Кто-то дотянулся до Олега и тронул его за руку, чтобы он прекратил.
Если за десять минут, пока он там будет, все исчезнет, то есть мы выясним, что это послание недоступно для обработки, то станет ясно, что это случайный сигнал, один из блуждающих эффектов, который то появляется, то исчезает и доступен непосредственному наблюдению без измерения, попытался зайти с другой стороны Баранкин.
Мы либо все испортим, либо получим долгожданный результат. Я уже двое суток снимаю доступную часть мерцания на видео, но я почти уверен: это единственное, что нам позволено. А инструментальная оценка это уже беспардонное покушение на природу мерцания, что тут же скажется на доступности наблюдения, пояснил Беляев, неожиданно занимая мою сторону.
Это же была ваша идея с трубой, зацепился за Беляева Серафим. И мы никогда не просим у Валеры разрешения. Зачем вы нас путаете? Так и скажите, что мы больше не можем рассчитывать на это оборудование.
Подожди! прервал я его и поднял руку для особого заявления.
Не думал, что мнения так резко разделятся. И оборудованием здесь распоряжаюсь я. Это была моя идея с трубой. Да, я отказался от тотального сканирования, хотя мне понятно, что это может свести всю измерительную работу на нет, перечеркнуть все наши труды. Так и быть, пусть каждый поставит свою серию экспериментов. Призрачным вагоном больше, призрачным вагоном меньше произнес я один из вариантов заранее подготовленного согласия.
Висевшее в воздухе напряжение исчезло, компания повеселела, Анатолий под дребезжание стоящей на столе посуды выдал энергичную барабанную дробь.
Несмотря на мои уступки, мы дискутировали еще часа три и практически вернулись к тому, с чего начали. Но, по сути, это было не так важно, учитывая, чем была вся эта наша работа.
Расставшись с коллегами, я очутился в лифтовом холле в одном пространстве с Т. В. Коробовым (как значилось на пришитой к карману пиджака бирке), ученым без академических званий, но с превосходящим членов академии влиянием. Этого Агасфера новой физики с трудом переносили все, с кем ему приходилось иметь дело, но ему всегда находилось место во всех крупнобюджетных проектах. Вот и здесь, на чужой базе, он чувствовал себя как дома. Тертуллиан Всеволодович (редко, кто обращался к нему именно так, он настаивал на обращении «коллега» или «профессор») по-настоящему нигде никогда не числился, а кто-то даже говорил, что он сорок лет обходился без удостоверения личности. Но он был ранговым доверенным лицом распорядителей всех этих исследовательских структур, фактически комиссаром, во всех подконтрольных ему учреждениях и программах.
Он приветливо посмотрел на меня и сказал:
Я не знаю, на какую верификацию они рассчитывают. Один из невыявленных естественных процессов, который мы не внесли в алгоритм, включается, и все идет не так. Ладно, социологи и экономисты, у них таких невыявленных естественных процессов пруд пруди, и они прекрасно делают расчеты и прогнозы, но у нас совсем другая дисциплина. Просто наступает момент, и этот механизм срабатывает. Даже если ты вовсю пользуешься гандикапом, имеешь доступ к инсайдерской информации и подглядываешь за ходом событий, в то время как другим это сваливается как снег на голову, этот процесс неизбежно запустится, когда ему нужно. Ты дергаешь рубильник вниз, пытаясь это остановить, но уже через мгновение этот процесс возобновляется. И так хоть сколько угодно раз подряд.
Я хотел что-то ему возразить, но Коробов нетерпеливо и сердито покачал головой, наклонился к самому моему уху и произнес:
Если ты хочешь сохранить свою власть над чем-то или кем-то, ты не должен допускать наступления таких моментов. Или если это уже случилось, то тебе следует перестать думать о том, что ты все теряешь прямо сейчас, и вернуться к простым привычным занятиям, например, мыть своего эрдельтерьера или сидеть нога на ногу на каком-нибудь диване с кисточками. И тогда тебя не придется вытаскивать из застрявшего между этажами лифта.
Лифта? переспросил я.
Да, лифта, раздраженно подтвердил Коробов. Тут кому что на роду написано. Кто-то застревает между завитками кованой ограды на кладбище, а кто-то посреди невыполненной работы или его глаза блеснули, миссии.
Тертуллиан Всеволодович, вы давно пробовали японскую дыню? как бы в шутку спросил я.
Лифта? переспросил я.
Да, лифта, раздраженно подтвердил Коробов. Тут кому что на роду написано. Кто-то застревает между завитками кованой ограды на кладбище, а кто-то посреди невыполненной работы или его глаза блеснули, миссии.
