Наивный старик принимал все за чистую монету и продолжал ежемесячно отстегивать ей деньги со своей инвалидской пенсии три пальца не имел на правой руке. Ему казалось, вот отучится Машка и человеком станет, не то что ее родители алкаши.
Не тут-то было. Вместо институтской пятилетки нерадивое дитя закрутила шашни с каким-то быдлом на двенадцать лет взрослее. Авантюрист надоумил малолетнюю дуру, наряду с Иванычем владевшую своей частью дома по соседству с теперешним обиталищем Дёмина, нахватать кучу кредитов непонятно на что. Это случилось почти сразу, как ей исполнилось восемнадцать. В итоге добрая половина деревянной двухэтажки, принадлежавшей на законных правах Машке с глупой подачи деда, ушла с легкой руки и за позорный бесценок каким-то жуликам, а-ля браткам из девяностых. Своеобразные были ребята: туповатые, огромные и с бугристыми складками на затылках, опутанных толстенными золотыми цепями шириной с большой палец. Ума им особо и не требовалось бумажками занимался какой-то худосочный адвокат, волочившийся всюду с этой сворой жуликов. Они потом еще предъявили деду расписку о долге в крупную сумму, написанную рукой любимой внучки. Таким образом, вторая половина дома ушла в руки бандюков вслед за первой без долгих церемоний и необходимости применять против деда утюг с паяльником: братки не гнушались самых жестоких методов, а старик перед ними или бабка не играло никакой роли.
Мать Машки и ее отец, которого дочка ни разу в жизни не видела, к тому времени сами потеряли единственную халупу на окраине села и сгинули где-то в Москве среди городских бомжей, теревшихся в вестибюле станции метро Теплый Стан.
И Внучки тоже след простыл.
Дом этот потом еще сто раз перепродали и жили в нем уже нормальные люди, которым и предъявить-то было нечего.
«Развели блядство кругом, дерьмократы поганые!» сетовал Иваныч. «Вот при Советском Союзе не посмели бы подобное сотворить! Да за такие дела высшая мера наказания им в те времена полагалась! Расстрел пидарасам!..» злился он, тряся кулаком в воздухе, но потом принимал смиренный вид и, отчаянно махнув рукой, брался за чтение очередной документальной книги про Великую Отечественную Войну его излюбленная тема.
Дёмин знал Иваныча с детства. К тому времени тот уже был младшим офицером. После срочки остался служить по контракту в стройбатовской части, расквартированной неподалеку от Воскресенок. Это на службе побратим оттяпал ему три пальца лопатой. Как сам Иваныч невнятно пояснял, произошла у них с товарищем рассинхронизация действий во время строительных работ по возведению дачи генералу. И все-таки Дёмин не понимал, как можно лопатой случайно лишить человека трех пальцев на руке. С ногой если бы такое случилось, Саня бы еще понял как-то логичнее выглядит, технически не так фантастично и умозрительно не таким уж нелепым представляется. Видимо, старик хранил какой-то секрет, и Дёмин лишними расспросами его не напрягал, потому что заметил, как тот меняется в лице и начинает заметно нервничать, если затронуть данную тему.
После службы Иваныч женился на приличной девушке, с которой познакомился в городе, когда ходил в увольнение. Родили дочку и все у них было хорошо, пока супруга не слегка от рака. Сгорела за четыре месяца, оставив мужу добрую память и пятилетнюю Ксюху. Растил он ее совершенно один, как и Машку в свое время, потому что сильно любил покойную жену и никого близко не подпускал, хотя желающие были. Не получалось у него начать новую жизнь с другой женщиной. Правильнее сказать, он и не пытался. Какой бы старенький домик не стоял посреди восьми соток сада и огорода, все же был вполне себе аккуратный и вполне себе пригодный для постоянного жилья. Инвалидская пенсия в довесок к частному извозу и вовсе добавляла хозяину завидного статуса в глазах хитрожопых бабенок, ищущих, где бы закинуть свой ржавый якорь под занавес неудавшейся по фантастическому сценарию жизни и захомутать очередного бедолагу, с которого есть чего поиметь. Другой контингент к нему почему-то не подкатывал, да он всей этой ненужной ему романтикой и не загонялся, так что попытки профур оказывались тщетными.
В общем, Иваныч Ксюху кормил, одевал, возил в школу на зеленой Копейке5, которую еще в перестроечные времена отстоял в очереди по инвалидности, и все в таком роде. Ксюха папу любила и до шестнадцати лет была совершенно обычной девчонкой, не создающей никаких проблем. Училась хоть и не на одни пятерки, но твердые тройки и четверки приносила домой почти каждый день. Все время ей чего-то не хватало: то от невнимательности сделает опечатку там, где прекрасно знает как правильно писать; то от волнения забудет слова у доски, хотя видно, что предмет учила и знает его хорошо. Как-то неполноценно у нее все получалось.
В общем, Иваныч Ксюху кормил, одевал, возил в школу на зеленой Копейке5, которую еще в перестроечные времена отстоял в очереди по инвалидности, и все в таком роде. Ксюха папу любила и до шестнадцати лет была совершенно обычной девчонкой, не создающей никаких проблем. Училась хоть и не на одни пятерки, но твердые тройки и четверки приносила домой почти каждый день. Все время ей чего-то не хватало: то от невнимательности сделает опечатку там, где прекрасно знает как правильно писать; то от волнения забудет слова у доски, хотя видно, что предмет учила и знает его хорошо. Как-то неполноценно у нее все получалось.
А потом деваху понесло по кочкам так, что карму эту Иваныч до конца своих дней с трудом расхлебывал, вращаясь в хитросплетениях колеса беспощадной сансары.
Закончилась средняя школа, и дочка Ксюша пустилась во все тяжкие: мальчики, компании, шатания по ночевкам, подворотня И стакан. Прямо как начала в свои неполные семнадцать горько пить, так до своей пропажи и не просыхала. Через год родила Машку, которую навещала поначалу раз в неделю, а после уже, дай бог, хорошо если раз в месяц с ней виделась. Уходила всегда второпях, в очередной раз выклянчив у отца деньги и ни разу не обняв на прощание свою единственную дочурку. А Машка, надо сказать, очень этого ждала и расстраивалась аж до слез. Потом замыкалась в себе и рисовала в альбоме счастливые семейные картинки купленными дедушкой карандашами.
Так и дух Ксюхин постепенно испарился.
Иваныч дочку не искал. Ее пропажа не была ему безразлична, просто старая чуйка подсказывала, что человек она уже пропавший, и ничего с этой жестокой реальностью поделать нельзя. Надо Машку ставить на ноги, не поддаваться жестоким провокациям судьбы и беречь спокойствие, чтобы не слечь от какой-нибудь нервозной болезни или инсульта, думал он.
Но внучка, к несчастью деда, в какой-то степени пошла по стопам матери. На стакан или чего похуже Машка не села, но по части нахождения придурков, умело ее использовавших, матери давала фору. И вот тут Иваныч действительно отчаялся и подломился. Он ведь внучку, как и мать, вы́ходил несмотря на трудности, отказывая себе во многом да почти во всем. А тут такой расклад. Житуха снова безжалостно ударила под дых, отправив старика в долгий нокаут. Иваныч даже гадал, в кого это они такие могли пойти? И он сам и его покойная супруга к спиртному относились холодно. Употребляли «как все» чуть-чуть и лишь по праздникам. За родственников жены Иваныч только сказать ничего не мог, поскольку та детдомовская была. А вот среди своей родни алкоголиков и антисоциальных персонажей он не наблюдал, и поэтому продолжал недоумевать из-за всего этого беспредела.
Сдал ему в итоге Дёмин за символическую плату гостевой домик на своем участке. Домик громко сказано. Бытовка обычная, на кирпичах держалась, даже не на сваях. Халупа, одним словом. Иваныч даже стих про нее как-то в одиночестве сочинил:
На столе унылый томик
в луже чая утонул.
Дверь поломанная стонет,
ветер холодом подул.
Тлеет свечка у портрета,
ускользает тонкий дым.
Скрип затертого паркета,
запах недопитых вин.
Зато в его домике котел с душем стоял, который дровами нагревался единственное на тот момент место для купания.
Дёмин брать с него денег вообще не хотел, но старик настоял. Потом они все-таки договорились, что Иваныч присмотрит за участком в меру своих сил, и этого будет достаточно. Благо служба в стройбате многому его научила по части хозяйства и строительства. Недаром есть анекдот про американского инструктора спецназа, который напутствует в учебном классе своих подопечных, переключая слайды с видами советских войск; остановившись на картинке стройбатовца с лопатой в руках, он объясняет:
«А это вообще такие звери, что им даже автоматы в руки не дают!»
«Сторож мне не помешает», отшучивался Дёмин, когда еще жил с семьей в городе и время от времени наведывался в деревенский дом детства.
Жена, кстати, в последние два года перестала с ним ездить. Слишком скромные условия для Танюхи были на даче, хотя раньше она не жаловалась. А вот Юлька иногда приезжала, причем охотно. Закрывалась на втором этаже и читала пропитанные сыростью книги со старых покосившихся полок. Даже на свежий воздух с великом ее было трудно выгнать. Дёмин еще удивлялся, как это странно, что дочка учится плохо и прогуливает, а книжки взахлеб читает. Причем из последних она поглотила «Мертвые души» Гоголя буквально за пару дней.