малейшее дуновение. Голоса и барабаны все ближе и слышнее. И вдруг стихли. Наверное, обнаружили пропажу оружия и савана. Снова зашумели. Я услышала крики и топот ног, вырвавшихся наружу с эхом. «Да, дверь-то я не закрыла», мелькнула мысль. Показалась голова седобородого жреца. Он что-то кричал, размахивая руками.
Не до тебя мне, старец. Ветер Белая птица с криком пронеслась низко над моей головой. Показалось или от ее крыльев пошло легкое дуновение?
Подуй на крыло, вдруг запульсировало в голове.
Подуть? удивленно вскинула брови.
Да-да, подуй.
Подняла купол и подула на шелковую ткань еще еще Мой зонтик затрепетал. Неужто от моего дыхания? Абсурд. Расправила ткань больше. И купол, поймав струю речного воздуха и восходящий теплый поток откуда-то снизу вдруг ожил, округлился шляпкой гигантского гриба. Рывок. Только успела, упираясь ногами в кострище, подняться на стену. И, раздвигая максимально стропы, помочь воздушным потокам наполнить купол. Шаг в бездну. Подхваченный восходящим потоком воздуха мой парашют рванул ввысь и полетел, уносимый ветром.
Дух захватило от восторга. По-лу-чи-лось! Я не ошиблась. В ущелье, где бежит река, ветер свистел, напирал, гнал вперед. Стоило чуть натянуть стропу, и парашют отвечал, как продолжение моего организма, как мое собственное крыло, подаренное Всевышним. Ощущение полета захватило и увлекло меня, подарило чувство свободной птицы. Я лечу! Как тогда, в далекой юности.
А за спиной, на башне стало вдруг подозрительно тихо. Я не могла повернуться и посмотреть, что там происходит. Первая мысль уколола острым шипом: «Стрелять собрались, что ли?» И тут же я вздрогнула от громкого мужского крика, пронизанного невероятной душевной болью:
Изабелла! Хотя бы белой птицей возвращайся!
Ветер уносил меня все дальше от башни. Внизу проплывали зеленые кроны деревьев, с высоты птичьего полета похожие на курчавый ковер. Река искрилась на заре. В ее потоке боролись лед и пламя, то переливаясь хрусталем струй, то бурля темной лавой. Как красиво все в лучах заходящего солнца. Эти неимоверные цвета, которые невозможно запечатлеть. То нежные переливы розового и фиолетового, то насыщенные ярко-оранжевые, бордовые. Их можно увидеть только здесь и сейчас, только на один миг и не забыть до конца жизни. Каждый закат особенный, уникальный в своей неповторимости.
А видеть закат в небе, сливаясь с разгорающимся пожаром красок и чувств, ощущая себя крылатым существом восхитительно. Что может быть ярче этой неуемной небесной страсти?
Люблю закаты.
Глава 4. Совет старейшин
Хотя бы белой птицей возвращайся, повторил Мирт, почти шепотом, понурив голову.
Белая птица, кружившая все это время над башней, вдруг пронзительно крикнула и ринулась к брату. Он выставил руку для защиты, но птица, захлопав крыльями плавно опустилась на его предплечье. То была царственная самка белого кречета29. Откуда она взялась здесь? Такую редкость привозят издалека в подарок великим князьям. Но брат не удивился. Повернул голову, испытующе посмотрел на кречета и прошептал:
Помоги девочке.
Птица взвилась ввысь. Сделала круг над башней и устремилась вслед удаляющейся Изабелле. Тяжелым бременем повисла гробовая тишина. Никто не смел промолвить слова. Даже глаза поднять не смел.
Это душа ее матери, Мирт? решил я нарушить молчание.
Боюсь строить предположения, брат, Мирт поднял тоскливый, полный отчаяния, взор.
Я обернулся. Обвел всех собравшихся взглядом. Вскинул руку, привлекая внимание:
Прошу старейшин остаться на совет.
Единый вздох облегчения и понимания пронесся над головами. Люди, стараясь не шуметь спускались с верхней площадки храмовой башни и расходились по домам. Мы со старейшинами разместились в комнате жрецов. Старики чинно расселись на лавках. Братья Миланы, Алмаз и Беркут остались у дверей. Не положено сидеть в присутствии старцев. Молоды еще. Они впервые находились на совете. Смущались, но держались с достоинством, сложив руки на кинжалах. Всем видом старались показать, что готовы защищать покой присутствующих. Я на правах главы рода обратился к старейшинам:
Нам нужен ваш совет, уважаемые. Никогда не происходило того, чему мы стали сегодня свидетелями. Прошу каждого сказать слово.
Даже звон комариного писка разорвал бы эту гнетущую тишину. Было видно, как сложно старикам найти правильное решение. Медведь, самый древний из всех присутствующих, нахмурив седые косматые брови, молчал. Никто не знал, сколько ему лет, разве что его старуха, с которой прожили они душа в душу больше века и подарили миру пятерых достойных сыновей. Но несмотря на столь почтенный возраст, Медведь сохранял крепкое телосложение, остатки былой силы, ясный ум и чувство справедливости. Все уважительно ждали его слова. Наконец, старец произнес:
Еще моему деду поведал его дед, что если сокол сядет на крышу дома, то в дом придет счастье, радость и благополучие. Белый сокол, он привстал и развел руками, сулит небывалую удачу и добрые перемены в жизни. Кречет признал и послушал Мирта. Процветание ждет нашу землю. Надо найти Изабеллу и помочь ей.
А если она стала уддой30? Люди не могут летать! Лис даже подскочил на месте. Они с Кремнем были ровесниками. И хоть Лис был немного старше, всегда давал первым высказаться Кремню, чтобы занять наиболее выигрышную позицию. Односельчане знали это и втихаря подсмеивались над хитрым и изворотливым стариком. Но тут вдруг он заговорил первым и твердо занял позицию, совершенно противоположную словам Медведя. Мы все были свидетелями. Жрица шагнула в пропасть и не разбилась, а полетела на саване подобно птице. Пусть сгинет в горах, пусть дикие звери разорвут ее. В удду она обернулась, в удду!
Что ты несешь, старый! Кремень вспыхнул со свойственной ему несдержанностью. Уймись. Ты видел, что белый кречет полетел вслед Изабелле. Это знак высших Богов. он поднял указательный палец, грозно потрясая им в сторону Лиса.
И что! Вестник добра признал Мирта как верховного жреца, брызгал слюной Лис, шамкая и перетирая что-то беззубым ртом. Ему предстоит изменить положение дел в Даргорее.
Вэй, упрямец! вскричал Кремень, подскакивая с места и протягивая к Лису руки.
Они бы точно сцепились несмотря на почтенный возраст. Что, впрочем, нередко случалось в спорах этих двоих. Я даже хмыкнул в усы, глядя, как удивленно, чуть не открыв рты, глазели на перепалку двух дедов Алмаз с Беркутом. Баталию остановил Медведь одним только жестом:
Угомонитесь оба. Какой пример вы подаете молодым. Уважьте чувства родственников жрицы, наконец, он поднялся величаво, расправляя плечи и демонстрируя всем великолепную осанку и мощное телосложение. Повернувшись ко мне как к старшему, продолжил, Тур, собери воинов, найдите Изабеллу и помогите ей. Совет старейшин окончен. Я все сказал, и гордо проследовал к выходу.