Великосветская хроника
Лариса Розена
Дорогой помощнице Б.М.
© Лариса Розена, 2022
Эта книга включает в себя рассказы из древних хроник, современности, духовные рассказы о любви, дружбе, предательстве, стихи на японский манер в форме «танка».
Копировать и скачивать без
разрешения автора запрещается!
ВЕЛИКОСВЕТСКАЯ ХРОНИКА
Начала я учиться в аспирантуре неудачно. Нашли мне руководителя в МГУ в Москве. Но жила я постоянно в Воронеже. Руководитель с кафедры политической экономии был старый, посредственный, опошленный жизнью. Однако держал марку, как же, он из МГУ! Но дело не двигалось с мёртвой точки. Тему выбрал неважную. Хозрасчёт в колхозах. Что это за тема? Тогда модно было ставить всё на рельсы хозрасчёта, то есть сам расходы производи, и сам пользуйся трудами рук своих. Только налоги заплати, остальное твоё! Но скажите мне, пожалуйста, как мог колхоз в то время в совдепии, существовать без хозрасчёта? Он сам о себе заявлял не поработаешь, ничего не добьешься, туго затянешь пояс и будешь только одну водичку хлебать! Колхозам никаких дотаций от государства не давалось! Совхозы другое дело там собственность государственная, а колхозы имели собственность паевую взносы отдельных граждан, колхозников.
Да что и говорить! Когда стало модным быть кандидатом наук, то таких тем напридумывали, кои могут получить своё дальнейшее развитие, думаю, только на луне! Итак, начала учиться я заочно, приеду к руководителю с чемоданчиком коньяка. Встречусь с ним, но презент пока не отдаю, он мне выговаривает:
Так дело не пойдёт, ничего у Вас не выйдет!
Вынимаю чемоданчик со спиртным, кладу перед ним. Глаза у него загораются фиолетовым цветом. Даже искрить начинают и бодрым, сладкозвучным голосом обнадёживает:
Не волнуйтесь, всё будет у нас хорошо!
Я перекрещусь про себя, скажу: «Слава Тебе, Господи, что коньяком отделываюсь, в постель хоть не тянет!». Многие уже предлагали варианты близости, не соглашалась. Обязательный атрибут аспирантуры когда аспирантка спит со старым, похотливо облезшим котом руководителем. Сначала стыд надо укротить, потом в постель забраться к нему, намучиться, далее тебя осквернят, а следом пойдёшь восвояси. Бог меня оберегал, сама боялась греха тоже. Но, как бы там ни было, дело с мёртвой точки не сходило, и никогда бы не сошло при таком раскладе. Он мне ничем не помогал, только презенты брал. Пожаловалась мужу, он решил помочь мне сменить руководителя.
Итак, сидим как-то с ним на кухне, решаем эти насущные вопросы. Мужу тоже неприятно жена туда-сюда мотается. Деньги, время тратит, семью покидает и толку нет. И он мысль хорошую подаёт:
Вот что надо сделать. Приедешь в Москву, купишь в Елисеевском магазине хорошего винца, зайдёшь к Ольге Исмаиловне Ильенковой, супруге покойного Эвальда Ильенкова, подаришь вино и попросишь её помочь найти здравомыслящего руководителя.
Немного поясню. Супруг у меня был доктор философских наук, давно дружил с московским профессором Эвальдом Ильенковым, необыкновенно умным человеком и тоже философом. Отец его был писателем, лауреатом сталинской премии, редактировал книги Шолохова, то есть не последнее лицо на литературном Парнасе в СССР. Сын Эвальд стал ещё более знаменитым. Во время 2-й мировой войны пошёл добровольцем на фронт, затем поэтапно окончил МГУ, аспирантуру, защитился, далее написал докторскую. Её содержание изложил в книге, книгу следовало напечатать, но в СССР её никто не хотел издавать. Он очень переживал. Уже в годы ядовитой реакции со стороны руководства ко всему передовому, умному, прогрессивному, людям было нелегко выживать, расти. Ильенкова хорошо знали за границей в ГДР и других демократических странах. С ним считались все передовые учёные того времени. Пришлось рукопись книги по докторской диссертации отдать в ГДР для опубликования в печати. Этого было достаточно, по напечатанной книге можно было защищать докторскую диссертацию. Для Эвальда, как для учёного, такое время было не из лёгких. Гнобили, как могли. Как-то, разоткровенничавшись с моим супругом, он изрек:
Знаешь, Паша, лучше б меня на фронте убили, нет сил, переносить все унижения, коим подвергся сейчас! Ну, давай ещё по стакашку, что ли, тяпнем!
Ну, что ж, Эвальд, давай! Как говорится: «Вздрогнем, водка!».
