А жили мы тогда вот в такой «социальной обстановке»: после смерти Сталина надеялись: должно что-то непременно измениться! Но кроме нового имени вождя Партии Маленкова30ничего не изменилось. Потом его сменил Никита Хрущев31и вскоре «развернулась компания» с призывом ехать осваивать целину по вербовке комсомола и добровольно, вот молодежь и поехала в Казахстанские степи из городов, а больше из деревень, потому что оставаться в колхозах было голодно, да к тому же и паспорт на целине можно было получить (колхозники тогда были еще беспаспортными, крепостными).
И целину распахали, засеяли, уже на второй год был собран огромный урожай зерна, из которого (узнаем только через десятки лет) три четвертых тогда же и пропало, не смогли вывезти, и оно сгорело прямо в буртах, было расклевано птицами. И всё же целых четыре года упорно продолжался этот эксперимент, нарушивший экологию того края, а когда над распаханными полями закружились песчаные бури, стали пересыхать озера и реки, то лишь в шестьдесят третьем газеты перестали пестреть заголовками о «новой победе Партии и правительства». Но замелькают об укрупнении деревень (в результате чего будет уничтожено более тысячи мелких селений), о внедрении «торфо-перегнойных горшочков (а до них ли было в разоренных деревнях, когда нечем было пахать, нечем было засевать поля). А после того, как Хрущёв съездит в США и развернет компанию по внедрению кукурузы, надеясь именно ею спасти голодающую страну, стоящую в очередях за хлебом и молоком, а потом объявит: «Догоним и перегоним Америку!», то выйдет постановление, по которому в деревнях запретят держать скот. Вот и начнут отбирать его у частников, чтобы выполнить «намеченные планы сдачи мяса государству» (ведь в колхозах-то «поголовья» оставалось от бескормицы мало), и только в течение нескольких месяцев «скупят» двести пятьдесят семь тысяч коров, тут же отобрав у сельчан сенокосы, урезав приусадебные участки (которые, кстати, потом зарастут травой), и очереди за молоком в городах удлинятся за счет обобранных и голодающих «доблестных тружеников колхозной деревни». Потом Хрущев бросит новый клич: надо накормить страну кроликами! И под фермы «по разведению» начнут отдавать даже сельские клубы и школы. Но и кролики не спасут. При всеобщем дефицит продуктов, начнутся волнения в Новочеркасске, Краснодаре, Вилюйске и в шестьдесят втором снова введут карточки.
Вот при таких событиях будем жить, защищенные от правды пропагандой, заставляющей людей верить в пророчество первого секретаря ЦК КПСС: «Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!» Наверное, кто-то и верил. Но у мамы и Виктора было полное неприятие советского, хотя в годы репрессий из нашего рода никто не попал под «карающую гильотину» коммунистов.
В хате еще темно, но просыпаюсь. Ах, как же радостно ощущать и тепло, исходящее от большого, выбеленного под праздник тела печи, и аромат только что выпеченных булок! А еще, знаю, знаю! сейчас от порога донесутся сбивчивые голоса ребятишек, славящих Христа, и тогда от их неуверенного и торопливого лепета с привычным окончанием: «Тётенька, дяденька, с праздником вас, с Рождеством Христовым!» во мне на весь день поселится непонятное (что причиной?), но светлое чувство.
С мукой в те времена тоже было плохо, но мама всегда сберегала «мучички», именно так её называла, чтобы к Рождеству испечь булки, и тогда, в этот великий праздник, еще бегали с поздравлениями по домам ребятишки. Но вскоре началось очередное наступление на религию, прятали в лагеря священников, закрывали храмы под «мудрым руководством» ЦК и её первого секретаря Никиты Хрущева, который пообещал показать стране «последнего попа».
Снег почти растаял, но за ночь деревья густо покрылись инеем. Необычно. А тут еще вспыхнуло солнце, ударил морозец. Красота!
Вот я и не работаю в библиотеке, мама настояла на этом. Как-то сказала: «Прямо на глазах моя девка стала таить, и настолько слаба, настолько!.. Того и гляди чахоткой заболеить!»
Приходя с работы, я сразу ложилась, не было у меня ни сил, ни желания даже поесть, и мама вначале отпаивала меня из ложечки чаем, а потом я вставала и ужинала. Почему так уставала? Может, потому, что мой начальник Михайленко, вредный был майор! часто доводил до слез, заставляя делать то, что мне казалось унизительным. разносить по домам газеты, за которыми офицеры в этот день не пришли. А, может, выматывали те двенадцать-пятнадцать контрольных работ, уже училась заочно в Ленинградском институте Культуры, которые надо было написать и отослать в институт. А еще каждый день надо было помочь маме на парниках, в огороде, да и на танцы успеть, заходили подружки, ждали, так что, мама была права: я таяла день ото дня, и уже пропадало желание ходить в парк, в кино, а только б забиться в какой-либо уголок и лежать, лежать.
