Танюхе зла Дёмин не желал и со временем окончательно похоронил семейное прошлое в самом дальнем склепе своей памяти. Избавившись от мыслей о сатисфакции и отчаянных попыток разобраться в случившемся, он переключился на решение насущных проблем и заботу о самом себе.
После развода суд постановил Сане выплачивать непомерные алименты на шестнадцатилетнюю дочь Юльку, а система помогла очень быстро отжать половину квартиры, большую часть ипотеки за которую выплачивал сам без всякой помощи: процентов восемьдесят, а иногда и все сто, когда Танюхины деньги улетали на шмотки, ногти, солярий или кофеек с подружками, тоже внесшими свою непосильную лепту в разгром очередной семьи. Очередной, потому что сами разводились по разу-два, и поэтому им «было виднее», как и с кем строить отношения. Не любить и быть любимой, а именно строить. Наверное, брали пример с кретинов из одной замшелой телестройки, думал Дёмин.
Жилье приобреталось в браке, и Танюха имела на квартиру равные права, чем воспользовалась без малейшего зазрения совести.
«Я женщина! У меня ребенок! А у него дача есть в его любимом Засранске! #Яжемать3, твою мать!» такой взгляд в специфических шаблонных терминах она имела на квартирный вопрос при разводе.
«Надо же, слово какое развод», размышлял Дёмин ближе к финалу семейной жизни. «Сначала брак, а потом развод. На государственном уровне с отжатием всевозможных прав, финансов и имущества».
Он и в ремонт по большей части свои деньги вложил, которые с трудом накопил за последние годы ведения нелегкого бизнеса. Двушка на северо-западе Москвы за МКАД выжала почти два миллиона на отделку, не считая мебель и бытовую технику, а также расходов на Юльку, машину и прочие радости общества потребления. Кроме автомобиля, по которому договорились полюбовно, поскольку Танюха все равно не умеет водить, почти все совместно нажитые блага де-факто остались бывшей жене.
Наличие несовершеннолетней дочери и вовсе связывало Дёмину руки, если бы он захотел продать свою долю в квартире. Продать, конечно, можно, при условии, что Юлька захотела бы жить с ним. Вот только кто купит огрызок жилплощади? Танюха всеми силами будет упираться, и в случае судебных разбирательств суд примет сторону матери с ребенком, как это происходит в подавляющем большинстве случаев.
Девчонка относилась к отцу хорошо. Ей было абсолютно наплевать, сколько денег он получает и какие перспективы может продемонстрировать. Она вообще имела об отношениях между людьми, о настоящих мужчинах и настоящих женщинах совсем другие представления. В ее голове вся эта катавасия смотрелась через призму подростковой рефлексии и идеализации.
Как-то раз Юлька даже психанула и в ярости накричала на мать:
«Мне нужен папа, а не его деньги и ваши дебильные разборки!!! Дура!!!» Хлопнула дверью и исчезла на трое суток.
Дёмин с Танюхой обзвонили все больницы, морги, полицию, друзей, но в первую очередь связались с прыщавым Даней он всюду таскался за Юлькой хвостом по причине наивной веры в ее ответные чувства, хотя был для нее лишь одним из нескольких балбесов во френдзоне, предназначавшихся не более чем для потехи девчачьего самолюбия. Меланхоличный малолетка-страдалец, которому можно регулярно сливать свои эмоциональные помои с психозами и поплакаться в жилетку. Ввиду неопытности, бедняга не осознавал, как девочки с детства умеют манипулировать мальчиками. А еще он не знал, что отношения это женское поле битвы, в котором они разбираются намного лучше мужчин, и запросто способны обвести вокруг пальца большинство представителей сильного пола. Не всегда и не всех, конечно. У Танюхи же случилось падение из королевишны в #яжемать. В общем, тишина. Три дня никаких новостей от дочки и бесконечная валерьянка.
Вернулась Юлька сама, слава богу целая и невредимая. Банально захотела жрать и нежиться в теплой постели под родительским крылом, прикрывающим ее от лишних телодвижений насчет решения взрослых проблем. Потом выяснилось, что девчонка все трое суток скиталась по торговым центрам, интернет клубам и черт еще знает где. Деньги на еду и проезд стреляла у прохожих. Судя по запаху провонявшей и засаленной одежды, сигареты тоже стреляла, имея в этом деле успех. Танюха дочку жестко отчитала, а Дёмин сказал просто:
«Будут проблемы звони. А еще лучше приезжай на дачу, я тебя встречу на станции. Пропадать и кошмарить меня и маму больше не надо».
И приобнял без лишних соплей и нотаций.
4. Волков
У Волкова совсем другая ситуация. Что им только не довелось пережить с Галкой и десятилетним Ванькой.
Галина работала оператором на местной почте, а Коля Волков занимался перевозками на своей старенькой Газели4. Он и с Дёминым познакомился, когда привез тому диван, купленный по объявлению. Душевно разговорились, прониклись друг к другу и стали дружить.
В Воскресенках заказы с неба не сыпались, поэтому Волков сидел без работы иногда по месяцу-полтора. Жена при этом добросовестно суетилась по хозяйству, поддерживая еще и огород в свободное от работы время.
Галке, конечно, как и любой женщине, хотелось жить лучше, но мужа она никогда не обвиняла и носом в грязь тыкала. Она вообще держалась с достоинством, не опускаясь до раздражения, а тем более до склок и скандалов. Волков же иногда не сдерживался и начинал поносить мир да государство за жизнь, за ее устройство, за цены, за все плохое и хорошее. А с этим коронавирусом и вовсе зачастил бурчать. Мужские комплексы он так выплескивал, особенно в периоды жизни на одну Галкину зарплату. В такие моменты она спокойно отмалчивалась, стараясь лишний раз не провоцировать мужа, и с пониманием относилась к его кратковременным, но безобидным возмущениям. Проще говоря, сохраняла женскую мудрость и не пáрилась. Какой-то породистостью обладала что во внешности, что в поведении, хоть и деревенская была. В Галке напрочь отсутствовало баби́щенское хабальство и крепкая вера в то, что ей все должны, потому что она женщина. Быстро отведя душу, Коля прекращал возмущаться и гудеть, после чего брался за важные и неважные по дому занятия. Сотрясать воздух и командовать диванными фронтами все-таки не его профиль. А когда у Волкова появлялась работа, то свои средства он пускал на семейные нужды или возил жену с сыном куда-нибудь развлечься. Не было никогда такого, чтобы один у другого злонамеренно и подолгу на шее сидел.
В отношениях у них царила поддержка, какая, по их общему мнению, и должна существовать между супругами.
Сына Волков при любой возможности привлекал к разным мероприятиям: то по мелкому ремонту, то по починке грузовика, то еще по всяким делам, при этом по-отечески наставляя подробными и вразумительными разъяснениями. Учил всему, что знал и умел сам. Короче говоря, нормальные отношения «отец сын». Галку эта картина очень умиляла. Правда, раз в сто лет мог и затрещину отвесить за нефильтрованные слова, а затем прочитать короткую по содержанию, но емкую по смыслу лекцию. Леща прописывал жесткого Коля-то весил килограмм за сто и ростом был под метр девяносто. Прописывал за дело и по очень веской, на его взгляд, причине. Ванька неправоту осознавал и обиды не держал. За все время сильнее всего получил, когда в одну из ночей украл из серванта несколько папирос. Думал, батя не заметит. Батя не то что заметил, он за километр еще и унюхал. После тяжелой плюхи сказал сыну следующее:
«Еще раз повторится, уважение в моих глазах потеряешь навсегда, как последний обсос».
Слова простые, но на Ваньку по какой-то причине впечатление произвели сильное. Курить он, правда, не умел как взрослый, так, попаравозил невзатяг с друганами в подворотне, но табачный порыв после отцовского втыка улетучился безвозвратно. Даже мысль такая пацана больше не посещала.
Волков в жизни Галины мужчина второй. Причем во всех смыслах, а не как в одной заплесневевшей попсовой песне, где каждый, кто не у них не первый С первым она рассталась сразу же, как только тот поднял на нее руку. Это было еще в селе Федякино, Рязанской области, до переезда в Подмосковье. Прощелыга жил в соседней деревне и слыл красавцем-бунтарем, лихо рассекающим по деревенскому говну на своем шумном мотоцикле. Ежедневный и еженощный гул мотора особенно неистово будоражил жителей центральной улицы, названной именем героя Советского Союза красноармейца Федякина. На ней же располагалось местное сельпо по соседству с убогой дискотекой, походившей на обычную огромную комнату в дощатом доме. Там была деревянная стойка, покрашенная синей краской, и шесть самодельных столов с табуретами тоже все синие. Тут провожали в последний путь и женились, тут же по утрам опохмелялись дешевым портвешком. А вечером начиналась вакханалия под доносящиеся из колонок музыкального центра, прикрепленных к стене под потолком, песни Ветлицкой, Ласкового Мая, группы Комбинация и другого нафталина. Сама башня аппарата стояла на стойке рядом с бочкой разливного пива и телевизором, на экран которого выводились слова песен караоке. Любой желающий за недорого мог накаркать в микрофон «Владимирский централ» или «Группу Крови» самый тогда заезженный в тошниловке репертуар.