Тертуллиан Всеволодович, вы давно пробовали японскую дыню? как бы в шутку спросил я.
Хотел меня ею угостить? Не советую!
Ученый ревизор с энергией шара для боулинга закатился в кабину лифта и, не обращая внимания на мое замешательство, уехал вниз один.
Я понял, почему у Агаты не получалось связаться с посредником: дважды обойдя сад с десятком голых плодовых деревьев, я и за несколько метров не сразу обнаружил его едва различимую фигуру юношу на вид лет пятнадцати-шестнадцати, который сидел со скрещенными ногами, прислонившись к дереву, и держал в руках предмет, похожий на книгу. Голова была наклонена немного вперед и влево, в фигуре чувствовалась расслабленность юного путешественника по Зазеркалью, переживающего пик подростковой одухотворенности, которого обеспеченные родители рано подтолкнули к самостоятельной жизни, сохранив с ним прочные материальные узы. Он уже достиг стадии демонстративного слияния с природой, всех этих вялых объятий с деревьями, травой, садовыми гномами и абстракционистскими скульптурами.
Когда я приблизился, он оторвался от книги и сказал, слегка заикаясь:
Говорят, смотреть на мир через магический кристалл вредно для глаз. Хотя обычно это всего лишь безобидный кусок стекла. Или просто сильно исцарапанная линза.
Моя девушка пользуется таким шаром, откликнулся я.
А как ее зовут? спросил он, и я увидел в его глазах почти взрослую снисходительность.
Эльвира.
Да?! он сделал страшное лицо и прыснул. Надо же дать такое имя своему ребенку!
Эту дерзость я пропустил мимо ушей.
Наверное, давно сидишь здесь на холодной земле? спросил я.
Не очень, честно ответил он. Я провожу опыт с внутренней проекцией. Пытаюсь соединить точки на панораме у себя за спиной.
Я повернулся на каблуках, чтобы посмотреть, о какой панораме идет речь. Новая автомобильная развязка вплотную подступила к поселку, отчего соединение с природой стало здесь крайне болезненным.
Не волнуйтесь, я сделал все, чтобы эта автострада и эта развязка на заднем плане оставались в фокусе, заверил он. Мне придется испортить пару внутренних зеркал, которые переносят сюда панораму осинника, неотличимую от прежнего вида.
Ты еще школьник и не слишком понимаешь, во что ввязался. Я бы на месте твоей мамы не отпускал тебя одного, сказал я.
Я знаю, вы ищете пятна. Только вот интересно как? С помощью приборов этого нельзя сделать, нет никакого алгоритма. Вы ведь магией занимаетесь?
Никакой магии, главное, чтобы ничего не мешало, объяснил я.
Ничего-ничего? А если у вас сердце остановится или дыхание прекратится? участливо спросил подросток.
Я развел руками, и он искренне рассмеялся.
Я ведь и сам понятия не имел, во что ввязался. То есть говорить-то я говорил, что все это необратимо, что мир больше никогда не будет прежним и другую чушь. Но только теперь я понимал, что грядут странные времена. И я впервые начинал задумываться о спасении. Только теперь от этого понятия поднимались клубы серы, оно было с двойным и тройным дном и на деле предполагало не спасение, а нечто другое. Радуга с фрагментами пересобранной реальности продолжала меня преследовать и внезапно начала сжиматься вокруг меня, пока не заключила в многоцветный сияющий кокон.
Я сел рядом на холодную землю, прислонившись к дереву, облюбованному юношей, с другой стороны.
Я просто раздумываю. А вдруг ничего такого нет. Только гул бетонных зданий и больше ничего. Для меня важно состояние сознания до и после. Эти смутные отблески реальности должны завораживать или вводить в состояние глубокого уныния, выбрасывая меня на самую высокую орбиту самонаблюдения, взволнованно признался он.
Я прочистил горло, но так и не придумал, что сказать ему в ответ.
Еще около пяти минут мы просидели рядом, ничего не говоря, каждый на своей волне, в волглой одежде, способные только на то, чтобы растянуться на ледяной траве и уснуть, но потом, не сговариваясь, встали и начали спускаться к дороге.
Глава 5
На следующее утро я собрал всю свою группу в надежде, что на этот раз мне удастся со всеми попрощаться. Ничего подобного у меня не было ни с кем из бывших коллег. Хотя в тайне я еще надеялся на действие коллективной амнезии. Но первым на месте оказался Беляев, способный к запоминанию последовательности действий и организационных деталей в самом из запутанных сценариев. А если помнил Беляев помнили все.