Приходя с работы, я сразу ложилась, не было у меня ни сил, ни желания даже поесть, и мама вначале отпаивала меня из ложечки чаем, а потом я вставала и ужинала. Почему так уставала? Может, потому, что мой начальник Михайленко, вредный был майор! часто доводил до слез, заставляя делать то, что мне казалось унизительным. разносить по домам газеты, за которыми офицеры в этот день не пришли. А, может, выматывали те двенадцать-пятнадцать контрольных работ, уже училась заочно в Ленинградском институте Культуры, которые надо было написать и отослать в институт. А еще каждый день надо было помочь маме на парниках, в огороде, да и на танцы успеть, заходили подружки, ждали, так что, мама была права: я таяла день ото дня, и уже пропадало желание ходить в парк, в кино, а только б забиться в какой-либо уголок и лежать, лежать.
Прочитала «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери 32и будто бы утолила жажду из светлого родника.
Сегодня приезжал к нам на черной «Волге» Соколовский, а он первый секретарь Обкома по идеологии, и Виктор редактирует его рассказы, готовит их к изданию. Какой он красивый и умный!
Серенький деревянный домик, обсаженный кустами жёлтой акации, ветви которой, переплетаясь, служат и забором; перед ним поляна, покрытая муражком, упругой травкой с мелкими плотными стебельками и листочками, которая быстро отрастает, как ни вытаптывай; возле дома огород с грядками и картошкой, в доме тюлевые занавесочки на окнах, ситцевые на дверях, мебель если можно её так назвать, соструганная и сбитая братом. Мой родной дом И вот к этому тихому обиталищу подкатывает чёрная «Волга» Теперь обилие машин привычное дело, но в то время они были редкостью, а на таких «Волгах» ездили только работники Обкома партии. Итак, из черной «Волги» выходит совсем ещё не старый седоватый красивый мужчина в золотых очках и одежда на нём не только для того, чтобы было тепло (как мы привыкли), но еще и красива. Мужчина приветлив, говорит необычно, умно!.. Ну, как было мне, романтичной провинциалке, не плениться «всем этим»!
Снова приезжал Владимир Константинович. Когда увидела, что выходит из машины, то сердце забилось и покраснела. Да и он так смотрел на меня! Привез нам с мамой коробку конфет и букет роз.
Смотрю на фотографию Владимира Константиновича Уж и не помню, когда и где фотографировала? Но тогда он уже в Обкоме не работал, а был секретарем местного Союза писателей и в Карачев не приезжал, но с братом встречались («ВК» так называл его Виктор), и по-прежнему писал рассказы, издавая небольшими книжками. Каким был как человек?.. Многого о нём не знаю, но со слов брата, не очень образованным, не очень начитанным и не «винтиком» Партии. Таких, как он, я потом встречала не раз, разъезжая по области, людьми они были закрытыми, «в себе», и именно эта их закрытость и предполагала, что в них еще осталось и своё, не партийное отношение к жизни.
Мама рассказала: прапрабабку мою по материнской линии звали КулАбиха. Родилась она в 1830 году и была красивой блондинкой с серыми глазами. Замуж ее выдали лет четырнадцати и когда пришли сватать, то забилась на печку, сидела там и ревела, а будущая свекровь попробовала утешить: «Чаво ревёшь-то? Всех девок замуж выдають». И выдали. Мужа звали Федор, родила она пятнадцать детей, а выжили только трое: Гришка, Федор и Аниска. Была и Аниска очень красивая, а когда пошла работать на железную дорогу, то познакомилась с Алексеем. Фамилия его была Болдырев, а по прозвищу Писарев, потому что батька его служил пи сарем, да и он был грамотный. «Приду свататься», сказал вскорости. И сосватал. Утром, после свадьбы, молодые проснулись, а через дыру собака в хату лезет. Собралась Аниска готовить обед, а соли и нет, вот и отдала мужу свои деньги, что собрала на Троицу. Пошел тот в лавку и купил десять фунтов соли, хлеба. Жили они на Масловке, что под Карачевом, и была у них одна лошадь. Потом купили телёнка, еще одну лошадку, которая жеребилась каждый год, и через несколько лет у них было уже три. Стал Алексей на этих лошадях работать, возить в Брянск купцам зерно, а это за пятьдесят километров от Карачева. И стали они хорошими, зажиточными хозяевами. «Где лад там и клад» А вот Листафоровы, мои предки по отцовской линии, имели мельницу, мололи крестьянам зерно. Свекровь родила четырнадцать детей, из которых мальчики выживали, а девочки умирали».