Наши ребятки напивались, бывало, сильно, особенно, когда у кого-то был обмыв докторской, или наоборот, следовало просить кого-то о помощи при защите диссертации. Пили ощутимо, дабы уж «наверняка». Наверняка шло, но прекрасный мужик учёный, энциклопедически образованный человек Эвальд, спивался. Вернее, его спаивали. А он не сопротивлялся из тактичности что он слабак, что ли? Русский же мужик, не чистоплюй какой-нибудь! Да отказать как-то неудобно в застолье, у другого человека большая радость, да и вся атмосфера неприятия в совдепии действовала смертоносно. От неё хотелось забыться, уползти в свою скорлупу, никого не видеть, не знать и не расстраиваться!
Супруг рассказывал Эвальд всегда работал над собой, рос, его доклады слушали с открытыми ртами, а другие, не в пример ему, защитят кандидатскую диссертацию, и застряли. Более и статьи ни одной не напишут. О таких ребятках супруг говорил «тупой доцент».
Эвальд для моего мужа был примером в науке, в попойках. Надо кому-то защитить, его умаслить и пошло и поехало. Бывало, зависнет в кабаке, долго не является домой, бежит Ольга Исмаиловна, его супруга, разыскивает по всей Москве своего дорогого Эвальда, а найдёт в компашке, разнервничается: уничтожают его, спаивают, не считаясь, он болен и уже начинает быть «зависим». Наш ведь русский люд живёт по пословице только мне подай! Ну, даст она им всем «прикурить» за свинство и беспардонность, заберёт своего дорого и домой.
Кстати, он не был пьяницей в прямом смысле, его просто круто ломала жизнь. Она в России многих умных, талантливых и совестливых ломает! Завидущие бездари крутят головами, высматривают: кто неудобен, того надо «закопать».
Вечерами, если были гости и оставались у него на ночь, то ложась спать, брали в руки партитуры Вагнера, читали их, представляя ожившие перед собой оперы «Лоэнгрин», «Тангейзер», «Тристан и Изольда», «Парсифаль». Эвальд хорошо разбирался в классической музыке, живописи, литературе. Вся московская творческая элита любила у него собираться вечерами, беседовать, слушать, вникать, постигать. Увлекаясь пятистишиями на японский манер, в форме «танка», я писала тогда о Эвальде следующие стихи:
***
(Ильенкову Эвальду)Ты, как Моцарт,
Дольше живший
На земле.
Те же беззащитность,
Доброта и грусть
***
(Памяти Ильенкова Эвальда)Ну что там говорить.
Зачем теперь кричать.
К чему надсадно горло рвать.
Не берегли, кололи и рубили.
Потом же «аллилуйя» говорили.
***
(Эвальду)Если б я была когда-то возле
Если б с глаз твоих слезу снимать
Если бы
Когда ты их снимал,
Башмаки твои мне целовать
***
(Эвальду)Родился человек,
Он гений был.
А ему кричали:
«Не знаем мы твоей печали,
Быстрей бы все такие умирали!».
Но ещё в довольно молодом возрасте, сердце его не выдержало той дикой травли, коей был опутан он, словно непроницаемой плёнкой, в коей он изнемогал. Когда я решила ехать с визитом к Ольге Исмаиловне, она уже была вдовой, жила одна. Замужняя дочь обитала со своей семьёй отдельно. Ольга Исмаиловна тогда уже подумывала о размене квартиры для дочки и себя.
Итак, зашла я в Елисеевский магазин, купила кипрское вино, в то время в единственном магазине, в совдепии, можно было купить случайно редкие деликатесы. После я узнала, что кипрское вино дарили ранее только короли королям. Это было самое ценное и дорогое вино. Затем направилась в театральный проулок, в центре Москвы, к Ольге Исмаиловне в гости.
Когда я, поздоровавшись, прошла в гостиную, Ольга Исмаиловна всплеснула руками:
Какие Вы разные с супругом! Из тактичности она не сказала напрямую: «Ты молодая красавица, девочка, а твой супруг старый, страшный, потрёпанный!». Я, конечно, поняла её так, но не обиделась это была правда. Старче окрутил меня, когда я сдавала ему кандидатские экзамены по философии. Разыграл такую трагичную схему любви, заставил даже резать руки свои и мои и клясться кровью, что я не брошу его никогда и не изменю. И что же из этого вышло? Он меня, глупую и неопытную водил за нос, пока я наукой занималась. Всех моих подруг «перебрал». Вёл себя почти так, как академик Ландау, только тот уже совсем далеко зашёл в своих «шалостях». Слышала, что его жена рассказывала некоторым приятельницам по секрету: