Бросая костыли
Алексей Михайлович Романов
© Алексей Михайлович Романов, 2022
Романов Алексей
Бросая костыли
На костылях летать сложно, но он освоил это умение.
(Из школьных сочинений)
Пролог
Маме приснилось, что она в роддоме. Ей принесли что-то маленькое с фиолетовой рожицей, завернутое в пеленку. Оно очень спешило, торопилось жить и родилось семимесячным.
Сон оказался в руку, как и многие другие из ее вещих снов. Так появился я. Со странными снами, передавшимися от мамы. Примешивались и другие сны. Наверное, отцовские и совсем чужие. Зенитное орудие в укрытии (почему-то в подъезде нашего дома), сероватый круг прицела с белыми рисками и в нем три самолета, ведущие бой. Нудный, вызывающий головную боль, противный вой моторов. И пронзительно-вязкое чувство опасности. Собственная память мелкого шпаненка трехлетнего возраста, родившегося через шесть лет после окончания войны?
И с чего бы в детских снах появлялись огромные белые дворцы, в которых никого нет? И в которых я никогда не был. Там, где я родился и рос, дворцы не водились.
На память никогда не жаловался. И навсегда запомнил ночь, когда папа и мама не пришли домой. Я остался с нянькой и дико орал. Было очень страшно. Время смерти Сталина. Его портреты были повсюду, большие и красивые. Как красочные коробки с замечательными игрушками внутри. Трехтрубный заводной корабль, действительно плававший в лужах. Экскаватор, которым можно было копать песок. Ими мы играли в детском саду под добрым взглядом Вождя.
Потом эти портреты как-то быстро отовсюду исчезли. Даже из фирменных лейблов газет. Остались только Ленин, Маркс и Энгельс. Зачем?
Жизнь потускнела. Изменились взрослые. Стали отчужденными и злыми. Даже в мелочах. В гостях у детсадовского друга его отец, военный летчик, прошедший войну, коммунист, ни с того ни с сего очень злобно спросил:
Що ты сюды кацапа прывыв?
Вот так я первый раз в жизни потерял друга. Может стал чуточку взрослее и стал обращать внимание на несуразности в поведении окружающих? Наверное, прорезалась логика, которой придерживались папа с мамой. Другую навязывали лозунги и действия родимых партии и правительства. Денежная реформа, которую декларировали как заботу о народе. Ну, да. Отеческая забота о достойной цене труда крестьян. Как интересно Цена хлеба взлетела сразу в десять раз. Легче жить в деревне не стало. Налогами обложили даже саженцы деревьев в садах. Ооочень многозначная логика оказалась. Народная мудрость: «У лжи много языков» Люди не возмущались, нет. Боялись. Только анекдоты втихую рассказывали. Ага: объявили международный конкурс «Научи обезьяну говорить». Выиграл, естественно, русский Ваня. У которого в финале животина, офонаревшая от брехни хозяина, взявшись за голову, орала «Ой , ой (в переводе с матерного брешет)».
Ну да, наше философско-коллективное бессознательное: единство и борьба несуразностей (извините, конечно противоположностей), оправдывающее жизнь, как свару противоречий. Объяснений не требуется. Привычку вырабатывайте граждане, при-выч-ку. Выжили тогда, выживем и сегодня. Может быть.
А может прислушаться к обезьяньему: «Ой»?
Кому понадобился шелест «мудрого» руководства? Может трезво подумать и выбрать дорогу, которую предлагает судьба, а не искусственные указания «умников», дорвавшихся до власти? Попытаюсь посмотреть, как у меня это получилось.
И начну с детства.
Украина
Украина начала пятидесятых. Моя Родина. Красивая, цветущая. Вся в садах, обалденно пахнущая цветами и ягодами. Шумная и щедрая.
Ведь вроде, ничего особенного. Терны провинциальный рудничный городок. Идеально чистенький и очень тихий. Булыжные мостовые, по которым изредка громыхают машины. А на тротуарах часто встречаются коляски инвалидов страшные следы недавно закончившейся войны. На первое мая и седьмое ноября проходят демонстрации с огромным количеством людей, духовыми оркестрами и машинами, обтянутыми красной материей.
Как-то летом на центральной улице увидел такую машину, обтянутую кумачом с тремя женщинами в кузове. Но одинокую. Без толпы. Побежал домой и во дворе радостно кричу:
Папа, мама, идем быстрее на улицу, там демонстрация начинается!
Взрослые промолчали, а ребятишки постарше с ужасом просветили:
Дурачок, это похороны.
А почему, как на демонстрации?
Никто не ответил на этот детский вопрос. И быстро разошлись. Что такое похороны я узнал позднее. На нашей улице они были редкими. Во всех ее домах жили молодые семьи горняков. Два двухэтажных дома и десяток «финских» домиков коттеджей начальства средней руки. Шесть частных каменных домов семей офицеров. Вот и вся наша улица Первомайская и дом 2 на восемь семей, где мы живем.
Дом окружен кованой железной изгородью, на остриях которой ребятня рвала свои трусы. Калитка и ворота. По ночам окна дома восхитительно светятся разноцветными огнями. Оранжевыми, зелеными, фиолетовыми. Как волшебная новогодняя елка. Кажется, что за каждым таким окном прячется сладкая тайна. Хотя все знают, что разноцветье идет от абажуров, нависающих над одинаковыми круглыми столами, к которым приставлены стандартные угловатые и жесткие стулья. Но там живут совершенно разные люди со своими уютными, домашними секретами.
В некоторых квартирах стоят огромные аквариумы с лениво плавающими рыбками. Правда они мне очень быстро надоедают. А с ними владельцы и их хвастовство.
Совсем другое дело сад во дворе, самый роскошный во всем городе. Его хозяин, дед из четвертой квартиры, никому не позволяет вмешиваться в процесс ухода за зеленью. Даже поливать не дает. Но не запрещает ребятне заходить в огород и рвать, что понравится. Понятно, с разрешения. Все же мы стараемся обходить стороной роскошнейшие цветники и грядки. Страшно порушить такую красоту. Зато на деревья мы лазим совершенно бессовестно. Причем только в нашем дворе. В других дворах растут тополя с тонкими и ломкими ветками. Неинтересно. Нормальные дети такие деревья обходят стороной.
А наш дом окружен вишнями. Роскошные деревья, с которых мы втихую обрываем недозрелые кислющие ягоды. Немногим позже, когда вишня созревает, всю ребятню загоняют на деревья для общего сбора урожая. Тонкие ветки вишен могут выдержать только вес малышей. Взрослые передают нам детские ведерки и получают обратно уже с ягодами. И весь урожай делится поровну на каждую семью в доме.
В этот день хозяйки варят варенье. На его запах заглядывают знакомые из соседних домов и прохожие. А бабуля из четвертой квартиры варит вареники с вишней для всей ребятни.
Нас раздевают до трусов и усаживают за стол во дворе. Каждому накладывают вареники, и мы вгрызаемся в них, брызгаясь сладким вишневым соком и плюясь во все стороны косточками. Хохочем. И дети, и взрослые.
После того, как наедимся, нас липких и замурзанных разносят по домам. На вытянутых руках, чтобы самим не прилипнуть. Вытряхивают из трусов в ванны. И мы плещемся, забрызгивая не только полы, но и стены, даже потолки страдают. Это никого не напрягает и весь дом оглашается радостным детским визгом.
Вечером, за уже отмытым столом, во дворе рассаживаются взрослые. Пьют вино, угощаются домашним салом, селедочкой и разваристой картошкой. Бедноватое послевоенное застолье. Зато дружное. Хором поют протяжные и грустные украинские песни. Неспешно беседуют. Меньше десяти лет прошло с окончания войны. И о ней все еще говорят в застольях. В воспоминаниях нет места ненависти. Только печаль о погибших друзьях и близких. И спокойная гордость победителей.
Мой отец подыгрывает на мандолине или на гармони. Весело и задорно. Под его марши на губной гармошке, все дети очень серьезно вышагивают, как солдаты. Взрослые по-доброму улыбаются.
И вообще, любой праздник отмечается всем домом. И всегда с сюрпризами. Наша семья тоже попадала под розыгрыши. Пришла мама домой после работы, уставшая. С изумлением видит, что дверь в квартиру открыта настежь. Столы накрыты. Вкусняшками и горячительным. Вдоль стенок выстроились соседи. Ухмыляются.
Дед из четвертой квартиры выдает:
Приглашай хозяюшка гостей за стол.
Мама ничего не понимает. Спрашивает:
С чего бы это?
А у кого сегодня день рождения?
Ой. Забыла.
Но быстро нашлась:
Не буду приглашать. Это я тут в гостях. Пригласите вы меня. Пожалуйста.
Счастливое время. Казалось так будет всегда.
Вот брожу один по задворкам в высоких бурьянах. Этот мой лес. В зеленоватом полусумраке придуманной сказки рядом крадется радость. Она щекочет живот и пузырьками, как газировка, поднимается к горлу. Ноги сами подпрыгивают, как пружинки. Визжу от счастья и ношусь по тропинкам в зарослях.